Проводить в народе социалистические идеи мы думали без всяких уступок существующему народному миросозерцанию; считали необходимым говорить ему не только о коллективной собственности, но и о коллективном труде по принципу "от каждого по его способностям", и о коллективном потреблении продуктов труда по принципу "каждому по его потребностям". Говоря коротко, думали выработать среди народа сознательных социалистов в западноевропейском смысле. Для этого, конечно, надо было жить среди народа, по возможности даже сливаться с ним. Первоначально мы не считали необходимым, чтоб интеллигенты сделались физическими работниками; к этому пришли позже. С самого же начала отвергали только вполне привилегированные положения: помещика, доктора, мирового судьи и т. п. Программа общества, членом которого я сделалась, резюмировала эти взгляды и говорила о социальной революции, которая осуществит социалистические идеалы, как о ближайшем будущем. Нас было всего 12 человек студенток, но мы знали, что кроме нас существует масса других групп, задающихся теми же целями, и потому были уверены, что работа пойдет в широких размерах.
В это лето вышел первый номер журнала "Вперед" 34. Он дал сильный толчок нашим умам, вызвав много споров и вопросов.
После разгона Цюриха один из наших членов, Евгения Дмитриевна Субботина, уехала в Россию; пять человек переселились в Париж (Бардина, Александрова, Лидия Фигнер и две младшие сестры Субботиной); остальные, между прочим две Любатович, Каминская, я и некоторые другие, поступили в Бернский университет.
Вскоре в Берн явился Ткачев с предложением нашей группе вступить в федеративные отношения с "десятью {126} десятками" революционеров, находящихся в России и уполномочивших его на это предложение.
В то время мы, как и вообще громадное большинство социалистической молодежи, более сочувствовали федералистическим началам организации, и в споре, разделившем Интернационал на две ветви - централистическую и федералистическую35, держали сторону бакунистов, как и вообще были под обаянием личности Бакунина.
Ткачев явился к нам с программой якобинской и централистической, и так как он пользовался репутацией человека, признающего фикции полезными в революционном деле, а мы были против политики Нечаева 36, то после нескольких бесед с Петром Никитичем мы отказались от предлагаемого союза.
Между тем наши парижане познакомились, сошлись, а впоследствии слились с кружком кавказцев, в который входили Джабадари, Чикоидзе, Цицианов и некоторые другие. Несколько времени спустя сестра Лидия и Надежда Дмитриевна Субботина уехали в Россию для деятельности, остальные сошлись с революционером Фесенко, который передал им связи в Сербии; так как тогда мы смотрели на вещи с точки зрения интернациональной, то решено было непременно воспользоваться этими связями и послать в Сербию кого-нибудь из членов для агитации и основания социалистического органа с помощью местных сил. Выбор пал на меня. В это время я была уже почти свободна, так как муж мой возвратился в Россию, чтобы занять место секретаря окружного суда в Казани. Но так как я совсем не знала сербского языка и не могла себе представить, как при таком условии я буду действовать в Сербии, то настоятельно просила не посылать меня. Тогда для этой цели была избрана Мария Дмитриевна Субботина, уехавшая потом из Сербии прямо в Россию.
Под конец учебного года еще шесть человек решили бросить университет и приняться за деятельность в России. Но я все еще не решалась последовать примеру этих наиболее искренних лиц. Меня связывали еще не порванные семейные отношения и желание окончить курс; в последнем меня поддерживали просьбы матери, {127} очень огорченной тем, что Лидия оставила университет. Кроме того, уезжавшие женщины, члены группы, думали сдать в России экзамен на звание акушерок. Мне было хорошо известно, что необходимых для этого знаний они не имеют, и я не хотела шарлатанить. Окончив курсы, я думала сделаться такой же скромной фельдшерицей или акушеркой в деревне, как и они, но принести на помощь народу всю опытность и знания врача-хирурга. Так я осталась в Берне почти в полном одиночестве и пробыла за границей еще полтора года.
4. УРОК ЖИЗНИ
В это время в России уже происходили погромы социалистических кружков, и на Запад потянулась новая формация эмигрантов. В Женеве на вакатах мне приходилось встречаться со многими из них; некоторых я знала еще в Цюрихе, когда они учились вместе со мной, например Николая Жебунева и его жену. В Женеве же я познакомилась с Чубаровым, Ник. Морозовым, Саблиным, Судзиловским, позднее - с Клеменцом, Кравчинским, Иванчиным-Писаревым, Иваном Дебогорий-Мокриевичем, Пименом Энкуватовым и многими другими. Кроме русских были у меня знакомые и между иностранными выходцами, члены Коммуны: Pindy и Lefrancais; эмигрант Brousse - выдающийся по своей энергии деятель Интернационала; Guillaume ** - редактор органа Юрской федерации37- и др.
______________
** См. указатели имен, том II настоящего издания.
Некоторые из русских навещали меня в Берне, и так как находили во мне сочувствие и денежную помощь, то многие кружки в России знали о моем существовании раньше моего приезда на родину. Многие возвратились в Россию на мои средства, например Чубаров (повешенный) с одним товарищем, Николай Морозов и Саблин (когда оба были арестованы на границе), а также Иван Мокриевич, Энкуватов и два их товарища. Кроме того, я поддерживала каких-то русских в Берлине и Лондоне. {128} В то время я сама располагала некоторыми средствами и, сокращая до минимума свои потребности, могла уделять немало окружающим; кроме того, старалась возбудить сочувствие к социалистам в других и побуждала их к пожертвованиям. Все это делало меня более или менее известной; кажется, с тех пор и явилось впоследствии ходячее в нашей среде мнение, что если нужны деньги, то надо обращаться ко мне. В самом деле, я никогда не могла переносить мысли, что хорошее или полезное дело может останавливаться из-за презренного металла, и если дело шло о сотнях, то выкапывала их хоть из-под земли.
Из эмигрантов более старшего возраста в Женеве жили писатель-публицист нечаевец Ткачев и его жена Дементьева, судившаяся, как и он, по процессу 1871 года 38. Мы, новое поколение, относились отрицательно к личности Нечаева и к приемам, к которым он прибегал при вербовке членов в свои кружки. Его теория - цель оправдывает средства - отталкивала нас, а убийство Иванова39 внушало ужас и отвращение. Отношение к Ткачеву как революционному деятелю, придерживавшемуся тех же приемов, было тоже отрицательное, но он был веселый и занимательный собеседник, очень живой и общительный, поэтому я часто заходила к ним.
В институте я слыла насмешницей и в Цюрихе отличалась тем же. Какие злые шутки я могла позволять себе, показывает следующая проказа. Летом 1874 года в Женеве среди нас вращался человек лет 50-ти, полковник Фалецкий. Из хвастовства он сообщал всем и каждому, что приехал за границу, чтоб переговорить с Лавровым об организации в России кассы помощи эмигрантам, устав которой он привез с собой. Когда наступило время возвращения на родину, полковник стал обнаруживать беспокойство: встречному и поперечному он высказывал опасение, как бы полиция не пронюхала об его миссии и не арестовала на границе. Заметив, что он трусит, я и Ткачев вздумали мистифицировать его. Мы написали подметное письмо, которое извещало Фалецкого, что ему угрожает опасность, что при переезде границы он будет арестован. Подроб-{129}ности будут ему сообщены дамой, которую он увидит на острове Жан-Жака Руссо. Она будет сидеть на садовой скамейке, и он узнает ее по зеленой вуали, закрывающей лицо. Затем мы отправились к сестре известного литератора Николадзе студентке Като, очень резвой девушке, и, посвятив ее в наш заговор, заручились ее согласием пойти в условный час на остров Руссо. Там в условном месте она должна была ждать Фалецкого и сказать ему, что один из ее знакомых, служащий в полицейском бюро иностранцев, сообщил ей, что в этом учреждении есть донос, по которому Фалецкий при возвращении в Россию должен быть арестован. Переговорив с Като Николадзе, мы отправились к дому, в котором квартировал Фалецкий, заглянули в окно его комнаты, расположенной в нижнем этаже, и, удостоверившись, что его нет дома, подбросили составленное нами письмо с подписью "Незнакомка".
