Дом стоял на морском берегу, рядом, конечно, имелся пляж, а кроме того, топь – просторные зеленые поля, где повсюду паслись овцы и тянулись мокрые насыпи, поросшие осокой. Еще там было много тины, в которой водились угри. По топи извивались белые дороги – вроде бы одинаковые, но такие интересные, как будто могли привести нас ко всяческим неожиданностям. На самом деле они, конечно, вели к Эшфорду, Ромни и Айвичерчу и к обычным деревушкам вроде нашей, но по их виду такого не скажешь.

В тот день, когда случились события, о которых я собираюсь рассказать, мы стояли, прислонившись к каменной стене, и смотрели на свиней. Все мы очень дружили со свинопасом. С нами не было только моего самого младшего брата, Эйч-Оу. Вообще-то его зовут Гораций Октавиус, а если хотите знать, почему мы звали его Эйч-Оу, вам лучше прочитать «Искателей сокровищ», тогда сами поймете. Так вот, брат ушел пить чай с сыном школьного учителя – отвратительным мальчишкой.

– Разве ты не дерешься постоянно с этим мальчиком? – спросила Дора, когда Эйч-Оу сказал, куда идет.

– Дерусь, – ответил брат. – Но у него есть кролики.

Тут мы все поняли и отпустили его.

Так вот, все мы с любовью смотрели на свиней, когда мимо прошли два солдата. Мы спросили, куда они направляются, и нам велели не совать нос, куда не просят. Грубый ответ, даже если ты солдат и идешь по личному делу.

– Ну и ладно, – сказал Освальд, самый старший из братьев, и посоветовал солдатам приглядывать за своими волосами. Те немногие, что у них остались, были острижены очень коротко.

– Думаю, они разведчики или что-то в этом роде, – сказал Дикки. – Наверное, сегодня учения или маневры.

– Пойдемте за ними и посмотрим, – сказал Освальд, всегда быстро принимавший решения. Мы так и сделали.

Сперва нам пришлось пробежаться, чтобы не слишком отстать от солдат. Красные мундиры на фоне извилистой белой болотной дороги помогали не упускать цель из виду. Но мы их не догоняли: солдаты, казалось, шли все быстрее и быстрее. Поэтому время от времени мы снова пускались бегом. Так мы довольно долго их преследовали, но не встретили ни одного из офицеров или военных отрядов. Мы уже начали думать, что, возможно, тратим время впустую – так иногда бывало.

Примерно в двух милях от Лимчерча есть разрушенная церковь. Неподалеку от нее мы потеряли красные мундиры из виду, поэтому остановились на маленьком мосту, чтобы осмотреться.

Солдаты исчезли.

– Вот и весь сказ! – заметил Дикки.

– Пустая трата времени, – сказал Ноэль. – Я напишу об этом стихотворение и назову его «Исчезающие красномундирники, или солдаты, которых не было, когда мы добрались до цели».

– Заткнись! – велел Освальд, чей орлиный глаз уловил проблеск алого под разрушенной аркой.

Никто другой не заметил бы этого. Вы, может, решите, что я слишком мало говорю о зоркости Освальда, но не забывайте: я и есть Освальд, и я очень скромный. По крайней мере, стараюсь таким быть, поскольку знаю, что истинный джентльмен обязан быть скромным.

– Они в развалинах, – продолжал Освальд (то есть, я). – Наверное, решили сделать передышку и покурить там, где нет ветра.

– По-моему, они ведут себя очень загадочно, – сказал Ноэль. – Не удивлюсь, если они собрались искать закопанный клад. Подсмотрим!

– Нет, – возразил Освальд – скромный и благоразумный. – Если мы будем подсматривать, они перестанут копать… Или делать то, что они там делают. Когда уйдут, проверим, не разрыта ли земля.

Итак, мы задержались на мосту, но больше красномундирников не видели.

Вскоре к нам подъехал на велосипеде унылого вида человек в коричневом костюме, остановился и спросил Освальда:

– Ты не видел тут пару солдатиков, парнишка?

Освальд терпеть не может, когда его называют парнишкой, особенно такие унылые личности. Но он не хотел испортить смотр, или маневры, или учебный бой, или что там намечалось, поэтому ответил:

– Видел, они там, в развалинах.

– Да что ты! – воскликнул мужчина. – И оба в форме, я полагаю? Конечно, в форме, иначе как ты понял бы, что это солдаты. Вот тупицы!

И он покатил на велосипеде по неровной дороге, ведущей к старым развалинам.

– Дело явно не в кладе, – сказал Дикки.

– Мне плевать, клад там или нет, – ответил Освальд. – Пошли посмотрим, что произойдет. Вот бы испортить дельце этому человеку. Будет знать, как называть меня парнишкой!

Итак, мы последовали за велосипедистом. Когда мы добрались до церкви, велик стоял, прислоненный к воротам кладбища, а его хозяин шел к развалинам, и мы двинулись за ним.

Он не окликнул солдат, что показалось нам странным, но не заставило задуматься, как задумался бы любой, у кого есть хоть капля здравого смысла. Человек крался, заглядывая за стены и под арки, как будто играл в прятки. В центре развалин возвышался небольшой холм, на котором во времена средневековья нагромоздились камни и всякая всячина, а после заросли травой. Стоя на этом холме, мы наблюдали, как незнакомец рыщет вокруг, словно хорек.

В развалинах есть арка, за ней вниз тянется лестница в пять ступенек, а дальше все завалено упавшими камнями и землей. И вот незнакомец остановился у этой арки, подался вперед, упершись руками в колени, и посмотрел туда, куда уходили ступени.

– А ну, вылезайте оттуда! – с яростью сказал он.

И солдаты вылезли. Я бы на их месте не стал вылезать. Их было двое против одного, но они вышли, съежившись, как побитые собаки. Человек в коричневом что-то надел им на руки… А в следующую минуту оказалось, что оба солдата скованы друг с другом наручниками, и он гонит их перед собой, как овец.

– Назад вы пойдете тем же путем, каким сюда пришли, – сказал велосипедист.

Тут Освальд увидел лица солдат, и ему никогда не забыть, как они выглядели. Он спрыгнул с насыпи и побежал к ним.

– Что сделали эти люди? – спросил он у велосипедиста.

– Дезертировали, – ответил тот. – Благодаря тебе, мой мальчик, я сгрябчил их легче легкого.

Один солдат – не очень старый, ростом с пятиклассника – посмотрел на Освальда, и, перехватив его взгляд, Освальд сказал:

– Я не доносчик и ничего бы не сказал, если бы знал, в чем дело. Надо было открыться мне вместо того, чтобы советовать не лезть не в свое дело, тогда я бы вам помог.

Солдат промолчал, за него ответил велосипедист:

– И ты бы отправился в тюрягу, мой мальчик. Помогать грязному дезертиру? Тебе достаточно лет, чтобы понимать, что можно делать, а что нельзя. А ну, топайте, мерзавцы!

И все трое ушли.

Когда они скрылись из виду, Дикки сказал:

– Как странно. Я ненавижу трусов, а дезертиры – трусы. Не понимаю, почему я так скверно себя чувствую.

Элис, Дора и Ноэль были в слезах.

– Конечно, мы правильно сделали, что рассказали о них. Только когда солдат на меня посмотрел… – пробормотал Освальд.

– Да, – кивнул Дикки, – именно.

В глубоком унынии компания пошла обратно, и по дороге Дора сказала, шмыгая носом:

– Наверное, велосипедист выполнил свой долг.

– Конечно, – согласился Освальд, – но у нас-то не было такого долга. И мне ужасно хочется, чтобы мы ничего подобного не делали!

– А ведь такой прекрасный день, – сказал Ноэль, тоже шмыгая носом.

Денек и вправду стоял прекрасный. Сперва небо хмурилось, но теперь лучи солнца озаряли болота, и все вокруг как будто было покрыто лучшим листовым золотом – и болото, и деревья, и крыши, и трубы и все остальное.

Тем вечером Ноэль написал стихотворение о случившемся. Стих начинался так:

Освальд отколотил бы брата за эти строки, не будь Ноэль таким слабачком. К тому же в поэтах, даже самых юных, есть что-то такое, отчего кажется, что бить их – все равно что бить девчонок. Поэтому Освальд даже не разругал дурацкий стих, ведь Ноэль плачет по малейшему поводу.