Он присел на корточки и сразу перестал быть огромным — просто толстяк с нечистой кожей. Космы давно не чесанной жирной бороды мазнули по одеялу. Мильям невольно отодвинулась, недоверчиво глядя на позолоченную — в ее селении из таких пили только на свадьбах и проводах воинов — чеканную чашу. Что в ней за напиток?.. Служителю Могучего нельзя иметь никаких дел с древним волшебством… значит, обычное вино или вода из безымянного источника?

— Глупая женщина, — проворчал он. — В беспамятстве ты десятки раз пила из моих рук, а иначе бы и не выжила. Думаешь, именно сейчас тебя решили отравить? Пей, у меня мало времени.

Мильям отпила: не вода и не вино, а настойка каких-то трав, довольно горькая на вкус. Очень похоже на целебные напитки Адигюль… но нет, он служитель, он не должен. Допила до дна; толстяк подхватил чашу из ее слабых пальцев. Пробормотал несколько непонятных слов.

— Что?

— Говорю: по-хорошему, тебе бы отлежаться дней десять… Но Растулла-тенг не может ждать, они без того слишком долго не был на границе. Что ж делать? Завтра соединю вас по Его закону. Скромненько так, без особенных церемоний…

Мильям прикрыла глаза: после напитка кружилась голова, а может быть, и не после напитка, а просто из-за слабости… отлежаться дней десять… Что он еще сказал?

— Кого… соединишь?

Служитель поднялся на ноги, черкнув подолом по постели:

— «Тенг» — это по-вашему «ван». Поняла?

Она поняла. Но уже после того, как он вышел, хлопнув плотным блестящим пологом.

Она помнила снег. Слишком много снега, сплошной стеной бившего в лицо.

Ha том перевале узкоглазый впервые развязал ей руки — уже чужие, онемевшие, голубоватые. И, притянув к себе, с головой запахнул косматыми крыльями бурки. Снаружи остались свист ветра и шорох снежных хлопьев, крики похитителей и упрямое ржание лошадей. Мильям прижималась щекой к твердому панцирю — бронежилету? — и растирала теперь горячие, будто исколотые тысячью иголок пальцы и запястья. Иногда на щеке таяла случайная снежинка, проникшая под бурку из внешнего бурана…

Потом было очень жарко. И пламя костра. И широкие, будто черный виноград, зрачки узкоглазого. И все.

…Мильям села, провожая взглядом затихающее колебание складок полога. Перед глазами сразу же заплясали черные мушки, но вместо того, чтоб соткаться в цельную мглу, они постепенно рассеялись, растворились в воздухе. Впервые за все время она как следует осмотрелась по сторонам.

Жилище, где она лежала, оказалось очень маленьким — в их селении так тесно не жили даже самые бедные семьи — и почему-то квадратным, словно подворок. Удивительно: здесь не было ни очага, ни Небесного глаза над ним, ни даже оконниц! Только ложе Мильям, укрытое кошмой и стеганым одеялом из блестящей ткани, и несколько сундуков вдоль остальных стен. На полу жилища лежал ковер с вытканной на нем ширококрылой белой птицей. Мягкий ворс слегка спружинил под босыми ногами Мильям.

Пошатнулась от слабости. Сделала несколько неверных шагов и почти упала на сундук у противоположной стены. Придерживаясь за его высокий край, добралась до полога, откинула плотную, гладкую на ощупь ткань и прищурилась в ожидании солнца.

Солнца не было. Равно как и дождя.

Сразу же за пологом начиналось другое жилище!

Некоторое время Мильям оставалась на месте, растерянно теребя край полога, затем осмелилась и вошла. Второе жилище было несколько просторнее первого, хотя тоже небольшое и тоже лишенное очага. Кроме сундуков, тут имелось сооружение из шлифованных древесных планок, на которых стояла разнообразная посуда: чаши, миски, блюда, кувшины — как серебряные с позолотой и чеканкой, так и тонко вылепленные из белой глины с блестящей глазурью. Позади сооружения прямо из стены бил источник! — вытекая из круглой трубки, вода тоненькой струйкой сбегала в большую белую чашу. Из угла в угол жилища протянулась циновка, дальний край которой упирался в еще один полог.

Мильям прошла по циновке, остановившись передохнуть у источника. Вода была прозрачной и холодной; Мильям выпила несколько глотков из сложенных лодочкой ладоней и смочила виски. Отвела в сторону край полога — и в образовавшуюся щель, уже почти не удивившись, увидела новое жилище.

Это оказалось большим, почти таким же, как и то, где жила семья Мильям, правда, тоже с четырьмя углами. На трех стенах висели ковры; поверх одного из них над широким ложем было развешано оружие. Красивое: чеканные рукояти, сверкающие клинки, инкрустированные приклады… С такими вот саблями, кинжалами и пистолетами у пояса воины пируют перед тем, как уйти на посвящение оружием, но сражаются с глобалами, говорят, чем-то совсем другим…

У четвертой стены располагался очаг. Квадратный, как и все в этом странном месте, а главное, над ним не было Небесного глаза!.. Совершенно непонятно, куда здесь девается дым. Сейчас очаг не горел. На мертвых угольях лежал слой пепла,

…Жилище за следующим пологом оказалось совсем узким, словно вход в ущелье Зуйи у истока Терзы: Мильям могла раскинутыми руками коснуться обеих продольных стен. Придерживаясь то за одну, то за другую, а иногда и за обе, она достигла нового полога.

Откинула его — и зажмурилась.

Солнце — огромное, слепящее, по-летнему горячее — раскаленными стрелами лучей било прямо в глаза. Проморгавшись, Мильям прежде всего рассмотрела зелень: много зелени, буйной, темной, живучей. Трава, кустарники, деревья… Дерево с кожистыми листьями, похожими на вытянутые блюда. Дерево со стволом, обмотанным овечьей шерстью, с пучком огромных растрепанных перьев на верхушке. Дерево, усыпанное розовыми пушистыми шариками… Куст, облепленный красными продолговатыми ягодами… Высоченная трава, остроконечная, словно пучок сабель… Гроздья алых, желтых и белых цветов на гибких стеблях…

Вдали высились горы, блистая вечными льдами вершин, — горы, имен которых Мильям не знала. Справа и слева они снижались, пологими склонами и обрывистыми уступами спускаясь словно бы в огромную чашу. До самых краев налитую синим, сверкающим ослепительными бликами волшебным напитком…

Мильям догадалась, что это такое. Горы, чаша, серебряные искры на синем — все это живыми, зримыми и красочными узорами слов рисовал когда-то под струнный перебор великий сказитель Каралар-ван.

Море.

Сухие листья, острые, будто клинки — вправо и влево, локтями, не обращая внимания на порезы, — только пригнуться, спрятать лицо. Пробиться через шуршащую чащу, а дальше, наверное, будет легче…

Море проглядывало сквозь жухлую зелень маленькими кусочками синего. Когда заросли кончатся, его опять станет много, словно волшебного напитка в переполненной чаше. Она, Мильям, хочет увидеть море вблизи. Может быть, даже коснуться. А потом…

Потом она что-нибудь придумает. Что делать, как быть, как жить дальше.

Так жарко… В этом году свадьба Мильям была… должна была стать третьей в их селении, так что осень уже полностью отвоевала у лета горы и долины, обагрила сады и виноградники, охладила воду рек и источников. В тех, других, горах тогда бушевал зимний буран… лучше не вспоминать. А сколько она пролежала больная, в беспамятстве?.. Никак не меньше месяца, иначе служитель не говорил бы еще о десяти днях как о некоей мелочи… И вот — яркое летнее солнце над головой. Как такое возможно?

Чужая, совершенно чужая страна…

Сплошной кустарнике коричневыми стручками и длинными, в палец, иглами. Сквозь него не продраться… Значит, надо обойти; но не возвращаться. Ни за что не возвращаться… туда.

«Соединю вас по Его закону… „Тенг“ по-вашему „ван“.

По какому такому закону?! Здесь, где лепят одно к одному несколько жилищ, где даже не позволяют звездам заглянуть в очаг!… Какой может быть закон, если ее свадебное покрывало занялось огнем на подворке, а нового ей, конечно, не дадут выткать? И мужчина, который увез ее силой, похитил, презрев всякие законы, небесные и земные. Она даже имени его не запомнила… только узкие насмешливые глаза. Как заглянуть в них — не выпив накануне волшебного напитка?! Как остаться с ним… на целую ночь?!