Рюген открыл дверь и выскользнул наружу. Он надвинул капюшон на голову и сгорбился, чтобы его не узнали, если он что-то задолжал в заведении. И оказался в кислом табачном тумане. Люди вокруг шатались, как на палубе корабля во время качки. У него возникло ощущение, что он двигается так же. Что он здесь забыл? Ведь он когда-то работал на самых богатых, пил с самыми знатными и спал с жёнами самых могущественных. Одну из них он взял сзади, не снимая сапог, после чего она подарила ему на память свою шитую жемчугом подушечку. Он продал её в тот же день.

От этого воспоминания он осклабился, и голову снова пронзила такая боль, что он стиснул зубы. Пара мужиков посмотрели ему вслед. В таком заведении нельзя болеть – надо добраться до каменного круга, до цивилизованной части города.

Рюген вышел на улицу, поднялся по лестнице и оказался в тёмном переулке. Он был узким даже по меркам Наклава. Рюген знал купцов, которые не протиснулись бы по нему. Переулок выходил на Парусный проезд – улицу, обладавшую способностью вытягивать холод из моря. Между камнями брусчатки блестел лёд, холод стоял собачий. Тут всегда было холодно. И темно. Он спрятал пальцы в рукава куртки и обругал каменные врата. Если бы не они, люди не жили бы здесь. Но боги, должно быть, обладали извращённым чувством юмора, потому что в Наклаве обитали сотни тысяч. Невероятная столица. Самый суетный город мира, расположенный так далеко на севере, что здесь можно отморозить член ещё до того, как успеешь пописать.

Рюген зевнул, чтобы размять челюсти, сплюнул, ощутил вкус крови.

Холод проник в грудь. Его мучило не простое похмелье – во всяком случае, такого похмелья он раньше не испытывал. Надо посмотреть, что происходит, найти зеркало. В кабаке, где он был, подобного никогда не сыщется, нужно пойти в город, в какой-нибудь салон. Рюген потёр челюсть большим пальцем. Она болела, но не постоянно. Больше всего он страшился нового приступа.

Он перешёл через Ветренный мост – при этом его чуть не сдуло порывом ветра с моря – и свернул налево в галерею Ночного света. Эта улица была покрыта сводом, а фонари на ней питались мёртвым деревом. Ему никогда не нравился этот свет. Мёртвое дерево горело без пламени и давало противное свечение, глядя на которое, Рюген всегда представлял, что видит перед собой привидение.

Он остановился у переплётчатого окна магазина, которое выступало из стены. Склонился, чтобы разглядеть искажённое отражение своего лица. Ему улыбался скелет. Рюген вздрогнул, но оказалось, что он смотрит на рисунок. В окне их висело несколько – теперь он понял. Такими карточками со скелетами пользовались чтицы крови.

У него была одна такая в прошлом году. Или в позапрошлом? Бойкая девчонка, которая скакала на нём, как на жеребце. Он одолжил немного денег из её шкатулки и с тех пор держался от неё подальше. Если честно, его до сих пор бросало в дрожь при воспоминании об этом, было стыдновато. Может, потому и боль появилась? Может, она прокляла его или что-то в этом духе? Рюген сглотнул и уставился на карту смерти. Неужели это знак?

Глупость несусветная!

Вывеска магазина раскачивалась под порывами ветра и скрипела на железных креплениях у него над головой. Он поспешил дальше, на Рыночную площадь, где заиндевелый памятник умершему члену городского совета внимательно наблюдал за окружавшими площадь домами. Свет горел за окнами из цветного стекла в зданиях, выступавших из ряда домов настолько, насколько позволял закон, и ещё чуть-чуть.

Он услышал, как у Флориана кто-то бренчит на арфе, пошёл по сводчатой галерее на звук и добрался до салона. Место было из тех, где перед входом на улице стоит человек. Сливки общества полагали, что этот малый поставлен открывать двери, однако все остальные знали, что на самом деле он решает, кому вообще будет позволено войти.

Рюген помедлил. Пару лет назад он работал здесь, однако сейчас он был готов первым признать, что находится не в лучшей форме. Да и внутри нет никого из знакомых. Но челюсть пульсировала от боли – он, чёрт возьми, должен выяснить, что с ним происходит.

Рюген провёл руками по волосам и попытался прикинуться своим. Он пошёл прямо вперёд, не удостоив швейцара даже взглядом. Первая ошибка большинства лузеров – улыбаться и любезничать. С тем же успехом они могли повесить себе на грудь табличку с надписью: «Никогда раньше здесь не бывал». Настоящим входным билетом служила аура высокомерия.

Дверь перед ним распахнулась, и он оказался в прихожей. Это помещение было настолько непохоже на то, где он проснулся сегодня утром, что во рту стало горько. Стены были отделаны золотистыми панелями и украшены изображениями рыб, которые существовали лишь в воображении художника. Вычурные стеклянные двери в салон стояли открытыми. Он различал очертания сводчатого потолка. Стекло цвета морской волны в кованых железных рамах создавало впечатление, что всё здание утонуло в морской пучине. Цену этих стёкол он даже представить себе не мог.

Посетители салона принадлежали к тому типу людей, кто никогда не задумывается, подходит ли им это место. Они вольготно располагались повсюду в своих расшитых жилетах и тяжёлых зимних платьях, их волосы украшали заколки и шпильки, которые, он готов поклясться, были изготовлены из дохлых жучков. Украшения сверкали в свете тысяч горящих свечей, звенели бокалы. Вот где он должен бы находиться. Он знал лучше всех их, как надо жить. Богатство совершенно ни к чему таким смертельно скучным людям.

Парень, рядом с которым Рюген сегодня проснулся, неделями гнил на корабле, идущем из Гримсе. Никто из присутствующих и двух дней не протянул бы на корабле. Но это им и не надо, им нет нужды тратить время на поездки из одного конца света в другой. Время богатых священно. Возможно, именно поэтому они приходят сюда в тайной надежде обрести больше времени?

Рюген почувствовал вкус крови и прошмыгнул в уборную.

Её отремонтировали. Медные трубы бежали под потолком и вниз по синим блестящим стенам прямо в раковину из серебра. Никаких насосов, только краны с холодной и горячей водой. Чёрт, если бы он владел хоть малой частью этих огромных денег…

На стене над раковиной висело зеркало. Рюген увидел своё отражение в серебряной раме и признал: ему крупно повезло, что его сюда впустили. Казалось, он не спал несколько дней. Каштановые кудри, которые, как он был уверен, магнитом притягивали женщин, прилипли к черепу. Скорее всего, это произошло из-за разницы температур на улице и в помещении.

Рюген нагнулся к зеркалу. Хотя он и не знал, что хочет увидеть, он разинул рот и потрогал зубы языком. Ну и болван же он. Ничего необычного, просто похмелье.

Его уверенность пошатнулась под очередным ударом боли. Теперь она стала пульсирующей и уже не проходила.

Чёртова Гаула, чтоб ты погрузилась в пучину Друкны!

Он ударил кулаком по стене, но боль не прошла. Рюген сплюнул кровью. Серебряный сосуд оросило красным дождём. Он начал всё понимать, его бросило в дрожь, стало подташнивать. Он склонил голову набок, снова разинул рот и потрогал пальцами зуб. Он что, шатается? Жопа святой Юль, да он же шатается! По телу прокатилась волна паники, дыхание сбилось, горло сжалось так, что Рюген не мог издать ни звука.

Почему? Почему это случилось? Он что, принимал слишком много? Нет, он никогда не перебарщивал, во всяком случае, не до такой степени…

Ход его мыслей нарушил глухой далёкий грохот. Рог мертвецов… Звук трескучим морозом взорвался в его груди. Беспощадный. Разрушительный. Неприятное предупреждение о том, что его проблема может стать вполне реальной.

Рюген прижался лбом к зеркалу, посмотрел на костяшки пальцев, белевшие на краю раковины. Он спит. Это кошмар, он ещё не вышел из подвального кабака. Этого не случилось. Он ударил кулаком по зеркалу и услышал, как оно разбилось.

Звуки арфы из салона казались искажёнными, бренчание доносилось будто из тумана, из миража. Рядом с умывальником стояло открытое перламутровое яйцо, в котором лежали три флакона духов. Духи… Какой абсурд! Самая бесполезная безделушка, какую только можно сейчас представить.