Бог истребил в Тивериаде:
И из утопленных свиней
Одна осталась в Петрограде.
Что-то направляло его в этом далеко не изящном острословии.
«Когда же я возвратился в Москву, – записано Муравьевым, – чтобы ехать в полк, весь литературный кружок столицы рассеялся, но мне случилось встретить Соболевского, который был коротким приятелем Пушкина. Я спросил его: “Какая могла быть причина того, что Пушкин, оказывавший мне столько приязни, написал на меня такую злую эпиграмму?” Соболевский отвечал: “Вам покажется странным моё объяснение, но это сущая правда; у Пушкина всегда есть страсть выпытывать будущее, и он обращался ко всякого рода гадальщицам. Одна из них предсказала ему, что он должен остерегаться высокого белокурого молодого человека. От которого придёт ему смерть, Пушкин довольно суеверен, и потому, как только случай сведёт его с человеком, имеющим все сии наружные свойства, ему сейчас приходит на ум испытать; не тот ли это роковой человек? Он даже старается раздражить его, чтобы скорее искусить свою судьбу. Так случилось и с вами, хотя Пушкин к вам очень расположен…».
«Не странно ли, добавляет при этом Муравьев, – что предсказание, слышанное мною в 1827 году, от слова до слова сбылось над Пушкиным ровно через десять лет…».
Последнюю из процитированных эпиграмм Пушкин передал Погодину, чтобы тот напечатал её в своём популярном «Московском вестнике».
При этом произошёл разговор, повергший М.Н. Погодина в некоторое недоумение. Для нас же разговор этот важен, поскольку тут сам Пушкин подтверждает, что случай с гадальщицей не выдумка: «Встретясь со мною вскоре по выходе книги, – вспоминал М.П., – он был очень доволен и сказал: “Однако ж, чтоб не вышло чего из этой эпиграммы. Мне предсказана смерть от белого человека или от белой лошади, а НН – и белый человек и лошадь”».
Не совсем достойное остроумие по поводу Муравьева продолжилось в новой форме.
Со временем наметились иные осложнения с другим уже человеком. Пушкин купил себе новые пистолеты фирмы Лепажа и ежедневно упражнялся в стрельбе из них, набивая руку. Алексей Вульф стрелял вместе с ним и часто слышал, как Пушкин ворчал про себя:
– Нет этот меня не убьёт, а убьёт белокурый. Ведьма врать не станет…».
Пророчица, так повлиявшая на воображение и всё поведение Пушкина, в самом деле существовала.
«Известно, что Пушкин был очень суеверен, – вспоминает тот же А. Н. Вульф. – Он сам мне рассказывал факт, с полной верой в его непогрешимость, – и рассказ в одном из вариантов попал в печать. Я расскажу так, как слышал от самого Пушкина; в 1817 или 1818 году, то есть вскоре по выпуску из лицея, Пушкин встретился с одним из своих приятелей, капитаном л.-гв. Измайловского полка (забыл его фамилию). Капитан пригласил поэта к знаменитой в то время гадальщице; барыня эта мастерски предсказывала по линиям на ладонях к ней приходящих лиц. Поглядела она на руку Пушкина и заметила, что у того черты, образующие фигуру, известную в хиромантии под названием стола, обыкновенно сходящиеся к одной стороне ладони, у Пушкина оказались совершенно друг другу параллельными… Ворожея внимательно и долго их рассматривала и наконец объявила, что владелец этой ладони умрёт насильственной смертью, его убьёт из-за женщины белокурый молодой человек… Взглянув затем на ладонь капитана – ворожея с ужасом объявила, что офицер также погибнет насильственной смертью, но погибнет гораздо ранее против его приятеля: быть может, на днях… Молодые люди вышли смущенные… На другой день Пушкин узнал, что капитан убит утром в казармах одним солдатом. Был ли солдат пьян или приведён в бешенство каким-нибудь высказыванием, сделанным ему капитаном, но как бы то ни было, солдат схватил ружье и заколол штыком своего ротного командира… Столь скорое осуществление одного предсказания ворожеи так подействовало на Пушкина, что тот ещё осенью 1835 года, едучи со мной из Петербурга в деревню вспомнил об этом эпизоде своей молодости и говорил, что ждёт над собой исполнения пророчества колдуньи…».
Между прочим, «колдунью» эту звали Кирхгоф Александра Филипповна. Благодаря своему имени и отчеству у петербургских повес она была известна под кличкой «Александр Македонский». Она и в самом деле имела громадную популярность, которую завоевала своим необычайным умением. Заядлые дуэлянты были особенно склонны приходить накануне поединка к Александру Македонскому. Это стало как бы частью дуэльного кодекса, дуэльного ритуала. Так что Пушкин и злополучный капитан с неизвестным именем выбрали из массы петербургских гадалок именно её вовсе не случайно. У гадалки Кирхгоф перебывал в клиентах весь фешенебельный Петербург. Между прочим, уже после смерти Пушкина у неё побывал в клиентах юный Михаил Лермонтов. Она так же напророчила ему год смерти и опять угадала всё с поразительной точностью.
Многие эпизоды из жизни Пушкина настолько занимательны для пишущего человека, настолько действуют на воображение, так живо предстают перед глазами, что их легко перенеси на бумагу. Конечно, надо при том обладать дарованием, чем большем, тем лучше. Вот почему книги о жизни Пушкина так разняться. Попробую и я записать, то, что предстало сейчас перед моим взглядом. И в меру собственной своей творческой силы, какая уж есть…
Петербург. Невский проспект. 1 июня 1816 года. После 8-и часов вечера. Прозрачные, как кисея на лице красавицы, петербургские сумерки. Они не скрывают жизни проспекта, а только делают её уютнее и таинственней. Сумерки несколько роднят всех, вышедших в этот вечер. Кое-где зажигаются газовые фонари. Теплые пунктиры окон. Цвет их разный, от штор, но перебивает золото. На тротуарах люди. Толпа довольно густа, как всегда в это время. Экипажи на мостовой пореже, потому что представления в театрах уже начались.
Среди чинной толпы происходит вдруг некоторое движение. Вечерняя идиллия слегка нарушена. Нарушителей этого порядка пятеро. Четверо юношей и один постарше. Это – Пушкин, братья Никита и Александр Всеволодские, Павел Мансуров и актер Сосницкий. У Пушкина в руках открытая бутылка. Хлопья шампанского падают на тротуар, на глухо отсвечивающие камни.
– Павел, ну ты что же, сделай еще хоть глоток, – кричит Пушкин. – Да ты представь себе, теперь сплошная свобода, лицей позади – впереди вечность… И какая! Сколько хочешь повесничай, волочись за хорошенькими. А придёт охота – пиши стихи!..
– Да довольно уже, ну что за нужда – пить на улице.
– Я, братцы, решил окончательно, – не унимается Пушкин, – пойду на военную службу. В лейб-гусары, в кавалергарды. Впрочем, в кавалергарды не гожусь, ростом не вышел… Впрочем, Паша, я тебе больше шампанского не дам. Я на тебя в обиде. У тебя рост за мой счёт. У меня Бог отнял, а тебе дал… Не друг ты мне больше, Паша…
– Тебе ли обижаться, Пушкин?
– Как так?
– Ну, подумаешь, я длиннее. Выше тебя только Жуковский, а глядишь, и его перерастешь… А там, глядишь, выше тебя только Бог!..
– Эх ты, как ловко выкрутился. Трезвый, а как складно излагаешь… Так и быть, поступаю в лейб-гусары. Денис Давыдов тоже не из богатырей, а каков, однако, молодец… Заметили ли вы, господа, что для женщины одетый гусар всё равно что для гусара раздетая женщина… Магнетизм одинаковой силы…
– Пушкин, ну к чему эти немытые каламбуры, – морщится не пробовавший шампанского Павел Мансуров. – Тут дамы гуляют…
– Ну ладно, ладно. Я уже говорил и ещё повторю. Из всех вас только мы с Дельвигом так умны, что нам и глупость простительна… Ну вот давайте спросим у капитана, подойду ли я к военной службе, или не подойду…
В гуляющей толпе виден чуть угрюмо, но без вражды оглядывающий весёлую компанию одиночный молодой офицер в форме военной инженерной службы. Вылитый Германн из будущей «Пиковой дамы». Пушкин смело идёт к нему. Остальные следом. Офицера окружают. Вопросы задают наперебой. Все, кроме Павла Мансурова, который, по-видимому, не одобряет и эту выходку Пушкина.
