Он скован ею, дышит ей,
Болезнь его томит и гложет.
Ни ходить, ни стоять он не может,
Ни лежать, ни сидеть, ни скакать на коне,
Лишь полулежать, прислонившись к стене.
Но если вправду вы попали
В Мунсальвеш и в тронном зале
Увидали бы короля,
Воспряла здешняя земля,
Поскольку ваше появленье
И означало б исцеленье
Анфортаса..." - "Я видел там,
Рек Парцифаль, - прекрасных дам
Среди сверканья зала..."
И тут она его узнала
По голосу: "Ты - Парцифаль!
Так, значит, видел ты Грааль
И короля, что был столь мрачен?
Высокий жребий тебе назначен!
Спеши отраднешную весть
Мне в утешенье преподнесть
И объяви: король спасен,
А ты навеки вознесен,
И с этого мгновенья
В твоем повиновенье
Весь мир, все земли, все и вся.
Ты для чудесных дел родился
И станешь королем Грааля!.."
"Как вы меня узнали?"
"Как?! Вспомни: это я была,
Кто Парцифалем тебя нарекла...
С тобой в родстве я состою,
Я чтила матушку твою,
Ей матушка моя - сестра,
Вся - святость, вся полна добра,
Она, оплаканная мной,
Была венцом красы земной...
Скажи, не ты ль мне сострадал,
Узнав, что бедный друг мой пал,
С кем я расстаться не могу
И смертный сон его стерегу,
Не ведая успокоенья.
Нет! С каждым днем мои мученья
Все тягостнее, все страшней!.."
Герой Парцифаль ответил ей:
"О, страшен мне твой лик усталый!
Стал мертв и бледен рот твой алый.
Ужель зовешься ты Сигуной,
Которую знал я прекрасной, юной?
Не в Бразельянском ли лесу
Свою оставила ты красу?
Кудри твои поредели,
Жизнь в тебе - на последнем пределе,
Лицо твое бескровно.
Мне ясно одно безусловно:
Предать земле сей труп должны мы!
Воистину невыносимы
Страданья, что познала ты,
Смиренный ангел доброты!.."
. . . . . . . . . . . . .
Навзрыд Сигуна зарыдала:
"Я долго, долго ожидала
Предсказанного избавленья.
Так вот оно: в твоем явленье!
Коль тот страдалец исцелен,
Мой дух, что птица, окрылен,
И я упьюсь святой усладой.
Так молви, так обрадуй
Известием, что там, где был,
Вопрос задать ты не забыл!.."
"Спросить я не решился!.."
"Знай: ты всего лишился!..
О я, распятая судьбой,
Зачем я встретилась с тобой?
Зачем не промолчала
С самого начала?
Подумать только, что видали
Глаза твои в том волшебном зале!
Копье, сочащееся кровью,
Хозяина в странном нездоровье,
Рубины, золото, хрусталь,
Наконец, святой Грааль!
Ты блюда дивные едал,
Ты столько, столько повидал
И доброго и злого
И не спросил ни слова?!
О, гнусное отродье волчье!
Душа, отравленная желчью!
Узревши короля в несчастье,
Вопрос, исполненный участья,
Ты должен, должен был задать!
Отныне ты не смеешь ждать
Ни снисхожденья, ни пощады!..
Будь проклят! И другой награды
Не жди, помимо этих слов!.."
"Сестра, я искупить готов
Свой тяжкий грех любой ценою.
Поверь мне, помирись со мною..."
"Нет, проклят, проклят, проклят будь!
И о родстве со мной забудь.
Забудь и Мунсальвеш, в котором
Ты рыцарство покрыл позором!.."
Так Парцифаль расстался с ней,
С бедною сестрой своей...
Он скачет далее... Одним
Раскаяньем герой томим.
Постигнув, сколь он грешен,
Он вправду безутешен...
А солнце жарит и печет,
Пот по лицу героя течет.
Дышать ему нечем стало,
Стесняет дух забрало...
Он это понимает,
Свой тяжкий шлем снимает
И едет, шлем держа в руке...
Вдруг видит, там, невдалеке
На тропке, - свежий след подков.
Не видно только ездоков.
И тут он замер, болью скованный:
На старой кляче, неподкованной,
Скакала женщина. Она
Была бледна, была бедна,
Куда-то поспешала,
А кляча чуть дышала
И не скакала, а плелась.
И паутина ей вплелась
В нечесаную гриву.
А в дополненье к диву,
Казалось, чуть ли не сползло
С кобылы старое седло.
Оно было без луки.
Немыслимые муки
Перенесла, должно быть, та,
Чья бесподобна красота...
Был на прекрасной даме
Истерзанный шипами,
Вконец изодранный наряд
(Вы в нем узнаете навряд
Роскошное когда-то платье).
О, горе! О, проклятье!
Несчастной нет защиты.
На платье дыры не зашиты.
И все ж сквозь рубище белело
Прекрасное нагое тело...
И рот по-прежнему пылал,
Как прежде, жарок был и ал,
Но - небо в том свидетель
Святую добродетель
Она торжественно блюла,
Хоть зло обижена была
Напраслиной, наветом...
Подумайте об этом!..
...Я все о бедности твержу
Затем, что радость нахожу
Не в роскоши чванливых дам,
Что вечно досаждают нам,
А в неприкрытой плоти!
(Вы меня поймете...)
Но где ж красавец юный? Он,
Отвесив женщине поклон,
Был поражен ее словами:
"К несчастью, мы знакомы с вами.
Ах, слишком памятен тот час,
Когда пришлось мне из-за вас,
Несчастнейшей на свете,
Надеть лохмотья эти.
В измене я обвинена!
И ваша, ваша в том вина..."
Он на нее взглянул в упор:
"Мной не заслужен сей укор,
Поскольку, - верьте, я не лгу,
Обидеть даму не могу...
Кто вы? Не угадаю...
Но вам я сострадаю!.."
Теперь она с ним рядом скачет
И горько, безутешно плачет.
Как градинки, как льдинки
Из дивных глаз слезинки,
Звеня, ей катятся на грудь...
Однако стоило взглянуть
Ей вновь на Парцифаля
Слезы бежать перестали...
С нее он не спускает глаз
И говорит: "Дозвольте, вас
Плащом своим укрою
С подкладкой меховою,
Прекраснейшая госпожа!.."
Всхлипнула она, дрожа:
"Ваш плащ не смею я принять,
Вы в том должны меня понять.
Не жаль, что жизни я лишусь,
Несчастный, я за вас страшусь:
Коли на помощь мне придете,
Вы под его мечом падете!.."
Герой едва повел плечом:
"Как так паду? Под чьим мечом?
Мне сила господом дана,
И вражья сила ни одна
Меня не одолеет:
А кто дерзнет, сам пожалеет!..
Так кто ж он, супротивник мой?.."
"Он прежде звал меня женой.
Теперь же, если б мое тело
