Маат прекрасна. Тот смотрит на неё и не может отвести от неё взгляд. Перья мягко колышутся в её волосах от легчайших движений, а точёная фигура богини правосудия плавно скользит по тропе. Вся она — средоточие грации и уверенности, точной выверенности каждого действия и абсолютное отсутствие чего-либо лишнего. Она проходит мимо Тота, бросая на него, как и на всех, свой строгий беспощадный взгляд.

Она знает о всех его прегрешениях. Кроме одного.

— Сестра! Сестра, не имеющая соперниц!

Прекрасная! Прекраснейшая из всех —

Тонкая шея и сияющее тело.

Её волосы – словно настоящий ляпис,

Её руки затмевают прекраснейшее злато,

Её пальцы – словно лепестки лотоса.

Изящная талия и полные бёдра –

Они продолжают её красоту,

Когда она грациозно ступает по земле, — Тот скорее по привычке лукаво сверкает чёрными глазами-бусинами и провожает Маат долгим нечитаемым взглядом.

Владычица проходит мимо, спеша на свой справедливый суд, и оставляет в сердце Тота томление и тоску расставания. Пока Хатхор собирает обронённые слова-жемчужины, складывая из них прекраснейшую из любовных песен.

— Сестра! Сестра, не имеющая соперниц!

Прекрасная! Прекраснейшая из всех —

Она похитила моё сердце своими поцелуями,

О, она похитила моё сердце своими поцелуями!

Она дурманит голову всем мужчинам,

И они тонут все в озёрах её глаз!

Тот, кого принимает она, — счастливец!

Он счастливейший между любовников,

Ведь он видел её в её славе

И знал её как богиню, — длинные тонкие пальцы Тота легко скользят по натянутым струнам арфы, когда Ра завершает своё путешествие, и сумерки сгущаются на небесах.

Он поднимает голову вверх и смотрит прямо в глаза прекраснейшей из богинь, что слушает песнь, стоя на балкончике своего дома. Маат знает о прегрешениях каждого, в том числе и мудрейшего Тота, и вот теперь ей становится известно об ещё одном…

Тоту не составляет труда легко вспорхнуть и встать подле Маат. Привлечь её к себе и украсть у неё всего один, пьянящий и такой сладкий поцелуй. И стать счастливейшим из мужчин, когда беспристрастная богиня с неожиданной страстью и пылкостью отвечает на его поцелуй, скользя узкими ладонями по чужим плечам и оплетая тонкими руками чужую шею, зарываясь пальцами в жёсткие чёрные волосы на затылке.

— Сестра! Сестра, не имеющая соперниц!

Прекрасная! Прекраснейшая из всех…

========== Вопрос 5 ==========

Комментарий к Вопрос 5

«МодернАУ или канон: ваше божество — родитель-одиночка»

Тот едва заметно улыбается. Лёгкой поступью он входит в комнату и замирает у двери, мгновенно цепляясь взглядом за единственное живое существо в ней.

Маленькая девочка склонилась над папирусным свитком и с усердием выводила на нём сложные иероглифы. Она сосредоточенно хмурила тёмные тонкие бровки и, не отрываясь, следила взглядом за движениями тонкой палочки из камыша, обмоченной в чернила. Ребёнок был настолько сконцентрирован на своей скрупулёзной работе, что не замечал ничего вокруг. Даже чужое вторжение.

Тот бесшумно отстранился от дверного косяка, на который облокотился плечом, и лёгкой тихой походкой приблизился к девочке. Намеренно замер так, что на неё упала его тень, тем самым оповещая о своём присутствии и не пугая слишком погрузившегося в себя ребёнка.

Девочка замерла, когда тень бога мудрости упала на пергамент, чуть подалась назад, а после подняла вверх свои ещё по-детски большие синие глаза. И тут же расплылась в широкой улыбке, демонстрируя дырку от выпавшего недавно зуба.

— Папа! — радостно вскрикнула она, тут же схватываясь на ноги и спеша заключить родителя в свои крепкие объятия.

Тот с лёгкостью подхватил дочь и с такой же лёгкостью сменил свою родную птичью форму на человеческую, чтобы поцеловать девочку в висок.

— У тебя замечательно получается, дорогая, — глядя на аккуратно выведенные иероглифы, похвалил он её. — Ты учишься просто на глазах, Сешат.

Чумазое, выпачканное чернилами лицо Сешат тут же просияло, а синюшные глаза засветились неподдельной радостью. Тот и сам не смог сдержать мягкую улыбку и коснулся кончиками длинных сухих пальцев щеки дочери, стирая оттуда чёрное пятно.

— Только у «пера» должен быть более мягкий изгиб, — сев за стол на то место, где до прихода отца сидела Сешат, Тот, посадив дочь себе на колени, внимательно посмотрел на исписанный пергамент.

Заметив ошибку, он тут же мягко указал на неё ребёнку, и Сешат, хмуря тонкие бровки, с внимательностью вслушивалась в голос отца.

— Менее острые линии, моя дорогая, — вложив в руку дочери острую палочку для письма, Тот аккуратно обхватил тонкие детские пальчики и медленно провёл рукой Сешат правильную линию.

Юная богиня письма наблюдала за действиями отца, затаив дыхание. Это было словно волшебное действие, всегда происходящее только для неё. Отцовская наука и обучение, которым Сешат всегда внимала с особой внимательностью. И в то же время волшебные мгновения, которые они проводили вместе — даже несмотря на свою занятость и важность своих обязанностей, бог мудрости всегда находит время для своей дочери.

Он знает, что обучение собственного ребёнка — не менее важная обязанность, которой не стоит пренебрегать. А потому, целуя дочь в макушку, он терпеливо объясняет ей всё то непонятное, что накопилось за день в виде вопросов в юной голове. Отвечает на все-все вопросы, которыми его осыпает дочь, и легко улыбается ей, ничуть не уставая.

Ведь это — не менее важная обязанность. Но самое главное — она самая приятная и любимая.

========== Вопрос 6 ==========

Комментарий к Вопрос 6

«Как ты делился мудростью до изобретения письма?»

Острый конец палочки из камыша с тихим скрипом скользит по шершавой поверхности папируса. Жрец, один из многих его учеников, ведёт летопись, скрупулёзно записывая все деяния фараона. Его победы и свершения, достижения и славные деяния. Он помнит всё и всё спешит запечатлеть на хрупком материале, рисуя следом за одним иероглифом ещё один и ещё.

Тот незримой тенью всегда стоит за его спиной.

Сотни поколений его учеников сменяют друг друга, и Тот наблюдает за ними всеми. Он помнит, как всё начиналось, и помнит, как учил этих детей любопытствующих.

Письменность возникает не сразу. Вернее, боги не сразу спешат поделиться ею с людьми. Они наблюдают за своими детьми, присматривают за ними и присматриваются к ним. Размышляют о том, можно ли им доверять Знания и нужно ли вообще это делать.

И в конце концов, как всегда, доверяют такой сложный вопрос Тоту.

Жрецы смотрят на него с благоговением и священным страхом в глазах, когда бог с головой ибиса снисходит к ним. Они в почтении низко склоняют пред ним свои головы, признавая превосходство его божественной мудрости и спокойствия, и Тот лукаво сверкает чёрными глазами-бусинами.

Он улыбается покровительственно, когда голова птицы преображается в лицо молодого мужчины, но во взгляде учителя всё равно сквозит беззлобная насмешка и любопытство родителя, глядящего на свои чада и размышляющего, каких вершин они смогут достичь.

Они обступают его в покорном интересе, словно дети своего учителя. Внимают его спокойному гласу, не пропуская ни слова из того, что мудрый Тот говорит им. А после пересказывают другим, храня знания трепетно, лелея их, словно величайшее сокровище, и пытаются сберечь услышанное от безжалостных песков забвения и изменчивости собственной памяти.

Уже тогда они не доверяют ей. Уже тогда они пытаются отделить зерно от плевел, которыми то начинает зарастать. Но человеческая память изменчивая и переменчивая, она ненадёжная. Она меняет формы и искажает смысл, и замещает утраченные части пазла другими деталями.

Долго хранить знания и передавать их из поколения в поколение без искажений, в конце концов, люди не могут. Им нужен другой способ, нужна другая возможность сохранить то, что не должно быть утрачено.

И тогда Тот, что всегда беседует с ними, берётся обучать их новому искусству. Это искусство тяжело и сложно, оно будет доступно не каждому, но и знания сами по себе капризны и переборчивы. Они не жалуют тех, кто владеют ими без нужды или понимания, но благоволят тем, кто ценит их.