Вскоре они вышли на невысокий холм, с которого можно было увидеть их лагерь. Некоторое время Эдмунд задумчиво рассматривал крохотные фигурки, суетящиеся вокруг: с такой высоты казалось невозможным разобрать, кто есть кто, и это было довольно забавно. Только через несколько минут Эдмунд понял, что Каспиана нет рядом; с недоумением обернувшись, он увидел, что тот стоит чуть поодаль и изучает прекрасное цветущее дерево.
— Оно великолепно, — прошептал Каспиан, услышав, видимо, что Эдмунд подошёл к нему. — Как оно называется?
— Акация, — ответил Эдмунд. — Такое же дерево есть и в моём мире.
— Там оно тоже так красиво цветёт? — Каспиан пытливо посмотрел на Эдмунда. — Я никогда не видел ничего прекраснее.
— Тоже красиво, но не думаю, что так, как в Нарнии, — уклончиво сообщил Эдмунд. В какой-то мере ему было стыдно признавать, что в Англии он не очень-то интересовался растениями, считая это чем-то крайней глупым. — А ещё… На нашем языке цветов соцветие акации означает скрытую любовь.
Почувствовав удивлённый взгляд Каспиана, Эдмунд отвернулся. Зачем, чёрт бы его побрал, он сообщил такую идиотскую подробность, достойную разве что любовных романов Сьюзан? Он уже не в первый раз нёс подобный бред в присутствии Каспиана, обещал себе следить за языком, а затем это повторялось вновь. Эдмунд и сам не понимал, что происходит, однако факт оставался фактом: рядом с Каспианом было не только хорошо, но и странно.
— Эдмунд, — вдруг негромко позвал Каспиан. Эдмунд обернулся и обомлел: в руках у принца была небольшая веточка акации, которую он несмело протягивал ему. Судя по тому, что дерево продолжало беззаботно качать ветками, Каспиан не обидел его и не порезал неосторожно мечом, но… Эдмунд недоуменно вскинул бровь, но что-то в глубоких карих глазах напротив заставило его понять.
— Ты хочешь сказать… — Эдмунду вдруг захотелось рассмеяться. Собственные несдержанность и смущение в присутствии Каспиана вмиг стали такими простыми и очевидными, что даже осознание происходящего — очень нестандартное осознание — не выбило его из колеи. Эдмунд протянул руку и взял душистую ветку; ему как никогда захотелось зарыться лицом в мягкие соцветия и вечно наслаждаться ласковым ароматом весны.
— Я не мог упустить возможность, — Каспиан неловко отвёл взгляд. — Ты сказал, что в твоём мире акация означает тайные чувства… Но теперь мой подарок неактуален, если ты догадался.
Не пряча улыбку, Эдмунд осторожно опустил ветку на траву, затем распрямился и шагнул к Каспиану. Счастье, бьющееся в груди, требовало выхода, и отказывать он больше не мог. Каспиан смотрел на него с настороженностью, будто бы не знал, чего ожидать. Во имя Аслана, неужели он ничего не понял?
В первый раз Эдмунд коснулся губ Каспиана мягко и быстро, будто на пробу, чутко следя за реакцией на свой решительный шаг; впрочем, глядя на алеющую гладкую кожу, сдерживаться он больше не мог. Ещё никогда Эдмунд не целовался с такой отчаянной нежностью, и, определённо, никогда ранее ему на голову в процессе не падали маленькие белые цветы. Оторвавшись от Каспиана, он осмотрелся вокруг. Они, кажется, попали под белый дождь из цветов акации: Эдмунд мог слышать мягкий тонкий смех, раздающийся вокруг, но это великолепие, будто бы сошедшее со страниц самого ванильного романа на книжной полке старшей сестрицы, не могло затмить блеска тёмных карих глаз напротив.
— Ты и правда это чувствуешь? — с придыханием спросил Каспиан. Он улыбался — так счастливо, как, наверное, никогда до этого, — и Эдмунд неосознанно скопировал его улыбку.
— Конечно. И даже больше.
И когда Каспиан вновь шагнул к нему, чтобы ещё раз поцеловать, Эдмунду меньше всего хотелось покидать этот холм и снежно-белую акацию.
***
Эдмунд сжал зубы. Тогда он ощущал лишь счастье, а теперь… В том, что ветку отправил Каспиан, он ни разу не сомневался — слишком уж это было очевидно. Значит, Каспиан всё-таки догадался. Что же, вполне в его стиле — гибкостью ума он всегда мог посоперничать даже с самим Эдмундом. Выслушать свидетелей, сопоставить факты и сделать вывод — пожалуй, даже слишком просто как для Каспиана. Впрочем, от этого Эдмунду было не легче.
Первая мысль, посетившая его сознание, — сбежать. Но как ему объяснить это зверям, которые на него рассчитывают? Что сказать Пипайсику, которому определённо интересно, почему Эдмунд так бурно реагирует на цветущую ветку акации? Нет, это не вариант. Пусть Эдмунд не был больше королём, но он оставался воином и рыцарем, а сбегать от проблем — вовсе не по-рыцарски, особенно если учесть, что из себя представляет эта самая проблема. Что же, оставалось только надеяться, что, не получив ответа, Каспиан не станет соваться в лагерь, и их встреча не состоится. Сейчас Эдмунду больше всего на свете хотелось схватить меч и метнуться навстречу Джадис, чтобы поскорее одолеть её и покинуть этот причиняющий боль мир, но разум удерживал его от этого опрометчивого поступка.
Вместо этого Эдмунд резко отдёрнул полог и вышел в сумерки.
— Куда вы? — тут же поинтересовался Пипайсик, как и обычно, несущий стражу около шатра Эдмунда.
— Прогуляться, — немного резко ответил Эдмунд. Обижать Пипайсика, конечно, не хотелось, но сейчас ему было не до сантиментов и вежливости.
— Но ваше величество, уже темнеет, это очень опасно! — В порыве Пипайсик даже забыл о том, что Эдмунд теперь лорд Франциск. Что же, сейчас Эдмунду было на это плевать. — Я пойду с вами.
— Ты останешься в лагере, — Эдмунд так посмотрел на Пипайсика, что тот больше не стал спорить. Пригвоздить взглядом он всегда мог на высшем уровне, и навыки, видимо, вернулись. — Со мной ничего не случится. Я ненадолго.
— Берегите себя, — напоследок произнёс Пипайсик, осознав, что уже ничего не сможет сделать. Эдмунд закрепил ножны на поясе и направился к выходу из лагеря. Сегодня стражу нёс Реввус; к счастью для Эдмунда, он лишь кивнул, но спрашивать ничего не стал, видимо, понимая, что слова не будут иметь никакого смысла. Оно и к лучшему.
Ночной лес встретил Эдмунда прохладой, но он почти её не почувствовал: слишком сильным был внутренний холод. Деревья не пели, солнце давно зашло, поэтому всё выглядело безжизненным и каким-то жутким. Впрочем, Эдмунду было всё равно. Он решительно шёл вперёд, не разбирая дороги, пока в голове крутились самые разные мысли.
Он почти не ощущал усталость, но вскоре у него перехватило дыхание, и Эдмунд схватился рукой за ближайшее к нему дерево. Будто бы чувствуя его состояние, холод пустил свои корни ещё глубже, обдавая его ледяной волной. Эдмунд сжал зубы. Ему казалось, что за день он с этим смирился, но, как оказалось, холоду ещё осталось, чем его удивить. Занятно. Может, его тело так реагирует на близость Джадис? Нет, бред. Раньше такого не было, так почему должно произойти теперь?
Эдмунд отлепился от дерева и вздохнул. Что же, один плюс у этого всего точно был: мысли о холоде отвлекали его от раздумий о Каспиане. Он хмыкнул и осмотрелся. Уже совсем стемнело, и только луна еле-еле пробивалась сквозь густые зелёные кроны. Пипайсик был прав: разгуливать в такое время и правда очень опасно; к тому же, своим побегом Эдмунд ровным счётом ничего не решил. Сделав вывод, что шататься тут смысла больше нет и пришло время вернуться в лагерь, Эдмунд сделал решительный шаг назад, как тут замер, заметив кое-что необычное.
В том месте, где он касался дерева, ствол был покрыт тонкой ледяной коркой. Она будто бы расползалась вверх и вниз от точки, где находилась его ладонь, желая охватить всю кору и убить зародившуюся в дереве жизнь. Эдмунд отшатнулся. Неужели Джадис добралась уже и сюда? Может, холод усилился из-за того, что он дотронулся до льда? Он осмотрелся, но остальные деревья стояли, как и прежде, без единого намёка на приближающуюся вечную зиму. Вокруг всё так же царила весна, и догадка буквально ошпарила Эдмунда, если так можно выразиться, учитывая его состояние.
Этот лёд призвал он сам.
Колени подогнулись, и Эдмунд упал на мягкую траву. Он успел принять решение отказаться от собственных чувств, узнал, что его любимый король женился, и готовился к встрече со своим злейшим врагом, но ничто из этого не выбило его из колеи так, как это страшное осознание. Перед глазами Эдмунда замелькали воспоминания: мёртвые деревья, гнущиеся под тяжёлым слоем льда, сотни каменных изваяний, когда-то являющиеся живыми беззаботными нарнийцами, лис, на его глазах превращающийся в камень и смотрящий на него так, будто бы его предали. И самое главное — перекошенное от злобы лицо Джадис, её звонкие пощёчины и протянутая к нему рука в кургане Аслана спустя тысячу нарнийских лет. Вот какие ассоциации вызывала ледяная магия у каждого нарнийца, особенно если это древний король, имеющий к тем событиям прямое и непосредственное отношение.
