Он поводил руками по воде, плеснул на грудь. Открыл глаза. Вытащил руку из парного тепла, посмотрел на нее и осторожно снял с тыльной стороны ладони жесткий золотистый волосок, завитой, как крошечная пружина. Зена была натуральной блондинкой.

Прошло несколько недель. Ярмарка диковин Аккермана – Цорбау переезжала из города в город, пейзажи сменяли друг друга, но море задранных голов на ярмарочной площади оставалось неизменным.

Для цирковых первый ярмарочный сезон всегда самый лучший и самый худший. У Стэна окрепли мускулы, пальцы стали ловчее, а голос звучал громче и уверенней. Теперь Стэн исполнял сложные трюки с монетками, на которые раньше не осмеливался.

Зена научила его многому, в том числе и некоторым фокусам.

– Главное – отвести лохам глаза, милый. И не надо никаких хитроумных ларцов, потайных люков и складных столиков. Поверь мне на слово, если кто умеет отводить людям глаза, то просто вынимает что-нибудь из кармана, кладет в шляпу, а потом вдруг раз – и достает этот предмет из шляпы, а все ахают, и никто не понимает, откуда что взялось.

– А ты когда-нибудь показывала фокусы? – спросил он.

Зена рассмеялась:

– Да ни за какие коврижки. Из девчонок фокусницы не получаются. Знаешь почему? Девушка всю жизнь учится привлекать внимание к себе. А для фокусов это не годится. Фокуснику надо отвлекать внимание публики от себя, переключать его на что-нибудь другое. Для девушки это слишком сложно. Я вот не смогла бы. Я всегда занималась ментализмом. От ментализма публике никакого ущерба, одна радость. Все любят предсказания. Поэтому, чем черт не шутит, я народ веселю, внушаю им надежду, подкрепляю их веру и устремления. Как на воскресной проповеди в церкви. По-моему, между гадалкой и проповедником большой разницы нет. Все надеются на хорошее и боятся плохого. Обычно случается плохое, но это не мешает нам надеяться. Хуже нет, чем потерять надежду.

Стэн кивнул.

– А Пит потерял надежду?

Зена помолчала, блеснула кукольными голубыми глазами.

– Иногда мне кажется, что да. Пит чего-то боится. По-моему, он давным-давно испугался сам себя. Он здорово гадал по хрустальному шару, будто на самом деле видел в нем будущее. И когда выступал перед публикой, то свято веровал, что так оно и есть. А потом вдруг сообразил, что никакого волшебства в этом нет и опереться ему не на что, кроме самого себя. Помощи ждать не от кого – ни от меня, ни от его приятелей, ни от госпожи Удачи. Вот он и испугался, что подведет сам себя.

– И подвел?

– Ага, еще как.

– А что с ним будет?

– Да ничего с ним не будет, – рассердилась Зена. – Глубоко в душе он хороший человек. Я его не брошу. Пит меня от борделя спас, выучил полезному делу, так что работа мне обеспечена до тех пор, пока на свете остаются те, кто тревожится о завтрашнем дне. В общем, худо-бедно, но куском хлеба я себя обеспечу. И Пита тоже.

В балагане напротив зазывала, Клем Хотли, установил помост майора Москита и начал лекцию. Майор занес крошечную ногу и с превеликой точностью больно саданул Хотли в щиколотку. Зазывала запнулся. Лилипут оскалился, как разозлившийся котенок.

– А майор та еще сволочь, – сказал Стэн.

– Ну еще бы. Кому весело всю жизнь маяться в детском теле? Да еще когда лохи на тебя пялятся. Для нас с тобой все иначе. Мы на голову выше лохов. Мы лучше их, и они об этом знают. А майор – уродец. Такой уж уродился.

– А как же Мартин-мореход? Он ведь не уродился, а сделался.

Зена фыркнула:

– Вот уж кто не мужик с елдаком, а елдак с мужиком. Сначала разукрасил себе предплечья якорями и голыми тетками, чтобы девчонки ахали, мол, какой крутой парень. Потом вытатуировал на груди броненосец, и понеслось. Как скинет рубаху, так и превращается в книжку с картинками. В общем, сообразил, что можно зарабатывать на собственной шкуре. Он такой же мореход, как я – монашенка.

– Он подбивает клинья к твоей электрической подруге.

Зена сверкнула глазами:

– Пусть только попробует. Девочке нужен хороший человек. Ничего страшного, я все улажу. Если какой сопляк полезет к Молли, то получит хорошую взбучку.

– От тебя, что ли?

– И от меня, и от Бруно.

Эвансбург, Морристаун, Линклейтер, Кулей-Миллс, Очекетони, Бейл-Сити, Беотия, Сандерс-Фоллс, Ньюбридж.

Передвижная ярмарка диковин Аккермана – Цорбау. При содействии ордена Сионских кедров превозносящихся, благотворительного фонда Колдуэлла, общества Дочерей первопоселенцев округа Клэй, добровольной пожарной дружины Каллаки, благочинного ордена Бизонов.

В зной пыльно. В дождь слякотно. Ярмарочный караван катил по дорогам, чертыхаясь и кряхтя, потея и пыхтя, плутуя и проклиная, подтасовывая и подкупая. Он являлся ночью в столпе огненном, тормошил сонные городки, приносил новые развлечения – свет, шум, возможность выиграть индейское одеяло, прокатиться на колесе обозрения, своими глазами увидеть живого дикаря, который баюкает гадов, будто малых детей. А потом караван исчезал в ночи, оставив после себя лишь вытоптанный луг, усеянный смятыми картонками от попкорна и жестяными ложечками от мороженого.

К собственному удивлению, Стэн изнывал от неудовлетворенного желания. Да, он переспал с Зеной, но другого случая ему пока не представлялось. Даже Зена, умудренная жизнью и хорошо знающая все ее лазейки, не могла отыскать в замкнутом ярмарочном мирке возможность совершить то, чего отчаянно хотела сама, судя по тому, как часто и откровенно она каждый день глядела на Стэна.

От Пита было никуда не деться. Он постоянно ошивался рядом, унылый и расстроенный, с трясущимися руками, бледное подобие самого себя. От него вечно несло бормотухой.

Зена отказывалась от встреч со Стэном ради того, чтобы пришить пуговицу на рубаху Пита. Стэн не мог понять почему. Чем больше он об этом размышлял, тем горше становилось у него на душе. Он убеждал себя, что Зена использует его лишь для собственного развлечения. Потом он решил, что, наверное, она воображает на его месте Пита, такого, каким он был в прошлом – чернобородым франтом с гвардейской выправкой.

Такие мысли часто настигали его посреди выступления, он запинался, заученные шутки сменялись раздраженным ерничаньем.

Однажды после выступления к Стэну подошел Клем Хотли.

– Слушай, малец, не выгуливай своих тараканов на публике. Держи их под замком. А не то собирай манатки и проваливай. Фокусники у нас пять центов за пучок.

С апломбом заправского циркача Стэн вытащил пятидесятицентовую монетку из-под лацкана Хотли, ловко перехватил ее, показал пустую ладонь и отошел. Его вывела из себя отповедь старшего. Никому из сверстников не удавалось его задеть. А вот те, что постарше, особенно если у них на скулах трупной плесенью серебрилась щетина… Тьфу, сволочь.

Ночью, на койке в ярмарочном шатре, Стэн представлял себе, как поджаривает Хотли на медленном огне, будто инквизитор.

На следующий день, перед самым открытием, Хотли подошел к помосту, где Стэн распаковывал коробку рекламных буклетов.

– Ты этот свой фокус с пятидесятицентовиком лохам покажи. Им понравится.

Стэн ухмыльнулся и ответил:

– Еще бы.

Когда в балагане собрались первые зрители, Стэн выложился на все сто. Продажи книжонок с фокусами увеличились вдвое. Весь день Стэн чувствовал себя на седьмом небе. А потом наступила ночь.

По ночам его мучили воспоминания о Зене. Он лежал под одеялом, но не мог сомкнуть воспаленных глаз, снова и снова мысленно овладевая ее телом.

Однажды, после дневного представления, он прошел за кулисы миниатюрной сцены. Зена, скинув белоснежное шелковое одеяние, закалывала волосы в пучок. Округлые плечи призывно белели под лямками нижней сорочки. Стэн порывисто притянул Зену к себе и поцеловал. Она его оттолкнула.

– Марш отсюда. Мне нужно переодеться.

– Как скажешь. Значит, между нами все кончено? – спросил он.

Ее лицо смягчилось, она ласково погладила Стэна по щеке.