– Вот здесь, тётя Клава, мы с тобой полностью согласны, – сказала Наталья. – Давайте тарелки, я буду накладывать.

Наталья накладывала неаккуратно, возможно, ложка была неудобной. Несколько пельменей упали под стол. Но там дежурила вечно голодная кошка Муська. Она с жадностью набрасывалась на свалившиеся со стола лакомства, в два приёма справившись с каждым пельменем. Съев те, что выпали, Муська просила ещё, при этом демонстративно тёрлась о ноги гостей.

– Ах, ты, Мусенкя, – приговаривала Галина, заботливо дуя на горячий пельмень, потом бросая его под стол. – На, ешь, моя кошечкя.

****

В ворота позвонили.

– Кто это там? – насторожилась Клавдия Ивановна. – Никого больше не жду.

– Это ко мне, – сообщил Максим и побежал открывать.

Действительно, приехала Марина.

– Макс, может, тогда не стоит нам заниматься? – спросила Марина, когда Максим сказал ей о начавшемся застолье.

– Поздно уже, мы приглашены, – сказал Макс, решительно взяв её за руку. – Пельменей поедим.

– Мне неудобно.

– Если ты уйдёшь, это будет хуже. Меня поставишь в неловкое положение.

Марина повиновалась и вместе с Максимом зашла в дом.

– Вот, наш студент подружку пригласил, – громко сказала Галина. – Наташкя, готовь-кя ещё рюмку.

И опять запела свою частушку:

– Цыган цыганке говорит: у меня всегда стоит, на столе бутылощкя, давай выпьем милощкя! Ух!

Гена послушно налил спиртное.

– Спасибо, я алкоголь не пью, – сразу ответила Марина на вопрос Гены, «чего налить?»

– Пусть не пьёт, – махнула рукой Паня. – Нам больше достанется.

– А ну, молодёжь, доложите бабушке, любовь у Вас или так, как щас говорят, «только перепихнуться»? – спросила Галина и, подмигнув, расхохоталась.

Все с любопытством уставились на молодых людей. Марина покраснела. Что касается Максима, то на этот вопрос он и сам не знал ответа. Отношения с Мариной всегда были дружескими. Гуляли, держась за руки. При встрече или прощании – лёгкий поцелуй. Но никогда они не говорили о своих чувствах. Никогда не переступали черту, называемой интимной близостью. Конечно, Максиму хотелось стать мужчиной, но он знал, что у Марины уже был неудачный опыт взрослых отношений. Подруга как-то рассказала Максу о том, что получила серьёзную психологическую травму. Лишний раз не хотелось её по этому поводу беспокоить.

– Тётя Галя, не стоит об этом, – вмешалась Наталья. – Оставьте молодых в покое.

– Чего не стоит-то? – ощетинилась Галина. – Интересно же, как теперича (теперь – прим. автора) молодёжь-то живёт.

– Нормально они живут, – подключился Геннадий.

– А ты, Генкя, водку наливай! – не унималась Галина. – Если тебя не спрашивают, так ты и не сплясывай!

– Галка, чего это ты? Перепила что ль? – забеспокоилась Паня поведением подруги. – Пусть девушка поест хоть.

– Ладно, – согласилась баба Галя, сев на место. – Уговорили.

Потом вдруг соскочила и запела свою любимую частушку:

– Цыган цыганке говорит: у меня всегда стоит, на столе бутылощкя, давай выпьем милощкя! Ух! У-ух! Ух!

Все, кроме студентов и Гены, выпили. Марине положили пельменей, уже почти остывших, но по-прежнему вкусных.

– Слышь, студент, – сказал Гена, вставая и хлопнув Макса по плечу. – Пошли, покурим, составь мне компанию, а то одному скучно.

– Ладно, пойдёмте.

Они накинули верхнюю одежду, надели обувь и вышли на крыльцо.

– Душно в избе, – закуривая, сказал Гена.

– Да, – согласился Макс.

– Как пельмени?

– Вкусные.

– На Галину не обижайся, любит она, как говорится, «наехать». Но это всё не со зла.

– Мне-то чего обижаться, – ответил Максим. – Больше всего она на Вас «наезжала». Когда, например, водку мимо налили.

– Кстати, про водку. Ты видел?

– Что?

– Ты видел, когда я хотел налить, стопки упали?

– Видел. Ну и что? Упали, бывает. Что тут такого?

– Так ведь они неспроста упали! – закричал Гена.

– Неспроста?

– Рюмки стояли ровно, их толкнул ОН. Злодей этот…

– Домовой, что ли?

– Именно так, будь ОН неладен! Я тебе клянусь!

– Меня это не удивляет, я видел, как ОН посуду бьёт и ковшиком швыряется.

– Да, парень, поражаюсь с тебя, так спокойно рассуждаешь.

– Если на домового не обращать внимания, то он перестаёт быть активным. Это я заметил. Вероятно, его подпитывает энергия страха, исходящая от человека. Чем-то напоминает собаку. Псина чувствует, если человек боится её, то она будет лаять на чужака, может и накинуться. Также и с призраком.

– Хм.

– ОН, наверно, служит бабке, как та собака. Не любит застолье и пьянки.

– То есть, ты говоришь, что не надо обращать на него внимания? – переспросил Гена.

– Ну да. А, вообще, мне было бы интересно изучить природу этого явления. Как ОН, не имея возможности материализоваться, вдруг начинает бросать ковшик или нож.

– В смысле, как ОН это делает?

– Да. Ведь все эти предметы имеют массу, то есть они сколько-нибудь весят.

– Мне кажется, студент, не стоит тебе в это лезть. Посмотри на мою руку и пойми, насколько ОН опасен.

– Меня сейчас больше не домовой беспокоит.

– А что?

– Стоимость проживания. Для меня это слишком дорого, на жизнь не хватает.

– Хочешь, я поговорю с Натальей?

– Поговорите.

– Ладно, пойдём, а то нас опять потеряют.

****

Когда Геннадий с Максимом вернулись, женщины за столом пели «Ой мороз, мороз…», а закончив её, затянули «Рябину кудрявую». Марина смущалась, когда её локтем толкала Галина, давая понять, что студентке нужно поддержать женское общество и петь с ними.

– Гена, давай плесни всем ещё по одной, – попросила Наталья, когда песня закончилась.

Геннадий повиновался, осторожно, придерживая рюмки, разлил спиртное. Женщины выпили.

– Марина, а ты откудова родом-то? – спросила Паня девушку. – Местная? В смысле, из города?

– Да, – ответила Марина, всё также краснея.

– Шипко ты на мою сватью похожа. Царство ей небесное.

– Я сватью твою не помню, – вступила в разговор Галина. – А вот тятю твоёго очень хорошо представляю. Ему также царствие небесное.

– А чего это ты, Галя, его помянула-то?

– Просто тятя твой хороший был мужик – Иван Силыч – справедливый.

– О да! Этого у него не отнять, – согласилась Паня.

– С Паней мы родом-то из Нижне-Исетска, – пояснила Галина. – Я лет пять назад оттудова съехала. А ты, Панечкя, в котором году сюда переехала-то?

– Так, сейчас скажу, – задумалась Паня. – В пятьдесят третьем Сталин умер…

– Ой, как мы тогда ревели-то все, – перебила её Галина. – Как ревели! Отец народов всё-таки!

– Ну да, – согласилась Паня. – После Сталина пришёл этот, «кукурузник» – Хрущёв. Так он чего задумал-то.

– Ну?

– Решил цыган, что по всей стране бродяжничали, сделать осёдлыми. Паспорта им ещё тогда выдавали.

– Да, да.

– Их к нам в Нижне-Исетск целыми таборами свозили. Машины эти, как его… «ЗИС-5», битком набитые, привозили их, не пойми откудава. Выделяли приезжим хороший пиломатериал, кругляк тоже давали, заставляли строить постоянное жильё. У жителей посёлка до этого наделы были по двадцать пять, а где и по тридцать соток земли на семью. На участках скотину пасли, у кого ульи стояли.

– Да, да, помню.

– Так вот, власти распорядились всем местным землю порезать. Оставляли всего по восемь-девять соток, излишки цыганам отдали. Недовольных тогда шипко много было. Вот и тятя-то мой не захотел там больше жить и продал наш дом. Все мы переехали на Шарташ, к дядьке нашему, Фёдору Силычу. Получается, в пятьдесят пятом году это было. Здесь отстроились потихоньку. Так вот и живём.

– А мы как-то и не обращали на цыган внимания, – сказала Галина. – Они нас не беспокоили. Когда у меня муж умер, с дочерью мы решили разъехаться. Она в Нижне-Исетске осталась, а меня сестра сродная на Шарташ позвала. Тут все и встретились. Да, Панечкя?