Возжелал убить!

К концу десятидневного срока я уже ничего не желал, меня накрыла полная апатия.

– Встать!

Несмотря на то что от вчерашних вечерних побоев не осталось и следа, вставал я медленно и неохотно. Голова за эти дни до такой степени отупела, что там даже мысли с трудом ворочались.

Молча, уже не пытаясь, как в первые дни, задавать вопросы этим молотильщикам, я обменял пустой поднос на полный и, дождавшись, когда они выйдут, принялся совершать уже привычные каждодневные ритуалы. Первым делом глотнул наркоты… Да-да, именно наркоты, на которую меня, как оказалось, подсадили. Но об этом чуть позже. А пока, сидя на унитазе, я безразличным взглядом наблюдал за Пургеном, который пытался до меня дотянуться. Для него это уже тоже был каждодневный ритуал. И если поначалу он вполне соответствовал своему прозвищу, то теперь я привык к нему, и он на меня уже не действовал, как в своё время перестало действовать и снотворное.

Целитель, хера там, быстро ко всему привыкаю, вот только к звиздюлям не привыкну никак.

Вставая я, тоже уже привычно, хлопнул Пургена по лапе, мелькающей недалеко от моего лица, отчего Пурген сначала взвыл, а потом втянул лапы в свою камеру, ухватился ими за толстые прутья решётки и в истерике принялся исступлённо их трясти. Почему я думаю, что в истерике? Так у него урчание в этот момент не привычно-мерзкое горловое, а визгливое становится. Видно, что истерит.

Я сполоснулся и после душа уже принялся за завтрак, он же обед и… нет, на ужин у меня звиздюлины и наркота, так что сейчас я только завтракал и обедал.

На пятый день своего здесь пребывания я, видимо, чересчур сильно по голове получил, что, чуть оклемавшись от побоев и с трудом встав на ноги, поплёлся к кровати, возле которой на полу заветная фляга и валялась. Рефлекторно я её подхватил и уже, открутив крышку, поднёс ко рту, когда уловил привычный миндальный запах и замер. И задумался: а что это за напиток, который мне приходится несколько раз в день по чуть-чуть пить? Раньше не приходило в голову: помогает от жажды – и ладно; а тут, после очередной выдачи звиздюлин, задумался я. Ну и решил попробовать отказаться от него, хоть какой-то протест выразить.

Вот так. Вечером ещё нормально заснул, и утром проснулся от жажды, а не как обычно в последнее время – от команды «Встать!». Решил и дальше терпеть. Должно же хоть что-то у меня получиться? А то, как я ни пытался «броненосцев» разговорить, не получилось. Попытался сдачи им дать – так мало того, что руки отбил, ещё и выхватил сильнее обычного. Котыч в тот момент в полнейшем восторге был. Выхватил я прилично и решил подлечить себя – я же вроде как целитель, – но и тут неудача ждала. Без моего участия всё и так быстро зажило.

Так что жажду я решил перетерпеть во что бы то ни стало. Целый день глушил её простой водой, заливаясь ею в нереальных количествах, а чуть погодя сливая под завывания Пургена за спиной. К вечеру облегчения не наступило, стало только хуже. Простая жажда превратилась в Жажду! И именно тогда я, уже мало что соображая, Пургену в первый раз по лапам и настучал, а то он, зараза, меня чуть не ухватил.

Вечером я, как обычно, выхватил звиздюлин от «броненосцев» с наставлениями возжелать. И когда они ушли, я действительно возжелал – быстрее к унитазу добраться, поскольку жидкость особенно сильно наружу попросилась. Вот тогда меня и штормануло неудачно: не отошёл ещё от их наставлений, ну а монстрила, взревев от восторга, тут же когтями по моей спине и прошёлся. И так после очередного «массажа» «броненосцев» всё тело болело, жажда с ума сводила, а тут ещё и эта падла… В общем, сорвался я, взревел не хуже своего соседа и принялся его метелить, правда, только по лапам – сквозь решётку, чтоб до его морды добраться, тянуться не стал. Но и так пар спустил, и даже Жажда в простую жажду превратилась, что я, добравшись до кровати, даже заснуть умудрился, ненадолго.

Проснулся я от ЖАЖДЫ и из-за того, что меня трясло, как эпилептика. Суставы выкручивало так, что куда там бронетушам с их нежными бронированными кулаками. Я даже взвыть от боли не мог: рот перекосило и в таком положении парализовало.

Думал – всё, сдохну!

Брешу, ничего я в тот момент не думал. Даже о заветной фляге не вспомнил, боль и ужас накрыли с головой.

Я не видел, как открылась дверь; и как в камеру влетели «броненосцы» и навалились на меня, пытаясь удержать на месте – этого тогда я тоже не чувствовал. Следом за ними заскочил лаборант и, ругаясь на охранников, попытался крови у меня откачать. И даже каким-то чудом у него это вышло. Потом уже они втроём меня из фляги напоить пытались, и пусть кое-как, но у них это тоже получилось.

Трясун прекратился, и навалилась просто невероятная слабость после очередной дозы наркоты. Перед тем как окончательно отрубиться, я почувствовал, как мне, массируя горло, снова её вливают.

Проснулся я от прозвучавшей немного по-другому команды:

– Встать, придурок!

Слабость во всём теле была такая, что я с кровати еле соскрёбся, да ещё и чуть не грохнулся от удивления, когда за пустым подносом наклонялся, так как увидел, что руки у меня, да и не только руки, в уже засохшей крови.

Откуда это и что случилось, пока я спал?

Но долго удивляться мне не дали, недовольно скрипнув подошвой ботинка перед носом. Намёк был понятен даже для моих туго соображающих мозгов, так что я поспешил поднять пустой поднос, а потом еле удержал полный, теперь уже удивляясь своей слабости: он в тот момент показался мне невероятно тяжёлым.

С трудом я дошкандыбал до кровати и с недоумением уставился на мелькнувшую мимо меня и упавшую на кровать флягу.

– Суки! – затем я услышал, как за спиной дверь лязгнула. – Наркомана из меня сделали!

С ненавистью я смотрел на флягу, так как вспомнил, как мне ночью погано было. А тут и жажда о себе напомнила, пусть пока ещё и слабенько, но я поспешил погасить её в зародыше, так как понимал, что ещё раз всё это пережить я не решусь.

– Наркоша конченый, – прошептал я потерянно после того, как пару глотков сделал.

Вот с того момента я в истукана и превратился: подъём, забрать поднос, посетить уборную, приветливо стукнуть по лапе Пургена, умыться, наркота и завтрак. Упасть на кровать до вечера. Подъём, ужин звидюлями, приправленный словесными помоями Котыча, внимательно выслушать «броненосцев», что я должен Возжелать, покивать в ответ согласно. Наркота. Спать. Подъём…

Сегодняшний день поначалу ничем не отличался от предыдущих. Я поел, убрал поднос, но не успел завалиться на кровать, как дверь снова отворилась, и последовала команда: «На выход!»

Я на миг в ещё больший ступор впал от неожиданности, но потом даже слегка обрадовался: хоть какое-то разнообразие. Поспешил выйти из камеры.

Радовался, правда, я недолго. Быстро сообразил, что ведут меня в лабораторию, и понял, что время второго этапа эксперимента подошло. Вот тут-то меня мандраж и пронял, на тело такой трясун напал, что когда к шлюзу в лабораторию подошли, я уже шёл с трудом, ноги подкашивались. Почему-то я не сомневался, что обратно уже кем-то наподобие Пургена выйду.

Как только я осознал это, так сразу же сделал рывок назад, попытался между конвоирами проскочить, но те играючи меня поймали – видимо, ожидали чего-то подобного. И что удивительно, даже бить не стали, а, подхватив под руки с двух сторон, так в лабораторию и внесли. Там меня лаборанты в свои загребущие лапы приняли и, как и в прошлый раз, первым делом раздели, чему я уже не сопротивлялся: состояние полнейшего безразличия снова овладело мной. И я уже не обращал внимания на знакомый мне томограф или что-то на него похожее; меня снова к столу привязали и принялись надо мной колдовать… Очнулся я от резкого запаха в носу. Дёрнул головой в сторону и успел увидеть, как лаборант вату, смоченную нашатырём, выбрасывает.

Испуганно осмотревшись по сторонам, я заодно понял, что голова не привязана, как и торс, впрочем, только руки-ноги ремнями к столу притянуты. Вокруг меня четыре человека суетились. Вернее, трое: один лаборант возле слева стоящего прибора что-то делал, в тот прибор из меня сначала кровь выкачивали, а потом обратно закачивали, только уже в другую руку. Справа ещё один хмырь уже возле другого агрегата возился: изучал показания от налепленных по всему моему телу датчиков. Знахарь не суетился, просто стоял, руки на груди сложив, и внимательно смотрел – не на меня, на того лаборанта, что мне нашатырь под нос совал. Он как раз поворачивался ко мне с маленькой коробочкой в руках. На неё-то знахарь и смотрел, если быть точным. Вот и я, после того, как убедился, что ничего нового у меня не отросло и видимых изменений вроде не заметно, сосредоточил на той коробочке своё внимание.