– Прекрасно, лучше и быть не может, – буркнул я в ответ.

– Рад за вас, – добавил масла в огонь моего плохого настроения кузен.

– Все-таки эти старинные обычаи – суть пережитки и варварство, – задумчиво проговорила герцогиня. – Мы живем в просвещенном семнадцатом веке, а соблюдаем какие-то ужасные, просто гадкие обычаи.

– Ну, дорогая, все не так плохо. Прогресс берет свое, и нравы повсеместно улучшаются. Еще каких-то полсотни лет назад сеньору действительно было необходимо проделывать эти непристойности. Сейчас же перед брачной ночью достаточно просто возложить руку на невесту в знак власти и положить платок в качестве подарка.

Так, я не понял! Я что, не должен был… Кузен, suka, a ranshe raskazat?..

– Иоганн, дорогой мой, вы что-то плохо едите, вам нездоровится?

– Доктор мне… завтракать… запретил… Говорит, что ножом и вилкой мы копаем себе могилу. Шарлатан проклятый!

– Сочувствую, кузен, прямо не знаю, чем вам и помочь.

Помог уже, нечего сказать. Впрочем, нужно отдать должное тезке, я доставил ему немало острых ощущений своим приездом, и он хотя бы попытался отыграться. Причем получилось у него изящно. А вот Фридрих Адольф что-то затих, паразит. Не иначе козни строит.

Наступил конец лета, мне было пора выдвигаться. Полк набран, более-менее обучен, и теперь практика покажет, чего он стоит в деле. Родственники построены по ранжиру, подданные уведомлены, кто в доме хозяин. Напоследок надо бы устроить родным и близким праздник – пусть порадуются, что я уезжаю. Праздник, так или иначе, крутился вокруг моих войск. Пехота прошла стройными рядами, мушкетеры дали залп из мушкетов в честь прекрасных дам. По крайней мере, я так и объявил. Кавалергарды показали атаку, а мои драбанты караколь. Потом конники Аникиты продемонстрировали джигитовку. Странно, я раньше думал, что это кавказское развлечение, но и природные великороссы, как оказалось, прекрасно скачут, мечут в мишени дротики и рубят чучела саблями на радость визжащей от восторга публике. Постепенно перешли к индивидуальным умениям. Пушкари Клима разбили ядрами нарочно для того построенный домик. Лучшие стрелки состязались в пальбе по мишеням. Аникита, подхватив длинную пику, показывал чудеса эквилибристики на коне – вот кому в цирке выступать! Лучшим стрелкам, фехтовальщикам и наездникам вручались призы. Награждая очередного стрелка, мой разлюбезный кузен Фридрих Адольф (явился – не запылился) сказал мне:

– Дорогой брат! (О как!) Между нами в последнее время частенько были недоразумения (мягко говоря), но я надеюсь, все в прошлом (я тоже). В знак нашего примирения я хотел бы преподнести вам этот скромный подарок, – и сделал знак слуге.

Тот на вытянутых руках вынес какой-то ларец, обшитый кожей и обитый серебряными гвоздиками. Раскрыл его и – мама дорогая! В ларце лежали два допельфастера, родные близнецы моих, только изящно инкрустированные серебром и полудрагоценными камнями. Кроме того, в ларце серебряная пороховница, пулелейка, как бы не из слоновой кости, и прочие приблуды. Все по высшему разряду.

– Ваши пистолеты не слишком подходят для столь высокородной особы. Я полагаю, эти подойдут куда больше.

Я подошел к кузену и вместо церемонного поклона крепко пожал ему руку. А потом порывисто обнял. Угодил! Угодил, нечего сказать. Мне, кстати, еще при шведском дворе намекали на несовместимость скромных рейтарских допельфастеров с мои рангом, а тут такая красота!

– Не желаете ли опробовать? (Желаю, мля, ой как желаю!) Говорят, вы большой искусник в этом, можете палить одновременно из всех стволов?

О, мой дорогой кузен желает узреть стрельбу по-македонски? Да без проблем! А это еще что? Мэнни, ты куда лезешь? Мэнни-Мэнни, похоже, парнишка все-таки положил глаз на кого-то из местных красавиц и хочет произвести впечатление.

– У его светлости на службе этой премудрости учат даже секретаря! – сказал мой рыжий адъютант.

Я в ответ засмеялся и довольно прокричал ему:

– Держи, парень, если не оплошаешь, я подарю тебе свои прежние! У тебя право первой… гхм… первого выстрела.

– Ваша светлость, если рыжая бестия оплошает, мы бы тоже хотели принять участие! – возникли рядом Лелик и Болек. Братья давно точили зубы на моих красавцев, но таких же не попадется, а другие им кажутся менее крутыми.

– Быть посему! Первым стреляет Мэнни, если промахивается – право разыграть приз перейдет к вам, – провозгласил я и обернулся к кузену. – Позвольте еще раз поблагодарить вас. Я получил новые пистолеты, вы получите мою глубочайшую признательность, а все вместе мы получим недурное развлечение!

Но что это? У шверинского герцога сначала округлились глаза, а на лбу выступил пот. Что-то не так, просто определенно не так! «Мэнни, нет!»

– Мэнни, нет! – вскричал я во все горло, подскакивая.

Поздно! В наступившей тишине было слышно, как жужжат колесики, высекая искру, и оба богато украшенных допельфастера разрываются в руках улыбающегося рыжего мальчишки.

При виде этой сцены у присутствующих одновременно вырвался крик, а у меня в голове застучала мысль, что я сейчас один среди приближенных моего двоюродного брата, и если этот звук за моей спиной издает не лезвие, покидающее ножны, то я ничего не понимаю в оружии. Резким кувырком ушел в сторону и услышал, как обивку на спинке моего кресла пропарывает чей-то клинок. Но я уже на ногах и, выхватывая допельфастеры, твердя про себя торжественный обет, что даже если ко мне явится ангел господень или его рогатый антипод и предложит «кольт-патерсон», «беретту» и пистолет Макарова заодно, я все равно ни на что не променяю свои старые добрые рейтарские пистолеты.

Стою на одном колене и держу на вытянутых руках допельфастеры. Герцог Шверина хотел увидеть стрельбу по-македонски? Сейчас увидит.… Но что это? Фридрих Адольф повис на руке человека, воткнувшего шпагу в мое кресло, а тот бьет его в живот дагой. Ни черта не поняв, спускаю курок. Минус один, кто еще? Что, желающих нет? А вы, кузен? Мой тезка смотрел в дуло пистолета выпученными глазами, явно этот толстяк ничего не знал, но pourquoi pas[27], как говорят французы. Тезка, кажется, что-то понял и бочком-бочком загородил Маргариту Елизавету. Тьфу ты, пропасть! Он что, думает, я в беременную бабу стрелять буду? Но в следующую секунду все кончено, стрельцы во главе с Анисимом, привычно стоявшие в охранении, окружили всю честную компанию и обезоружили чужих. Желающих сопротивляться не нашлось – слишком уж угрожающе выглядят бердыши в руках суровых бородатых солдат. Я наклонился над беднягой Манфредом, рядом, явно загораживая меня, стояли как статуи Кароль и Болеслав. Одного взгляда хватило, чтобы понять: для рыжего маленького померанца все кончено. Голова разбита отлетевшим замком, левый глаз выбит, правая рука размозжена. Господи, за что? Из горла вырвался дикий даже не крик, а рык:

– Врача-а-а!

– Ваша светлость, – шепчет Мэнни.

– Что, что ты говоришь, мальчик? Молчи, тебе нельзя говорить…

– Можно, мне теперь все можно… я всегда хотел идти за вами в бой… а мне доставалась бумажная работа… я счастлив умереть за вас!

– Ты не умрешь, Мэнни, врача! Дайте же врача! Я перевешаю всех эскулапов в этом городе, но ты будешь жить.

– Нет, ваша светлость… – шепчут мертвеющие губы. – Я ухожу… простите…

Где эта сука Фридрих Адольф, я ему сейчас кишки выпущу… Поздно: застреленный мною злоумышленник уже преуспел в этом.

Некоторое время спустя

Фридрих Адольф с сереющим лицом лежит на кровати. Рядом сидит герцогиня София и держит его руку. Рядом толстяк Иоганн Альбрехт настороженно поглядывает в мою сторону. Мне сообщили, что умирающий хочет видеть меня, и я пришел. Я спокоен, как надгробие, которым накроют моего кузена. Надеюсь, он сдохнет сам, и мне не придется… Да спокоен я, спокоен!

– Кузен, вы ведь не поверите, что пистолет разорвался случайно? – слабым голосом спрашивает меня Фридрих.