Передо мной на стуле сидела полная женщина в очках. Она сурово взглянула на меня исподлобья, а затем начался диалог:

– Твоя фамилия и имя?

– Аарон Пэрриш, мэм.

– Когда ты родился и где?

– Двадцать второго сентября тысяча восемьсот семьдесят седьмого года, здесь – в Глазго.

– Как звали твоего отца и твою мать?

– Абрахам и Беатриса Пэрриш.

– Есть ли у тебя заболевания легких или других внутренних органов?

– Нет, мэм, – я не стал ей говорить о своей болезни, полагая, что знать ей это не обязательно, ведь она спросила меня конкретно.

– Что ты умеешь делать? – она задала вопрос, на который я не смог ответить. И как во всех остальных подобных случаях, я промолчал. Но полная женщина не сдавалась, – Умеешь делать что-то руками?

– Нет, мэм.

Она взяла меня за руку и посмотрела на ладони, – действительно.

После еще нескольких вопросов она долгое время писала. Затем посмотрела на меня еще раз, а потом подозвала к себе какого-то мужчину.

– Мистер Гудсер, этого молодого человека следует отправить в приют святого Августина.

– Вы уверены, мэм?

– Посмотрите на него. Хоть он и мал, но видно, что он крепок, у него мясистые руки и широкие плечи. Я уверена, что он справится. Не пропадёт!

– Что ж, км… Хорошо. Пойдемте со мной, молодой человек, – обратился он ко мне.

С того момента, как я вошёл в это здание, мне стало не по себе. Все люди здесь были словно пустые. В них не было той искорки, которую я видел в других.

Тот мужчина, мистер Гудсер, отвёз меня в приют святого Августина, который находился на окраине города. По внешнему виду он напоминал тюрьму. Само здание было возведено в форме креста, окруженного высокими стенами. Окна в нём были очень маленькими и тусклыми. Серо-желтые стены были высотой в несколько футов, и как я потом узнал, существовало всего три выхода с территории приюта: южный (главный вход), северный и восточный. Единственно, пожалуй, что отличало это место от тюрьмы, было отсутствие охраны по периметру. Однако на территории жили несколько сторожей, по вечерам дежуривших на выходах и патрулирующих здание внутри.

Мы вошли через главный вход, где был тамбур и закрытые двери.

Мистер Гудсер сначала пытался разбудить привратника, который бессовестно дремал в холле. Разбудить его было не так-то просто. Когда тот проснулся, мистер Гудсер злобно и резко указал ему жестом, что необходимо открыть дверь. Сторож тут же поспешил выполнить это прошение. При входе в помещение я почувствовал запах сырости и плесени. Стояла гробовая тишина.

– Почему вы спите на посту, мистер Брэдли? – придирчиво спросил Гудсер.

– Простите меня, сэр, прикорнул малость, – шмыгнув носом, проговорил сквозь зубы мужчина.

– Это уже не в первый раз. Я искренне надеюсь, что вы избавитесь от этой дурной привычки, мистер Брэдли.

– Да, разумеется, сэр.

– Мы к мистеру Фишеру.

– Он у себя.

Справа от вахты была лестница на второй и третий этажи. Поднявшись на третий этаж, мы очутились в приёмной. По всему её периметру располагались двери, а южная часть выходила в длинный узкий коридор, тянувшийся, как мне тогда казалось, очень далеко. По обеим его сторонам находились отдельные комнатушки, о которых я расскажу чуть позднее.

Мы зашли в центральный кабинет, где располагалось начальство приюта. Первое, что бросилось мне в глаза, это мужчина лет шестидесяти со злобным неприятным лицом. Его глаза были серыми и сливались со склерой, поэтому мне казалось, будто на меня смотрит демон с маленькими черными точками вместо зрачка. У него была большая голова и огромный нос с широким выделяющимся подбородком. Он не носил усов над своей кривой недовольной улыбкой и бороды, как это было модно в то время. На его голове, частично покрытой волосами, уродливо рассыпались мелкие старческие коричневые пятна, делающим его похожим на жабу. Из-за крупных размеров головы и узких плеч он казался бесформенным жутким существом, вылезшим из самых глубин преисподней. Это был директор приюта и звали его Клод Фишер. Позже я узнал, что воспитанники приюта называют его демоном, а сам приют кличут «ямой». Но когда мы пришли, и я впервые увидел мистера Фишера, я еще тогда не знал, что это за человек и какие ужасные вещи он творит. Хотя моё детское воображение, не на шутку разыгравшееся в момент нашей первой встречи, уже ясно давало мне понять, что от этого человека стоит держаться как можно дальше, и что ему здесь не место.

– Добро пожаловать, мальчик. Как тебя зовут? – директор не соизволил поприветствовать мистера Гудсера, а сразу приступил к знакомству со мной.

– Аарон.

– А меня зовут мистер Фишер. Теперь ты находишься под моей опекой, и теперь это божественное место, именуемое приютом святого Августина, будет являться тебе домом, – он какое-то время помолчал. Наверное, думал, что я скажу что-то в ответ на его высказывание или хотя бы задам какой-нибудь вопрос. Но я считал, что в этом не было никакой нужды. Я решил для себя, что теперь я во власти судьбы. И раз она хочет, чтобы я находился здесь, значит так тому и быть. Директор взглянул на мистера Гудсера, стоявшего рядом со мной, а затем снова перевёл свой ужасающий взгляд на меня:

– Ты наверняка хочешь узнать, как у нас тут все работает? Не волнуйся, тебе лишь нужно соблюдать некоторые правила, которые здесь приняты. Вижу, ты молчишь, тебя что-нибудь тревожит?

– Нет, сэр.

– Тогда слушай меня внимательно и запоминай. В нашем приюте есть три правила: первое – всегда делай то, что тебе говорят «сестра», обслуживающий персонал или я; второе – после отбоя все дети должны спать; третье – обращайся ко мне «сэр». Остальные правила и распорядок дня ты узнаешь от своей новой семьи, состоящей из ста мальчиков. Ты будешь жить вместе с ними и работать. Надеюсь, что мы поняли друг друга.

Затем мистер Фишер позвал «сестру» (так называли здесь женщин, присматривающих за детьми), и она отвела меня в мою новую комнату, где располагались двадцать коек, на которых спали дети. Хотя был день, но тихий час был еще одним правилом этого заведения. После этого сестра, которую звали мисс Мод, принесла мне чистую одежду и постельное белье. Когда я переоделся и застелил свою постель, она рассказала еще немного о приюте. Из её слов я понял следующее: всего в приюте проживало триста тридцать два человека. И все были поделены на две большие группы, которые в свою очередь также делились еще на несколько. К первой относились дети в возрасте до 6 лет, а ко второй дети от 7 до 13 лет. Отдельно также была группа взрослых детей от 14 до 18 лет, постоянно работающих в приюте и за это получающих небольшие деньги. Чаще всего это были девушки. Первые две группы делились еще на две – на мальчиков и девочек. А те в свою очередь делились уже по численности. В каждой малой группе было по двадцать человек как у мальчиков, так и у девочек.

Помимо мест общего пользования, таких как столовая и спальные помещения, имелись собственная пекарня, обувная мастерская, сад и огород. Также во дворе приюта имелся свинарник, где работали дети постарше. Пару лет назад здесь даже была школа, но директор приюта сделал из неё швейную мастерскую, где трудилось большинство детей.

Начиналось все рано утром, в шесть часов с гигиенических процедур в виде умывания и полоскания рта, ухода за постелью и построения в коридоре. В семь утра начинался рабочий день, длившийся до часу дня. Затем шёл тихий час. В период с двух до трех часов дети обедали в столовой по расписанию. На обед давалось двадцать минут. С трех часов до восьми вечера – работа. После восьми давалось свободное время, когда дети могли произвести должный уход за своей одеждой. В десять часов вечера – отбой. Так протекали будни. В субботу и воскресение разрешалось отдохнуть и набраться сил перед новой неделей. Поэтому кормили не один раз, а целых два. В праздничные дни, если директором разрешено было их праздновать, отмечались в столовой или в общем зале, где также иногда проводились театральные постановки. Но в последние два года театры были отменены из-за плохого поведения воспитанников.