«… нет никаких сомнений, что Горерад Серый лишь исполнял чужую волю. У него не было причин убивать Некропулоса. Хотя мотивы причинить вред профессору Безродному у него были. Если ты до сих пор не поняла этого, то поймёшь, когда увидишь его. Однако профессора он по какой-то причине оставил в живых. Да нет… по-моему, всё это было устроено только затем, чтобы поймать в ловушку тебя. Горерад Серый был лишь орудием…»

Он чует приближение чужаков, их запах слаб, но с каждым их шагом он становится сильнее. Зверь, заточённый в теле человека, скалит пасть и утробно рычит — ещё никому не удавалось уйти из этого места живым — и неважно было, пришёл ли этот некто сюда по своей воле или нет. Никому, кроме Него.

Горерад чувствует силу, исходящую от чужака. Затаивается, выжидая — с такими, как этот человек, медлить нельзя: тут либо ты убьёшь, либо тебя. Однако не успевает выскочить из своего убежища, набрасываясь на незваного гостя, как невидимая сила тут же пригвождает его к полу. Чужак при этом даже не смотрит на превращающегося обратно в человека зверя, хотя Горерад не сомневается, что это его рук дело, и замирает посреди комнаты. Оборотень утробно рычит, пытаясь избавиться от невидимых пут, сковывающих тело.

— Ты забыл, кто я? — глубокий сильный голос намеренно приглушён, однако звучание его от этого всё равно такое мощное, что рычание оборотня утопает в нём. — Ты забыл, кому обязан своей свободой, волкулак? Мне следует напомнить тебе об этом? — Горерад может поклясться, что в тот момент в тёмных глазах чужака вспыхивает недобрый огонь.

Невидимые путы сильнее впиваются в руки и ноги, неподъёмным камнем, от которого невозможно дышать, давят на грудь, пробирая до самых костей, и оборотень чувствует, как они начинают трещать, с трудом выдерживая давление.

— Н-нет, господин, — через плотно стиснутые зубы цедит Горерад, от боли закрывая один глаз и приподнимая голову над полом. — Прости мне моё невежество — я сразу не признал тебя.

— Так-то лучше, — в голосе гостя слышится холодное удовлетворение, и невидимые путы исчезают так же внезапно, как появились, позволяя оборотню сделать глубокий судорожный вдох.

Он поднимается на ноги, потирая запястья, на которых проступают багровые следы, и невольно вздрагивает, в который раз поражаясь, насколько велика мощь стоящего к нему спиной человека. Горерад и сам весьма неслабый маг, но даже он меркнет пред могуществом этого колдуна.

— У меня есть для тебя задание, — его голос властно врывается в поток мыслей оборотня, и тот невольно поднимает глаза на неподвижно застывшую спину. — И я советую тебе успешно выполнить его… В противном случае… — ему даже не нужно договаривать, чтобы Горерад понял, что его ждёт. Определённо, это будет что-то, что в разы хуже смерти.

Он принимает задание — для него оно не представляет ни малейшей сложности. Действия привычны и отточены практически до автоматизма — он совершает их постоянно, даром что в иной ипостаси. Безразлично смотрит на обезглавленное мёртвое тело, также безразлично смотрит на другое, ещё живое, с лёгким сожалением думая, что всё-таки не стоит оставлять его в живых. Зверь внутри него предостерегающе рычит: добыча должна быть мертва, ей нельзя оставлять ни малейшего шанса.

«Это не добыча», — одёргивает сам себя, покидая дом. Он делает всё так, как ему велено — всё остальное уже не его проблемы. И всё же смутное беспокойство одолевает им. Всегда, где бы он ни появился, не остаётся ни одной живой души.

Он скалит пасть, издавая утробный рык. Законник и мальчишка вместе с ним всё равно не услышат его. Он знает, для чего они тут. Точно так же он знает, что из этого дома они не уйдут живыми.

Он медленно и тихо выходит из своего убежища — зверь всегда умеет затаиться, чтоб жертва не услышала его. Мальчишка, однако, замечает, огромными глазами глядя на него, но зверю всё равно: прыжок — и клыки вонзаются в мягкую плоть, а тишину с оглушительным звоном разбивает пронзительный крик боли. Боли и… чего-то ещё.

Горерад Серый не знает, когда, как и почему он просчитывается. Он ошибается совсем немного, не учитывая очевидного. Он знает, что за это его ждёт кровавая расплата, и укус драконьего пса кажется привлекательным подарком, но… делать ему этот подарок определённо никто не станет. Поэтому он послушно идёт за своими конвоирами, и невольные мысли так некстати закрадываются в голову.

Хищник всегда, что бы ни случилось, должен убивать свою жертву.

========== Нужда (Бледо Квит) ==========

Комментарий к Нужда (Бледо Квит)

Это руна адского огня, причиняющего боль заслужившим такую участь. В положительном смысле – это признание своих проблем, потребностей и желаний, какими они бы ни были. В отрицательном – давление и принуждение, трудности, неволя, бедность, горькое и тяжкое существование. Она даёт ощущение безнадёжности и пустоту. Нужда олицетворяет процессы, происходящие помимо воли и желания человека. Эта руна – показатель того, что человек чем-то скован или его принуждают к действиям, которые вызывают у него дискомфорт и чувство стеснения. Сакральное толкование руны состоит в наличии моральных (нравственных) оков, которые опустошают человеческое сердце. И именно освобождение от этих оков означает очищение и возможность Посвящения. Путь к нему нелёгок, но преодолеть его нужно обязательно, ибо награда за это, в сущности, и есть осознание и обретение самого главного и самого высокого смысла жизни.

«… — Какой твой самый главный страх, Бледо? — спросила она. — Чего ты боишься?

Бледо, как ни странно, совсем не удивился её вопросу. Он тяжело вздохнул и потупил глаза от смущения.

— Всего боюсь. Людей боюсь очень.

«Боюсь людей» — это было понятно Миле. Ещё бы не бояться окружающих, когда все подряд так и норовят посмеяться над тобой, кольнуть тебя очередной издёвкой, унизить. Она, правда, не понимала, почему с Бледо так получалось. Наверное, он просто не способен был дать отпор, постоять за себя — такой уж у него был характер…»

Он шёл по безлюдной улице медленно, в полном одиночестве. Ссутулившись, опустив голову вниз, скользя бездумным взглядом по булыжникам дороги. Разного цвета, размера и степени стёртости — некоторые были новыми, недавно заменёнными, а некоторые — давними, отжившими на этой улице не один десяток лет. Бледо невесело усмехается себе под нос — иногда ему на полном серьёзе кажется, что при желании он мог бы провести лекцию на добрых три часа об особенностях брусчатки Троллинбурга. Звучало это, конечно, глупо, и любой бы, кто это услышал, непременно посмеялся над этим. Ему же, Бледо, от этого наоборот хочется плакать.

Впрочем, безжизненные камни — это не так уж и плохо. По крайней мере, они лишь молча глазеют на тебя своими невидимыми каменными глазами, ничего не говорят, не смеются и не осуждают. Всё лучше, чем жестокие люди, что так и норовят задеть посильнее да сделать побольнее. А камням всё равно, да. Они просто лежат себе на дороге и никого не трогают. В те редкие моменты, когда пребольно не бьются в спину, затылок или руки.

Но с другой стороны — это ведь не их вина. Не они сами вдруг взмывают в воздух и, ведомые волшебством, летят в щуплого забитого мальчика. Нет. Это делают люди. Камням же всё равно, а людям, почему-то, нет. Бледо тяжело вздыхает.

Он неохотно отрывает взгляд от брусчатки, украдкой осматриваясь по сторонам. На улице — ни одной живой души. Бледо это, с одной стороны, радует, а с другой — нет. Даже случайные прохожие, словно чувствуют, что он вот-вот собирается пойти этой дорогой, а потому спешно прячутся в домах или выбирают себе иной путь. Лишь бы только не пересекаться с ним, с Бледо. Он понимает, понимает их всех — была бы его воля, он бы и сам с собой не пересекался. Что толку от слабого безвольного мальчишки, шугающегося каждого шороха в собственную сторону? Бледо ненавидит себя за это.

Его ненависть настолько сильна, насколько силён в его душе страх. Страх, что все узнают, кто он такой на самом деле; страх, что от этого все начнут травить его ещё сильнее; страх, что, в конце концов, он не выдержит и станет таким же, как его отец. Монстром, с изувеченным телом и душой. Предателем. Убийцей. Бледо замирает, и на лице его отражается неподдельный ужас. Нет, он не может этого допустить. Он не хочет этого допускать.