Я спрашиваю себя, было ли то простое совпадение, что мои дети соединились со мной в 1846 году, а "Ярмарка тщеславия" вышла с большим успехом год спустя. Когда я переехал на улицу Янг и снова включился в повседневную семейную жизнь, первые главы были уже закончены, но большую часть романа я написал при них, и хочется думать, что моя новая счастливая жизнь немало тому способствовала. Я не надеюсь, что вы со мною согласитесь, и даже слышу, как вы говорите, что книга могла бы получиться лучше, не будь я так опутан семейными обязанностями. Обязанности эти и в самом деле были утомительны, но не из-за детей, а из-за того, что ведение дома без хозяйки превращалось в бесконечную эквилибристику. Одно время мне казалось, что я вышел из положения, пригласив к нам дальнюю родственницу Бэсс Хэммертон, но эта затея провалилась, ею так же невозможно было заменить Изабеллу, как вино - водой. Ведь мне нужна была не просто экономка или компаньонка для девочек, а воплощение женской мудрости, нежности, строгости, терпимости и здравомыслия. Бэсс ничем из вышеперечисленного не обладала. Домоправительница она была довольно сносная и умело распоряжалась слугами, но в роли матери была ниже всякой критики. Единственной ее заботой была пошлейшая благопристойность, доводившая Анни до исступления, страсть, с которой она настаивала на соблюдении нелепых мелочей, неизменно толкала девочку на неповиновение. Она способна была проследить, чтобы дети были чистенькими, аккуратными, чтобы, по крайней мере, внешне, не нарушался распорядок, но этим все и ограничивалось. Необходимой умственной и духовной пищи она им дать не могла, и меня ничуть не удивило, что очень скоро ее прилипчивая манера стала вызывать у них раздражение и даже ненависть, мне и самому она была настолько неприятна, что я взял за обыкновение завтракать в своей комнате, лишь бы избежать ее общества в эту нежную пору дня. Дело кончилось тем, что я попросил ее уехать, да-да, не обинуясь и удивляясь собственной решительности, которой, как я полагал, не достает в моем характере. Она уехала обиженная, а я ощутил угрызения совести и облегчение. Но тут же попал из огня да в полымя - без женщины в доме мне было не обойтись и ничего не оставалось, кроме как - о ужас! - завести гувернантку. Случалось ли вам, читатель, испытывать крайнюю нужду в услугах такого рода? Если случалось, то вы знаете что тяжело приходится обеим сторонам. Никто больше моего не сокрушается о бедных юных эксплуатируемых девушках, но у меня болит душа и за хозяев, особенно когда они, подобно мне, находятся в совершенно безвыходном положении. Всякий раз я вступал в переговоры с венцом всех добродетелей - воплощением нежности и разнообразнейших достоинств, - и всякий раз дело кончалось какой-нибудь желтолицей фурией или того хуже: хорошенькой и совершенно несведущей кокеткой. Да, верно, мне хотелось невозможного - я хотел, чтоб девушка была миловидна, но не возмущала моего душевного покоя (если вы понимаете, что я хочу сказать), чтобы она умела держаться неприметно, но приятно, чтобы она была тверда без властности, чтобы она была весела, но не хохотушка и тому подобное. Но я не отыскал такую, хотя одна или две были совсем не плохи. После отъезда Бэсс у нас служила некая мисс Друри - дочь священника, представившая прекрасные рекомендации, она продержалась полгода, пока не стало ясно - мне и, думаю, ей тоже, что всем в доме заправляет Анни и так продолжаться не может, после чего нам пришлось пройти через ужас ее увольнения: слезы, смятение, молящие взгляды - и поиски ее заместительницы. Как я обычно падал духом, ожидая очередного появления столь важной для нас неведомой особы, которая волей-неволей должна была войти в нашу жизнь и без которой мы предпочли бы обойтись; полагаю, что и ее мысли не составляли для меня тайны. Мисс Друри сменилась некоей мисс Александер, которая была всем в тягость, но лучше отвечала своему назначению, - главным ее недостатком была неотвязность: она никогда не умела вовремя уйти и дать мне насладиться обществом детей. Если я появлялся в классной и говорил, что мы идем сегодня в театр, кто, как вы думаете, не дожидаясь приглашения, первым надевал пальто? Мисс Александер, конечно же. Она был бестактна и присасывалась как пиявка, но честно относилась к своим обязанностям, горела желанием как можно лучше выполнить свой долг и прекрасно справлялась с обучением, поэтому мне приходилось с ней мириться, особенно когда в доме хозяйничала ветрянка, а я буквально утопал в работе. В конце концов, я так к ней притерпелся, что стал бояться ее ухода, порой это случается: привычка делает вас мягче, сознание, что дети хоть как-то наконец пристроены, приносит облегчение, и вы уже не помните, что сия особа вам не по душе. Я неизменно наказывал девочкам расти побыстрее, чтоб можно было обойтись без гувернанток, и угрожал им пансионом всякий раз, когда какой-нибудь очередной контракт расстраивался и мы на время оставались одни, не считая моей бабушки, которая довольно долго нами правила и имела собственные, очень твердые представления о том, как это следует делать. Я полагаю, чтобы покончить с настоящей темой, мне еще придется к ней вернуться - эта проблема всегда маячила на горизонте - но можете не сомневаться; я был все тот же и не влюбился под конец в одну из гувернанток или что-нибудь такое.

Но я действительно влюбился, и не упомяни я здесь об этом, рассказ мой оказался бы неполон. (Хочу напомнить вам: я, безусловно, намерен быть правдивым, но не за чужой счет, я не желаю оскорблять оказанного мне доверия.) Интересно, что будут говорить о нас с Джейн Брукфилд после нашей смерти? Возможно, ничего, и эта печальная история будет погребена навеки, как ей и надлежит, но как бы мне того ни хотелось, я не могу обойти ее молчанием. Ничто не причинило мне такого горя, не исключая болезни Изабеллы и смерти ребенка, как мое чувство к Джейн. Оно терзало меня долгие годы, но и тогда, когда в конце концов угасло и перешло в тупую боль, а после - в ощущение пустоты, я не забыл и не простил того, как со мной обошлись. Вы недоумеваете - что, черт побери, все это значит? Что он пытается сказать? Что это за любовь такая, доставившая столько огорчений?

В подобных случаях невероятно трудно дается откровенность. Окажись я снова на улицу Янг в 1847 году, я бы легко, с улыбкой представил вам своего друга Джейн Брукфилд, жену моего давнишнего кембриджского приятеля Уильяма Брукфилда. И сделал бы это с гордостью и совершенно открыто - вот, сказал бы я, обворожительная леди, которой я восхищаюсь больше всех на свете, вот добрая, благородная женщина, которую мои девочки обожают и, полагаю, будут обожать и впредь, вот богиня, которой я ежедневно поклоняюсь, и я сказал бы все это в присутствии ее мужа. Вы удивляетесь, вы думаете, что я ввожу вас в заблуждение? Нет, ничего похожего, но история моей любви к Джейн непроста. Трудно быть откровенным, еще труднее вообще заговорить на эту тему. Начнем лучше с Уильяма, потому что все и впрямь началось с него. Уильям был священником, но не столько по собственному выбору, сколько потому, что при его больших талантах и малых доходах то был единственный способ продвинуться в жизни. Наша дружба возобновилась, когда я вернулся в Лондон после болезни Изабеллы. Он был викарием церкви св. Иакова на Пиккадилли, и, поскольку я был все равно что холост, общались мы по большей части в доме Уильяма. Он убеждал меня считать его дом своим, всегда приглашал заходить, уговаривал остаться, вышучивал мою нерешительность, когда я появлялся неожиданно. Вряд ли я ошибаюсь, подчеркивая его радушие и настойчивое гостеприимство, я не раз задумывался, не толкую ли я превратно эту историю, но нет, здесь нет ошибки; я не втирался к ним в доверие, не навязывал им своего общества, и Брукфилды, несомненно, подтвердили бы мои слова. Мы дружили, мы любили друг друга - стоило ли этого стыдиться? Я никогда не виделся с Джейн иначе, как в присутствии Уильяма, ни разу не сделал ей комплимента, которого бы не слышал ее муж, и мне казалось, он радовался похвалам не меньше, чем она. В наших отношениях не было ничего дурного, пока их не испортили другие. У нас все было общее: вкусы, друзья, развлечения, и мы, естественно, встречались чуть не каждый день и переписывались, если не встречались. Я, со своей стороны, и на мгновение не допускал мысли, что должен чего-то остерегаться, ибо никогда не заглядывал в будущее, но если б и заглядывал, то думал бы, что все так будет продолжаться вечно. По-вашему, глупо? Вы улыбаетесь насмешливо и недоверчиво или посмеиваетесь над моей наивностью? Что ж, - я был наивен, я и сейчас таков: я знаю, что совершенно честен, женат, что я отец семейства и не испытываю угрызений совести. Мне никогда не приходило в голову рассуждать следующим образом: жена моего друга прекрасна и я люблю ее, эта любовь может перерасти в неудержимую страсть, и если ей придется выбирать, она, возможно, предпочтет его и отвергнет меня, тогда я буду неутешен, и лучше мне с ними не знаться. Я, как и вы, так не живу и убежден, что поступаю правильно.