– Значит, вы поддерживали с ним отношения из-за его денег, а он с вами – из страха остаться совсем одному?

– Наверное. – Сетона трудно было смутить. – Такова жизнь. Всем нам чего-то друг от друга надо. Вот вас, инспектор, кто-нибудь любит просто за ваши красивые глаза?

Реклесс встал и вышел. Дэлглиш последовал за ним. На террасе они постояли молча. Ветер крепчал, но солнце по-прежнему сияло, золотя все вокруг. Реклесс присел на ступеньку короткой лестницы, ведшей с террасы на узкую полоску газона и на край уступа над морем. Дэлглиш, решив отчего-то, что ему не следует стоять, потому что это ставит Реклесса в невыгодное положение, сел рядом с ним. Неожиданно холодные камни напомнили о призрачности осеннего тепла.

– Отсюда на пляж не спуститься, – проговорил инспектор. – Удивительно, что Сетон не позаботился о собственном спуске. Ему приходилось брести до Таннерс-лейн – неблизкий путь!

– Да, высоко, и сплошная скала. Вырубить лестницу было бы непросто, – объяснил Дэлглиш.

– Возможно. Странный он был все-таки человек! Суетливый, однако методичный. Взять его картотеку. Он черпал свои сюжеты из газет, журналов, из разговоров с людьми. Иногда сам придумывал. Все они аккуратно собраны в каталог, ждавший применения.

– А как насчет подсказки мисс Колтроп?

– Я ее не заметил. Сильвия Кедж говорила, что когда Сетон жил здесь, двери дома не запирались. Похоже, все дома тут стоят незапертые. Любой мог войти и забрать карточку. Не говоря о том, чтобы просто прочитать ее. Они здесь бродят по домам друг друга, как Бог на душу положит. Чего только не бывает от одиночества! Это если считать, что Сетон записал чертов сюжет на карточке…

– Или что он вообще приходил на ум мисс Колтроп! – подхватил Дэлглиш.

Реклесс покосился на него.

– Вас тоже посетила такая мысль? А что вы думаете о Дигби Сетоне?

– То же, что думал о нем всегда. Требуется усилие воли, чтобы понять человека, страстно желающего управлять собственным ночным клубом. Хотя ему, наверное, так же трудно оценить наше желание быть полицейскими. По-моему, нашему Дигби не хватило бы характера и мозгов, чтобы спланировать убийство.

– Почти весь вечер вторника Дигби провел в каталажке. Я звонил в участок, там это подтверждают. Он действительно был пьян.

– Как удобно!

– Иметь алиби всегда удобно, мистер Дэлглиш. На разрушение некоторых алиби я не намерен тратить время. К данной категории относится алиби Дигби. Еще важнее другое: либо он сейчас ломал перед нами комедию, либо действительно не знает, что орудием послужил не нож. Еще он думает, что Сетона убили вечером в среду. Морис не мог находиться в этом доме живым, когда в среду сюда приехали Дигби и мисс Марли. Это не означает, что здесь не было его трупа. Но я не представляю Дигби в роли мясника и не понимаю, зачем бы ему входить в эту роль. Даже если он нашел тело и запаниковал, такой, как он, скорее припал бы к бутылке и потом сбежал, а не устраивал головоломку с отрубанием конечностей… Дигби угодил в аварию по пути в Лоустофт, а не в Лондон. К тому же я не могу сообразить, как он мог бы проведать о предложенном мисс Колтроп варианте начала детективной истории…

– Почему бы не от Элизабет Марли, по пути сюда?

– Зачем ей было рассказывать это Дигби Сетону? Тоже мне, тема для беседы по пути домой! Ладно, предположим, она знала и рассказала Дигби. Или он просто знал – не важно откуда. Он приезжает сюда и натыкается на труп брата. Возникает намерение устроить всем головную боль: отрубить Морису кисти и пустить тело в море. Зачем? И каким орудием он воспользовался? Учтите, я видел труп, и, клянусь, руки отрубили – не отрезали, не отпилили, а именно отрубили! Кухонным ножом такого не сделаешь. Топор Сетона лежит в кладовой. А топорик вашей тетушки – если это он послужил для данной цели – стащили три месяца назад.

– Итак, Дигби Сетон исключается. Как насчет остальных?

– Пока было время только для предварительной проверки. Я выслушаю их показания сегодня днем. Похоже, у всех на время смерти алиби той или иной степени прочности. Кроме мисс Дэлглиш. Но она живет одна, так что это неудивительно.

Ровный, монотонный голос, устремленный в море взгляд темных глаз. Но Дэлглиш понял, что это и есть причина его вызова в «Сетон-Хаус», как и неожиданной инспекторской откровенности. Он знал, как все это выглядит с точки зрения Реклесса. Пожилая незамужняя женщина, жизнь в одиночестве, даже в изоляции. Отсутствие алиби на время смерти и на вечер среды, когда тело пустили плавать в море. Собственный, почти индивидуальный доступ к побережью. Она знала, где находилась шлюпка «Пеганка». Сильная, проворная сельская жительница почти шести футов роста, привычная к ходьбе, тасканию тяжестей и темноте – чем не подозреваемая?

Правда, у нее отсутствовал явный мотив. Ну и что? Что бы Дэлглиш ни говорил тетке утром, уж он-то понимал, что мотив – вовсе не первая забота сыщика. Логически сосредоточившись на поиске ответов на вопросы «где», «когда» и «как», он неизбежно приходил и к ответу на вопрос «почему» во всей его жалкой неадекватности. Старый начальник Дэлглиша часто повторял, что в четырех словах на разные буквы алфавита – «корысть», «любовь», «ненависть», «похоть» – заключены все мотивы убийств. Верно, однако поверхностно. Мотив так же разнообразен и сложен, как человеческая личность. Адам не сомневался, что чудовищно изощренный ум инспектора уже перебирает случаи из прошлого, когда сорные побеги подозрения, одиночества и иррациональной неприязни неожиданно расцветали насилием и смертью.

Дэлглиша охватила такая злость, что он на несколько секунд лишился дара речи, даже мысли. Его забила дрожь, к горлу подступила тошнота, он побелел – и возненавидел себя за это. Но спазм в горле уберег от необдуманных возгласов, от сарказма, гнева, бесполезных предупреждений, что его тетушка станет давать показания только в присутствии своего адвоката. Какой адвокат, если у нее есть он! Господи, ну и отдых!

Послышался скрип колес, и из французского окна выкатилась в своем кресле Сильвия Кедж. Она молчала, не спуская глаз с дороги. Они послушно устремили взгляд туда же и увидели почтовый фургончик – маленький и яркий, как игрушка, – двигавшийся по мысу в направлении дома.

– Почта, – произнесла Сильвия.

Дэлглиш заметил, как побелели суставы ее пальцев, вцепившихся в ручки кресла. Когда фургончик затормозил у террасы, она привстала и одеревенела, как в приступе столбняка. Двигатель перестал урчать, и в наступившей тишине стало слышно ее прерывистое дыхание.

Почтальон, хлопнув дверцей, направился к ним с радостными словами приветствия. Не получив ответа, озадаченно уставился на ее застывшее лицо, потом на двух мужчин. Он подал Реклессу большой светло-желтый конверт с отпечатанным на машинке адресом.

– То же, что раньше, сэр, – доложил почтальон. – Такой же конверт я вручил ей вчера. – Он кивнул мисс Кедж и попятился к своему фургону, бормоча: – Всего доброго!

– Адресат – господин Морис Сетон, эсквайр, – объяснил Реклесс Дэлглишу. – Отправлено вечером в среду или в четверг утром из Ипсвича. Проштамповано вчера в полдень.

Он аккуратно держал конверт за угол, словно боялся оставить на нем отпечатки пальцев. Большим пальцем правой руки инспектор вскрыл клапан. Внутри оказался лист бумаги одного с конвертом большого формата, отпечатанный на машинке через два интервала. Реклесс стал читать вслух:

– «Тело без рук лежало на дне маленькой шлюпки, качавшейся на волнах у суффолкского берега. Труп маленького мужчины средних лет облегал изящный саван – темный полосатый костюм точно по фигуре…»

Внезапно Сильвия Кедж протянула руку:

– Дайте взглянуть!

Реклесс, поколебавшись, поднес бумагу к ее глазам.

– Это написал он, – сказала хрипло она. – И напечатал он.

– Возможно, – кивнул Реклесс. – Но сам отослать это он уже никак не мог. Даже если конверт опустили в ящик поздно вечером в среду. К тому времени он уже был мертв.

– Это напечатал он! – крикнула Сильвия. – Я знаю его руку. Говорю вам, он. С отрубленными руками!