— Значит, послезавтра мы все умрем по-настоящему? — нарушил молчание Террей.

— Возможно, — выдохнула Айя.

— Что ж, тогда мне еще многое нужно успеть! — улыбнулся Террей, глядя на Йори. — Ты со мной? Или есть другие планы?

— Многое успеть, говоришь… — улыбнулся в ответ Йори. — Тогда, стоит поторопиться!

Йори и Террей подорвались со своих мест и, не прощаясь, скрылись с глаз долой.

Айя не смогла не рассмеяться.

— Как представлю, что они там делают друг с другом, становится не по себе — улыбнулся Орайя. — А ведь я сплю у них за стеной!

— Можешь прилечь внизу, если страдаешь гомофобией, — Айя поставила пустой бокал на пол и откинулась на борт ванной.

— Не хочу я спать внизу, — серьезным тоном произнес Орайя.

— Да, что ты! — расхохоталась Айя, обрызгивая его водой.

— Нет, внизу не хочу спать! — засмеялся Орайя, и, резко потянув ее за щиколотки, погрузил в воду.

Они обливали друг друга и топили. Они смеялись и дурачились, как дети, как люди, обреченные на погибель, у которых не осталось ничего, кроме этих моментов их простой и беззаботной жизни. Последний выход на сцену, после которого занавес рухнет, и спектакль будет окончен.

Наконец, их силы иссякли, и на смену веселью пришла усталость.

Айя улеглась поперек ванной, расслабляясь в воде и совершенно не обращая внимания на тот факт, что лежит практически на Орайе, и он поглаживает руками ее обнаженный живот. Нет, она, конечно, задумывалась над этим. Очень даже сильно задумывалась, но предпочитала молчать и наслаждаться моментом.

— Я хочу прикоснуться к твоим волосам, — произнес Орайя, подтягивая ее поближе к себе и склоняясь к самому уху.

— Зачем?

— Хочу почувствовать, что значит прикасаться к ним.

— По-моему, ты несколько минут назад чуть не выдрал мне все волосы на голове, — засмеялась Айя.

— Я хочу прикоснуться к твоим волосам, — тихо повторил Орайя и Айя, наконец, оборвала смех.

— Если только ради этого — можешь потрогать.

— А если не только? — произнес Орайя, проводя пальцем вдоль линии ее лба.

— Что ты делаешь?

— Я пока ничего не делаю, — прошептал Орайя ей на ухо и коснулся пальцем ее шеи, поглаживая нежную кожу.

— Нет, ты делаешь!

— Вопрос в том: противоречит это твоим убеждениям или тебе просто не нравится?

— Это противоречит моим убеждениям.

— Почему?

— Ты не последователен! — воскликнула Айя, поворачиваясь к нему.

— Если тебе нравится то, что я делаю, почему это противоречит твоим убеждениям?

Айя попыталась собраться с мыслями, но поняла, что просто не в состоянии сосредоточится.

— Ты говорила, что прикосновение к волосам — интимный жест. Это все равно, что поцеловать тебя или более поверхностно?

— Поцелуй для таких, как ты, ничего не значит, — Айя поджала губы.

— Откуда такая уверенность?

— Для вас секс может ничего не значить. Что уж говорить о поцелуе?

— Поцелуй поцелую рознь. Точно так же, как и секс сексу, — добавил он. — В любом случае, ты не ответила на мой вопрос.

— Поцелуй — более интимно, чем прикосновение к волосам.

— Значит, я снова могу поцеловать тебя?

— Что значит «снова»? — с подозрением произнесла Айя.

— Потому что утром я уже это сделал. И ты мне ответила. Я же говорил тебе, помнишь?

— Ты…

— Я не лгал на счет этого, — ответил Орайя и вновь провел пальцем по ее лицу.

— Я — не игрушка, — прошептала Айя, убирая его руку и отстраняясь. — Не смей осквернять меня своими грязными помыслами!

Орайя вскинул брови и, чуть было, не расхохотался.

— А если они чисты?

— Это — похоть, Орайя! Она не может быть «чистой»!

— Айя…

— Да…

— Если я скажу, что хочу расплести твои волосы, чтобы запустить в них свои пальцы, ты расценишь мои слова, как проявление похоти?

— Вне сомнений!

— А если я скажу, что хочу почувствовать твой язык у себя во рту — это тоже будет похоть?

— И это!

— То есть, если я, в данный момент, мысленно снимаю с тебя купальник и ласкаю твою грудь — это оскверняет тебя?

— Да!

— Тогда, почему ты, зная, что похоть оскверняет чужую душу, рисовала меня так проникновенно на своем планшете?

Лицо Айи залила краска стыда. Она открыла рот, чтобы ответить хоть что-нибудь, но кроме протяжного «я-я-я», оттуда ничего не вылетело.

Орайя наклонился к ее лицу, заглядывая в широко распахнутые, наполненные испугом глаза.

— Почему теперь ты боишься? Когда умирала на моих руках — не боялась.

— Потому что ты идешь на поводу у своих желаний, а это — всегда страшно.

Орайя наклонился еще ближе, замерев от ее лица всего в нескольких сантиметрах.

— Что знаешь ты о желаниях? — прошептал он, прикасаясь своими губами к алой кромке ее рта. — Ничего не знаешь… — произнес Орайя, раскрывая ее губы и прикасаясь к ним языком.

Айя закрыла глаза, расслабляясь в воде. Орайя вновь раскрыл ее губы и заполнил маленький ротик. Нежное прикосновение и такое мимолетное. И снова. Айя распахнула губы и прикоснулась к нему в ответ. Почему от этого стало так хорошо? Почему она начала ерзать на месте, не зная, куда деть свои руки? Ладони Орайи легли ей на лицо и погладили алеющие щеки. Его пальцы коснулись ее волос, а губы впились в рот совсем с другой силой. Он не пробовал, он — властвовал.

Рванувшись в центр ванной, он потянул ее на себя, раздвигая ее ноги и усаживая на свои бедра. Айя прижалась к нему, позволяя поглаживать свою спину. Он делал это. Он возбуждал, провоцировал, и сама Айя вдруг осознала, что готова отдать ему все, что он только захочет. Нет, не попросит, а захочет. В голове всплыли образы тех рисунков. Желание. Наслаждение. Экстаз. Маленькая девочка выросла, желая увидеть все это на его взрослом лице. Уже недостаточно было просто стоять за его спиной и слушать, как он просит Югу освободить его от бремени принятых решений. Недостаточно было стоять в стороне, в толпе тех, кому наплевать, и видеть, как он улыбается другой, провожая ее глазами и опуская их в тот же миг, когда брат поворачивался к нему. Можно ли любить так долго? Можно ли расти и любить того, кто вырос рядом с тобой? В дом Ри Сиа ее привел интерес. Этот же интерес и погубил ее. Маленькая девочка, не знающая языка дерев, не понимающая, о чем они говорят, глядящая только на одного юношу из двоих. А потом она выбрала другой путь. И этот путь столкнул ее лицом к лицу со своей слабостью. Почему он решил помочь ей? Почему вцепился в нее обеими руками, оставив при этом право решать самой? Она боялась. Его боялась все это время. Что узнает… Что поймет… А поняв, отвернется и больше никогда не посмотрит…

Орайя прижал ее к борту ванной, не позволяя двигаться больше.

— Что ты делаешь? — прошептала она, когда он отстранился и вновь посмотрел на нее.

— Рисую, — ответил он, вновь целуя ее.

Рука Орайи скользнула под ее трусики и прикоснулась к лону, наполненному влагой. Айя вздохнула и тут же снова замерла. Орайя погладил ее и коснулся клитора, проводя по него пальцем и надавливая.

— Что ты делаешь? — вновь прошептала она, позволяя продолжать.

— Я знаю, что никто не прикасался к тебе вот так. Тебе нравится? Тебе нравится, Айя?

Его палец обволок лоно и скользнул в него, не проникая глубже, а просто поглаживая. Айя закрыла глаза и уперлась головой в борт ванной. Он никогда не видел ее такой. Уязвимая, ранимая, беззащитная, отдающее все, что у нее есть и не просящая взамен ничего.

— Каждый раз, когда вижу тебя, я слышу, как бьется твое сердце. Стоит тебе посмотреть на меня, и оно замирает на мгновение. А потом несется вскачь, будто ты насильно загоняешь его. Ты не провидец, но нарисовала меня так проникновенно, будто узрела самую суть. Я сам не знаю, как выглядит мое лицо, когда я занимаюсь любовью. А ты вот знаешь. Откуда, Айя?

Второй палец скользнул внутрь, и Айя почувствовала боль. Ее лицо исказилось и Орайя замер. Как же сильно он хотел ее?! Погрузиться и услышать ее стон, двигаться и чувствовать, что это такое, быть с ней одним целым, посмотреть, как изменится ее лицо, когда она испытает оргазм. Смотреть на нее вновь и вновь, чувствовать ее вновь и вновь. И кончать. Кончать вместе с ней.