Я прервался и перевел дух, потому как во рту мигом скопилось немалое количество слюны при одной мысли о молочной каше на жирном свежевзбитом масле.

«Ваши притязания, милый Отто, мне вполне ясны и понятны», – задумчиво произнес господин граф, теребя в старых морщинистых пальцах полы тяжелого пурпурного халата. – В самом деле, почему верные мне люди должны прозябать в нищете, как какие-то бесславные бродяжки. Думается мне, я нашел выход из нашей непростой ситуации. Подойдите же, Отто!»

Граф широко распахнул руки и с самой доброжелательной улыбкой, какую я только видел, поманил к себе подбадривающим кивком.

«Не стесняйтесь, Отто, можно еще ближе. Стоп! Достаточно, вы немного пахнете долгой дорогой и бедностью, а это два моих самых нелюбимых запаха. У вас с собой клинок? Что ж, замковой страже придется дорого поплатиться за такого чудовищного рода безалаберность. Нет-нет, ни в коем случае не думаете, что я подозреваю вас в нелепой по сути своей попытке совершить покушение на мое светлейшество. Лучше очистите голову и внимательно выслушайте мое предложение.»

Господин граф громко шикнул, что я немедленно воспринял на свой счет и попятился назад. Только спустя мгновение до меня дошло, что звук предназначался для ушей живописца, который по этому сигналу торопливо собрал свои краски, мольберт и покинул залу через скрытую от моих глаз высоким пологом кровати заднюю дверь.

«Сознаюсь вам в преступлении, милый Отто. При первом ответе на вашу просьбу я позволил себе немного слукавить. Не по злому умыслу или же из соображений расчетливой корысти, но лишь по рассеянности. Что и лукавством-то назвать нельзя, а если брать в расчет мой глубокий возраст – и вовсе простительно. Вы так не считаете? Ну разумеется, вы простите моему светлейшеству этот незначительный проступок, потому как я решил сделать вам, счастливый Отто, воистину королевский подарок!»

Вам знакома долина между рекой и черными скалам в северной части моего графства? Совсем недавно, не далее, как вчера, я планировал заселить ее прощеных милостью моей ворами и беззаконниками, чтобы они сеяли там рожь и исправно пополняли амбары замка отборнейшим зерном. Сегодня утром я проснулся, умылся и сел завтракать с мыслью, что это дурная затея. Лучше я дарую эти богатые цветущие земли верным подданным. Вы будете первооткрывателем, Отто, только вдумайтесь, как честь вам, именно вам! оказана. В ближайшие месяцы я направлю в тот дивный край колонну переселенцев, у вас же сейчас есть уникальнейшая возможность отобрать себе в долине лучший кусок земли, более того, записать на свое имя!»

Я не верил своим ушам. Мне действительно даруют землю? Еще и где – в краю необетованном, где я смогу установить безраздельно свои собственные порядки?

«Разумеется, вы все так же будете моим подданным, – читая мои мысли, улыбнулся господин граф. – Вас регулярно будут инспектировать мои чиновники, а когда обживетесь, получите нормы на поставки зерна, рыбы и прочего. Но это после, а пока веселитесь и празднуйте, дорогой друг! Теперь вы настоящий землевладелец!»

«Господин мой граф, – дрожащим голосом прошептал я, стараясь изо всех сил удержаться на непослушных ногах. – Словами не передать всю мою благодарность вашему воистину безграничному великодушию и щедрости. Одного лишь прошу – позвольте мне немедленно выдвинуться в путь к своим владениям!»

«Мой канцеляр выдаст вам необходимые документы. Ступайте, дорогой Отто! И позовите следующего просителя.»

Забыв о манерах, я со всех ног бросился прочь из графских покоев. Схватил из рук изумленного служки свиток (полагаю, дарственная, грамоте я не обучен, потому не видел ни малейшего смысла задерживаться для ознакомления с документом), пронесся мимо толпы попрошаек и задержался лишь завидев своего знакомца-стражника.

«Как ваши соискания, друг Отто?» – спросил он, почтительно поднявшись со своего места отдыха. На самом деле, я бы предпочел, чтобы он оставался в сидячем положении в разговоре со мной, ведь в ином случае мне приходится неудобно задирать голову вверх.

«Господин граф удостоил меня великой чести, – как можно более непринужденно ответил я, словно речь о чем-то совершенно для меня обыденном. – Я, разумеется, на меньшее и не рассчитывал, ведь мы с господином графом старые друзья и не раз выручали друг друга в пылу сражения. Знакомы вам звуки яростной битвы, дорогой стражник? Когда мечи ломаются, а копья вопят, познав вкус вражеской крови. Нет? Я бы рассказал вам пару захватывающих историй, в которых судьба всего предприятия целиком зависела только от нашей с господином графом смелости, но я тороплюсь немедленно занять земли в долине между рекой и черными скалами в северной части нашего графства. Его светлейшество, а по совместительству (не побоюсь этих слов) мой хороший друг пожаловал мне должность наместника в том диком необетованном краю, потому я намерен в кратчайшие сроки принять во владение вверенные мне земли. К слову, милый стражник, я сообщил графу о вашей непозволительной безалаберности и частичном пренебрежении вашими служебными обязанностями. Быть может, в отношении вас будет проведена прилюдная экзекуция, я бы на ней настоял, будь у меня в запасе хоть лишняя толика времени. Но его, к сожалению, нет. Потому прощайте же! Меня ждут мои земли, моя прекрасная цветущая долина!»

Оставив верзилу размышлять о его ошибках, я поспешил прочь и в тот же час покинул стены графского замка.

***

Путь мне предстоял неблизкий. Через бесконечную вереницу холмов, лишенных каких-либо признаком мало-мальски полезной растительности, помимо, конечно же, вездесущих клевера и бурьяна.

Первый день пути я всячески корил себя за то, что не истребовал с графа кобылу или хотя бы самого захудалого осла. Когда же холмы пошли на убыль, а затем и вовсе превратились в прекрасные, обильно источающие аромат полевых цветов (и клевера, куда же без него) луга, я оставил свои терзания и принялся шагать вдвое быстрее, рассчитывая на исходе другого дня оказаться у границ своих законных владений.

Ранее мне редко доводилось так свободно и непринужденно передвигаться по землям графства. А уж тем более наблюдать столь невинные в своей простоте и непринужденности и девственные пейзажи лугов, обычно вытоптанные, оттого малопривлекательные глазу идущих в арьергарде войск пикинеров. Потому сейчас попытка насладиться зрелищем и внезапно нахлынувшим чувством острой необходимости совершить акт единения с природой вызвали у меня легкое головокружение и (уже не такое легкое) несварение желудка. С некоторым трудом добравшись до опушки редкой тисовой рощицы, я немедленно направился в раскинувшуюся в аккурат у берега реки деревеньку, чтобы найти ночлег и кое-какую еду.

Должен признать, мне несказанно повезло: ближе к закату, справив постыдную надобность в зарослях речного ивняка, я буквально очутился на пороге окраинной избенки местного рыбака со сворой неказистых детишек и достаточно привлекательной, но немного болезной с виду рыжеволосой девицей. Женой она ему не была, что, впрочем, нисколько не мешало косому Шульцу (он немедленно напомнил мне моего боевого товарища без левого глаза) называть непомерно юную для него Элизу «душой» и «дражайшей супругой».

«Вы, Отто, стало быть, военный человек», – кряхтя, прогнусавил Шульц, глядя правым глазом на беснующихся у реки детей, а левым – на подаваемую им кружку темного душистого эля в мои только что тщательно вымытые руки. – Какое положение вы занимали в войске нашего величества?»

Я неспешно распил кружечку-другую, приговорил горку свиных колбасок, поданных Элизой (к слову, наряженной по случаю моего прибытия не иначе, в особенно сияющий белизной фартук). Лишь после этой трапезы я удовлетворил любопытство рыбака.

«Дорогой Шульц, премного благодарен тебе за радушное гостеприимство. Право, требуется большая смелость, даже самоотверженность, чтобы приютить незнакомца в наше неспокойное время, а? тем не менее, уважаемый друг мой, тебе несказанно свезло не только не нарваться на жестокого вора-убийцу-проходимца, но еще и собственными глазами увидеть одного из самых близких друзей и верного соратника нашего светлейшества – графа!»