— Кто там остался из ораторов?
Сейчас узнаю, насколько я права.
— Господин Цинус, глава Ведомства глобальной экономики, и госпожа Ротано, Ведомство проблем Га…
Так я и думала.
— Спасибо. Внесите изменение в программу. От нашего ведомства я выступлю сама.
— Но, госпожа Калан…
Модераторы — зловредная программа. У них имеются настройки принятия экстренных решений, что позволяет им запросто спорить с людьми, причем независимо от социального статуса последних. Но тут он ничего не может поделать. В программе стоит выступление человека от Гаугразских проблем, и само собой разумеется, что на митинге такого уровня эта честь предоставляется главе ведомства, то есть мне. Кто-либо другой — только с моего ведома и согласия. И до сих пор все у них прокатилось гладко: в известность меня поставили, а за согласие сошло мое блаженное молчание. Молодцы!
Ротанша, ничего себе. Даже не первый зам. Интересно, какую речь они ей наваяли?
— Я передумала. Внесите изменение.
— Хорошо, госпожа Калан.
О чем говорил Цинус, я в упор не слышала. Жалко, он-то как раз умный мужик и наверняка формулировал убедительно; что именно — можно догадаться. Но мне надо было срочно обдумать собственную речь. Мероприятие оказалось далеко не таким формальным, как я надеялась, одобряя «рыбу» от Спичрайтера; придется экспромтом. Не люблю. Но иначе никак нельзя.
Годовщина Любецкой трагедии. Сволочи!
— Юста Калан, глава Ведомства проблем Гауграза.
— Спасибо. — Я перевела дыхание; надеюсь, незаметно. — Мое выступление последнее в программе, и я понимаю, что все утомлены, все хотят фуршета и сюрр-концерта. Я сама устала. Я давно не вижу в Любецком дестракте реальную беду, которая могла бы произойти и с кем-то из моих родных. Согласитесь, я не одна такая. За год мы успели выхолостить эту трагедию, она уже не волнует никого, кроме тех, кто потерял там близких; а Любецк, как уже звучало здесь, был небольшим городом. Тем более удобно использовать его — как имя, брэнд, символ. Что угодно! И это может иметь гораздо более страшные последствия, чем гибель отдельно взятого маленького городка.
…Я была цинична; это заставляет слушать. Я была в меру патетична и возвышенна: с этими людьми иначе нельзя. Я старалась быть простой и доступной — чтобы дошло до каждого, кто в ожидании сюрр-концерта не переключил канал на какую-нибудь приватную информалку.
Я надеялась, все это хоть что-то даст.
— …Сегодня я разговаривала с передатчицей. Именно разговаривала, не допрашивала: девушка потеряла связь с тем, кто послал ее сюда. Возможно, она лжет, но меня интересовало другое. Я пыталась просто поговорить с ней… знаете, она совсем молоденькая. Лет на пять старше моей дочери. Но там, у них, в таком возрасте уже выходят замуж, рожают детей. У этой девушки был жених, она ждала, когда он вернется с посвящения оружием… Если кто не знает, на Гаугразе есть обряд: юноша не считается мужчиной, пока не примет участие в бою на границе. По данным Внешнего департамента ГБ, примерно двадцать пять — тридцать процентов смертовиков не возвращаются из своего первого боя…
— Регламент, госпожа Калан.
— Я заканчиваю. Мы можем уничтожить Гауграз; в отличие от предыдущих ораторов я позволю себе выразиться прямо. Так вот смертовики давно об этом знают. Однако до сих пор не считали это основанием сложить оружие. А сегодня они тоже реально могут уничтожить нас: не городок Любецк, о котором никто из присутствующих и не слышал до трагедии, а весь Глобальный социум. Но они предлагают договориться. Мне кажется, попробовать стоит.
Без малейшей паузы мое лицо на многочисленных мониторах потонуло в рекламной заставке. Модератор дал долгожданное объявление о фуршете. Я улыбнулась и поблагодарила за внимание ряды затылков и задниц над удаляющимися скользилками.
Какая все-таки слабая вещь — человеческий голос без цифрофона.
Аськи дома не было.
Воспиталька сообщила, что моя дочь сосвязилась с друзьями из колледжа и отправилась в новый психовиртуальный клуб, не оставив якорных координат, несмотря на ее, Воспиталькины, неоднократные напоминания. Когда вернется, тоже не сообщила. В колледже у нее завтра коллоквиум, к которому, насколько Воспитальке известно, Аська и не думала готовиться. Вот.
Я поблагодарила эту ябеду и отключила ее. Дочка все равно не вернется раньше позднего вечера, так что нет смысла переводить энергию, утром загрузится. И как Аська ее терпит?
И тут же, чувствуя себя полной идиоткой, села связить. Отвечалка бойко оттарабанила Аськиным голосом знакомый текст; разумеется. Я включила персонал и совсем уже было запустила программу поиска ДНК-маячка — к счастью, вовремя спохватилась. Аська и так намекала, что один знакомый мальчик обещал научить ее блокироваться от всяких… то есть от меня. Ну и от органов ГБ в придачу.
Поскользила на кухню. В программу сегодняшнего дня снова не вписался пункт «перекусить», не считая траурного фуршета, где мне мало что полезло в горло (по-видимому, мне одной: стол очистился мгновенно, как если бы запустили встроенный аннигилятор). Контейнер, конечно, оказался абсолютно пуст. Надо было все-таки слетать на открытие того сюрр-клуба…
В коридоре зашуршала скользилка. Аська? Быть не может. Неужели Слав?!
Я даже выскользила ему навстречу. Соскучилась.
— Привет. Соскучился, Юська…
От него пахло дымом. До тридцати с лишним лет я и не знала, как пахнет дым… Потому для меня это его запах, запах Слава. Приникла щекой к продымленному комбу; через минуту стало больно, как если б я прижималась к стене или скале…
— Только что вернулся. Вот решил зайти.
— Откуда ты знал, что я дома?
— У нас же в базе твой маячок.
— А-а.
Его руки невозможно расцепить. Совершенно нереально высвободиться из его объятий, если Слав этого не хочет. Я и не пробовала. Прямо так, припав занемевшей щекой к его груди, с трудом шевельнула губами и спросила:
— Ты голодный?
Он коротко усмехнулся у меня над головой:
— А ничего нет, правда?
— Ага.
— По фиг.
И моя скользилка закружилась, выписывая кольца и восьмерки вопреки запрограммированному пути, а потом исчезла у меня из-под ног, и я уже сама кружилась в воздухе, и невозможно было сопротивляться этому кружению, танцу, водовороту морской экосистемы… На седьмой скорости — коридор, повороты, мелькание мониторов перед глазами — в глубину, в бездну, в невероятное никуда…
Он сумасшедший. Мы когда-нибудь разобьемся. Нелепее не придумаешь: разбиться в собственном блоке, не вписавшись в поворот вдвоем на безумной скользилке…
— Слав!.. А если Аська вернется?
— У твоей Аськи своя личная жизнь. Бурная.
— Откуда ты знаешь?
— Молчи.
Он шутил. Он знал, что я при всем желании не сумею молчать.
И в последний момент я, тоже в шутку, попыталась ускользнуть — я же сильная, я независимая, хладнокровная, я женщина, в конце концов!.. А женщина, это неоспоримо, всегда может переиграть мужчину. Подразнить. Распалить еще сильнее. Заставить его хоть на секунду признать свою слабость…
Он набросился на меня, как хищный зверь из той экосистемы, откуда только что вернулся, пропитанный дымом. Его глаза очутились так близко, что не могли видеть меня, да и не стремились, для него теперь имело значение только одно — его сила, мужская, не терпящая ни малейших сомнений. И меня уже не было, не существовало, эта необоримая сила смяла, смела начисто остатки независимой женщины, и конечно же, я сама этого хотела, разве мыслимо вообще желать чего-то другого?..
— Сла-а-ав!!!
— Они сбросят бомбу.
— С чего ты взяла?
— Они готовятся к этому, Слав. На всех уровнях. Сегодня на митинге шла хорошая промывка мозгов с ретрансляцией навесь Глобальный социум. И это только начало. Мне кажется, если б не Любецк, они придумали бы что-то еще.
— Подожди, Юська. Только не обобщай. Факты.
— Ты сам знаешь. Почему до сих пор не свернули проект по учебным тревогам?
