Николай Морозов в 70-е годы XIX века

Программа "Земли и воли", составленная в очень общих чертах, давала каждой стороне возможность толковать ее в свою пользу. Как городские, так и деревенские члены в своих домогательствах и претензиях с одинаковым правом ссылались на нее и приводили ее тезисы в защиту своей деятельности. После взаимных объяснений и дебатов программа "Земли и воли" так же, как и устав общества, была оставлена без изменения. Деятельность в народе было решено продолжать, но включить в нее аграрный террор; наряду с этим было постановлено продолжать и террористическую борьбу в городе, включая в нее цареубийство.

Орган "Земли и воли" должен сохранять прежний характер в духе программы общества, а "Листок "Земли и воли"" получил санкцию издаваться в качестве агитационного прибавления.

План-схема местности, где происходили заседания Воронежского съезда (составлена М. Ф. Фроленко).

М. Ф. Фроленко

Лишь вначале был острый момент: несдержанный и раздраженный Плеханов, с силой защищавший свою позицию и видевший, что присутствующие склонны к соглашению, с гневом поднялся с места и покинул собрание, происходившее на лужайке в ботаническом саду, за городом. Уходя, он бросил слова: "Мне нечего боль-{186}ше здесь делать!" Я бросилась, чтоб удержать его, но Ал. Михайлов остановил меня. "Оставьте его",- сказал он.

После этого был поставлен вопрос: считать ли уход Плеханова за выход из общества? Ответ был утвердительный. Должно быть, он сам считал себя вышедшим из членов, потому что с тех пор и до отъезда Плеханова за границу я уже не встречала его.

Запруда и мельница на реке Воронеже, близ которой собирались землевольцы.

На Воронежском съезде присутствовали: Ал. Михайлов, Ал. Квятковский, Морозов, Баранников, Тихомиров, Ошанина, Фроленко, Желябов, Колодкевич, Перовская, я, Ширяев, Короткевич, М. Попов, Плеханов, Тищенко, Харизоменов, Аптекман и Николаев - всего 19 человек. Сергеева (жена Тихомирова) не присутствовала, так как была хозяйкой общественной квартиры в Петербурге и не могла отлучиться.

Некоторые землевольцы, живущие в деревне, не явились: они не придавали значения съезду; другие, приехав раньше общего сбора, возвратились домой из боязни потерять места.

В общем съезд прошел бледно; он не был решающей битвой, как этого ждали петербургские члены. У собиравшихся в Липецке еще не было категорического желания самим порвать с остальными товарищами, но они воспользовались Воронежским съездом, чтоб сделать смотр всем работникам общества, узнать настроение их для того, чтоб привлечь кого можно в свои ряды, если в будущем придется прибегнуть к решительному шагу - расколу партии.

Так, с первой же встречи в Воронеже мой давний друг Морозов делал всякие подходы, чтоб привлечь меня в свою тайную группу. Он не говорил, что она уже существует внутри "Земли и воли", но старался убедить в необходимости создать ее. Но я не поддавалась: я отвергала не только необходимость или нужду в такой группе, но находила совершенно недопустимым в тайном обществе заводить еще тайное сообщество. "Так поступал Нечаев", говорила я и решительно отказывалась от проекта, который казался мне излишней выдумкой ультраконспиратора. {187}

4. ЛИБЕРАЛЫ

Ввиду интереса, который внушает личность Желябова, быть может, не лишне упомянуть о вопросе, который он задал на съезде, когда речь зашла о введении в программу аграрного террора. "На кого думает опираться революционная партия, - спрашивал он, - на народ или на либеральную буржуазию, которая сочувствует ниспровержению абсолютизма и водворению политической свободы?" "Если первое, то уместен и фабричный, и аграрный террор, - говорил он, если же мы хотим искать опоры среди промышленников, земцев и деятелей городского самоуправления, то подобная политика оттолкнет от нас этих естественных союзников". И он указал, что в Черниговской и Таврической губерниях, в Киеве и Одессе есть деятели, которые в видах общности политических целей ищут сношений с революционной партией. Так, Осинский, тогда уже казненный, имел в Киеве довольно обширные связи с либеральными кругами, и было заметно, что он сам уклоняется от социализма к программе чисто политической. А в Одессе в то время в городской думе существовала большая группа интеллигентов, которая устраивала собрания и обсуждала ни более ни менее как проекты конституции. "Парижская коммуна", - назвал эту думу Панютин, правая рука генерал-губернатора Тотлебена, и летом того же 1879 года не преминул разгромить этих преждевременных конституционалистов, отправив лидеров в отдаленные места Сибири.

На вопрос Желябова последовал единодушный ответ, что мы будем опираться на народные массы и сообразно с этим строить свою программу, теоретическую и практическую **.

______________

** Слово "тактика" в нашем революционном обиходе тогда отсутствовало, как и слова и понятия: "платформа", "программа-минимум", "программа-максимум".

Выступление Желябова рассматривалось в революционной литературе не раз как выступление в пользу союза с либералами-конституционалистами; так оно трактовалось, по словам Фроленко, и на съезде неко-{188}торыми землевольцами из деревни. "Да он настоящий конституционалист!" - говорили они с возмущением. А Желябов о провинциальных членах "Земли и воли" вынес будто бы такое впечатление, что с не меньшим возмущением воскликнул: "И это революционеры!"

Я с своей стороны объясняю вопрос Желябова тем, что он жил постоянно на юге и, не примыкая ни к какой из тамошних группировок (либералы-конституционалисты, украинофилы, бунтари, пропагандисты), вращался среди самой разнообразной публики. Попав для себя довольно неожиданно (по приглашению Фроленко, а затем Ал. Михайлова) на север для участия в съездах в Липецке и в Воронеже, он, конечно, должен был ориентироваться и выяснить себе политическое лицо будущих товарищей, из которых лично знал очень немногих.

Надо сказать, что у нас на севере либералы никогда не считались силой, и в целом в 70-е годы к ним относились отрицательно и с насмешкой. Их бездействие, отсутствие какого-либо протеста против политического гнета со всеми его безобразиями, приниженность по отношению к центральной и губернской администрации совершенно дискредитировали в глазах молодого поколения буржуазно-либеральные элементы, о которых говорил Желябов, а культурное значение земства и городского самоуправления в области народного образования было тогда ничтожно, по результатам как в городе, так и в деревне оно было совершенно незаметно.

На севере со стороны этих кругов были и попытки сношений с "радикалами", как мы обыкновенно называли себя; но эти попытки только роняли их. Так, в 1878 году, когда издавался подпольный орган "Начало" 60, либералы задумали издавать свой собственный подпольный орган. И что же? Обратившись к Н. Буху, который работал в типографии "Начала", они предложили, чтоб им устроили тайную типографию, оборудовали ее, дали нужный персонал и печатали то, что они, либералы, будут доставлять для этого, а со своей стороны обещали денежные средства. Так весь риск и ответственность перекладывались на плечи революционеров, которые пошли бы потом на каторгу и на поселение за дело, в которое не могли вкладывать душу. {189} Это предложение могло возбудить только иронический смех.

Говорил с Бухом писатель Эртель. Отказываясь принять предложение, Бух сказал, что если кружок либералов даст средства и своих печатников, то устроить им свою типографию помочь можно. Эртель ответил: "Кто же будет у них работать в типографии? Князь Васильчиков? Средства он может дать, писать будет, но согласитесь, что работать в типографии он не может". {190}

Глава восьмая

1. РАЗДЕЛ

ЗЕМЛИ И ВОЛИ

После Воронежского съезда началась нелегальная жизнь моя. Я уехала в Петербург с Квятковским, который привез меня в Лесной, где вместе с С. Ивановой он держал общественную квартиру.

Квятковский всегда находил простых женщин, всецело преданных ему, и прислугой у нас в Лесном была немка, совершенно безопасная для того необычайного образа жизни, который на ее глазах мы вели совершенно откровенно.