Несмотря на то, что изначально Миша хотел побеседовать на своей территории, что-то ему подсказало, что лучше встречу перенести на нейтральную территорию, и поговорить, скажем, за обедом. Как бы между делом, взяв передышку между действительно важных и серьезных дел. Еще раз указав Люси ее место.

В ресторан, выбранный местом переговоров,  Миша явился первым, намного раньше назначенного,  полагая, что ему нужно как следует подкрепиться, и желательно без присутствия тех людей, что могут испортить ему аппетит. Однако, не прошло и получаса, как пришли Люси и Фред в сопровождении неприметного человека - черт знает кто, переводчик, адвокат, -  и Миша, дожевывая вою отбивную, невольно поморщился, понимая, что, похоже, восстановить настроение ему не удастся.

Люси была на взводе; по ее горящему отчаянием и злостью взгляду Миша понял, что ее уже не раз и не два потревожили звонками адвокаты, оповещающие ее о том, что опекунство уплывает из ее рук, и она знала, что, скорее всего, эта битва проиграна, даже не успев начаться. Денег, чтобы нанять хороших защитников, у нее не было, а люди, нанятые Мишей, перевернули все, вытряхнули всю ее подноготную,  и Люси оставалось только признать свое поражение.

Миша с ехидной ухмылкой рассматривал женщину - собравшись на эту встречу, она постаралась нарядиться и выглядеть на все сто, выставив  напоказ великолепную соблазнительную грудь, плечи, ослепительную по красоте своей спину. Ее взволнованное лицо было прекрасно, темные глаза смотрели тревожно и умоляюще, но все было зря. Мишу ее ухищрения не трогали. Впрочем, с недоброй ухмылкой подумал тот, она старалась вовсе не для него.

«Для кучерявого заголилась, - злорадно подумал Миша, рассматривая с интересом шикарное декольте Люси. - Все еще Ласську хочет заарканить. Надеется, что ей удастся ухватиться за спасительную соломинку в последний момент…»

Рыжий Фред тоже выглядел не ахти. Видимо, Люси устроила ему выволочку, и бурное воображение Миши рисовало даже то, как Люси хлещет ладонями по красной роже юнца, вопя и выплескивая на него свою злость и досаду.

- Что, - злорадно произнес Миша, рассматривая напомаженные рыжие волосы, - влетело тебе, да?  Просрал тетушкины миллионы, рыжий? Раньше времени начал пальцы гнуть? То-то же.

Люси нервно вздрогнула от этих слов, будто поняла их смысл. Присев за стол напротив Миши, Люси нервно стискивала пальцы, и от предложения официанта заказать что-либо отказалась.

И самыми последними пришли Лассе и Лера.

Лассе выглядел беспечным и словно витал в облаках. Его взгляд был затуманен, словно Лассе думал о чем-то другом, не о предстоящем деле, на губах его блуждала приятная улыбка, и Люси, увидев его таким расслабленным и обманчиво мягким, встрепенулась и оживилась. Наверное, в отчаянии подумала, что у нее есть мизерный шанс достучаться до него, пока он так благодушно настроен.

Лассе церемонно помог усесться Лере, придвинул ей стул, и сам уселся рядом, между ней и Мишей, уложив папку с документами на стол.

Лера была спокойна и тиха, ее напряженное лицо словно застыло в одном выражении, будто девушка изо всех сил скрывала свои чувства, что, впрочем, так и было. Она даже не глянула на своего бывшего жениха, и во взгляде, который она подарила мачехе, было лишь упрямство и неприкрытый вызов.

- Итак, дорогая, - произнес Миша насмешливо, обращаясь к Люси, - ты, надеюсь, уже поняла, что свое опекунство ты просрала?

- Михаил Александрович, - суфлерски свистнул Лассе, стрельнув взглядом в сторону переводчика. Миша беспечно махнул рукой:

- Одно слово не повлияет на ход дела, - беспечно ответил он. - У меня уже есть бумажка, хор-рошая такая бумажка, где американскими буковками по белому написано, что ты, Люся, на пушечный выстрел к Лерке не имеешь права приближаться. И помещение освободи, дом то есть. Твои дела идут очень плохо; с деньгами обращаться ты не умеешь, тратишь на всякую дрянь, а наследница голодает. Не дело это; отныне все, кончилось твое время!

Лассе угодливо подсунул Люси документ, и та едва не заплакала, рассматривая перепуганными глазами буквы, которые никак не хотели складываться в слова. К тому же Лассе, на которого она рассчитывала почему-то, к жалости которого взывала, кидая на него призывные взгляды, несмотря на свое прекрасное настроение, к ней остался глух и равнодушен. По велению Миши он выкладывал перед онемевшей, растерявшейся Люси документы, один за другим, словно козыри в карточной игре, и ими бил в пух и прах все ее надежды.

- Ну, хорошо, хорошо, - почти в истерике выкрикнула она. - Да, я признаю, я наделала много ошибок, это так, и я готова сложить с себя обязанности опекуна, но Фред… Лера! - Люси картинно прижала руки к обнаженной груди, едва не со слезами подалась вперед, всем своим видом умоляя о пощаде. - Лера, вам ведь было хорошо вместе! У нас с тобой были разногласия, да, мы не понимали друг друга, но Фред… ты же любила его! Помнишь ваши пикники на ранчо? Прошлым летом, помнишь? Ваши чувства и вашу помолвку?! Господи, да я боялась, что они в это лето наделают глупостей, и в этом году я рисковала стать бабушкой!..

Фред, опустив лицо, молча сурово сопел. Он не умел так притворяться и играть, а потому предпочел предоставить тетушке полную свободу действий.

Притворно крича и плача, рассказывая о любви «милых детей», Люси вдруг кожей почувствовала, как напрягся Лассе. Глянув в его глаза, она увидела там ледяную злость и жгучую ревность, огонь и лед, и усмехнулась победно, понимая, что причиняет ему боль. Угадала! Поняла, разгадала тайну которую Лассе так тщательно скрывал! Люси едва не задохнулась от злобной радости, понимая, что поливая грязью Леру, она причиняет страдания Лассе. Стыд; ревность - мужчина с таким темпераментом обязательно должен быть ревнив. Каждая новая интимная подробность, выплюнутая красивыми губами Люси, была словно пощечина по холеному лицу красавчика-Лассе, который бледнел от одного только упоминания Фреда, когда-то игравшего немалую роль в жизни Леры.

- А как же ваши планы?! - приторно-сладким, полным лживой боли, голоском пела Люси. - Как же ваше гнездышко, которое вы мечтали построить?! Куда все это сейчас? Кто этим станет заниматься?

Эта нимфетка, обманчиво-беззащитная девчонка, Лера, сидела с ним и тоже смотрела на Люси уничтожающе, таращила свои светлые глаза, и ее крепко сжатые губы тряслись от обиды. Отчего-то она не оспаривала все то, что говорила Люси, не подскакивала с гневным криком «это ложь!», и женщина смаковала каждый миг унижения девушки. Ее деньги уплывали из рук Люси, но сейчас та билась не за них, уже не за них.

«За Лассе, - исступленно думала Люси, с садистским наслаждением наблюдая, как девчонку охватывает паника, от которой та не может вымолвить ни слова. - Он не достанется тебе, противная мартышка! Не достанется! Он ревнив; он уже готов взорваться. Он побрезгует прикасаться к тебе  после другого, он оттолкнет тебя!»

Люси готова была лгать еще больше; готова была выдумать все, что угодно, сейчас, в отчаянии, лишь бы увидеть, как в глазах Лассе разгорается отвращение к Лере.

- Я не знаю, есть ли в твоем сердце вообще что-то святое и дорогое, - пожимая плечами, говорила Люси, которую почему-то никто не останавливал. - Можешь ли ты вообще быть благодарной и верной хоть кому-либо?! Я… что я! Я привыкла видеть только капризы избалованной любящим отцом девицы. А чем провинился Фред?! После его чувств к тебе! После того, как ты обнадежила его! Ваши отношения!.. Вот так легко все бросить, забыть, всего лишь переехав?! Оставить любящих тебя людей?! Ты вообще умеешь чувствовать, или сердца у тебя нет?

Однако и эти слова нужного эффекта не возымели; слушая тирады Люси о близких, практически интимных отношениях молодых людей, Миша на глазах свирепел, его глаза кровью наливались. Он воспринял все это по-своему, и совсем не так, как на то рассчитывала Люси.

- Растлевали девчонку! - выкрикнул он, не вынеся. - Растлевали малолетнюю девчонку! Беззащитную девчонку мою!.. И теперь ты так просто об этом говоришь?! Да я тебя!.. Ты мне еще за Женьку ответишь, стерва!