Когда Уитни и ее кузины закончили обдумывать предстоящий концерт, она сказала:

– Робин, я хочу, чтобы ты тоже пришла.

Баптистская церковь «Новая надежда» проводила музыкальную службу, и все знали, что их хористы – мастера своего дела. Паства привыкла к посетителям, но концерт хора был особенным событием, и церковь переполнялась людьми. Уитни пригласила меня, и мне не терпелось услышать ее пение.

Пусть я и не ходила в церковь, но все равно знала Писание и верила во все, что написано в Библии. Мои брат и сестра были крещеными и причащались, но меня по какой-то причине святой водой так никто и не окропил. Думаю, это было связано с тем, что я постоянно уезжала на состязания и сборы, так что меня редко можно было застать дома по воскресеньям. Тем не менее я всегда хотела познакомиться с Писанием, так что в пятнадцать лет прочитала все, от книги Бытия до Откровения. Мне казалось, будто я переношусь назад во времени. Самый глубокий отпечаток во мне оставило язвительное описание Содома и Гоморры, и каждый раз, совершая грех, я знала, что нуждаюсь в милости Иисуса Христа. Я верила, что его история правдива и он действительно совершил все те добрые дела и чудеса, о которых говорилось в книге.

Уитни знала Библию как свои пять пальцев. Она рассказывала мне о женщинах из Писания, которых я не запомнила, – например, о Руфи и Эсфири, которые встали на защиту народа своего царского дома и предстали перед царем. В книге было несколько влиятельных женщин, и она знала каждую. Иисуса же она боготворила и считала его олицетворением всего того, к чему должен стремиться каждый.

Я сразу ответила на приглашение Уитни согласием, но это создало две проблемы. Во-первых, мне пришлось надеть платье: мама всегда верила, что когда идешь в церковь, то одеваешься для Бога, так что я должна была выглядеть представительно. К счастью, было лето. Клянусь, я бы ни за что не надела чулки – терпеть их не могла. Я содрогалась от одной мысли о платье, но ради того чтобы услышать пение Нип, все же решила принести эту жертву и где-то у стенки шкафа нашла простой и достаточно удобный бледно-лиловый пуловер с короткими рукавами, который немного расширялся внизу. В следующий раз я добровольно надену платье на похороны моей мамы.

Во-вторых, я должна была зайти на территорию матери Уитни. Как бы мне ни хотелось услышать пение подруги, эта церковь принадлежала Сисси Хьюстон, и меня это не слишком радовало. Каждый раз, когда я заезжала к ним домой, чтобы забрать Уитни, всю дорогу от машины до порога я чувствовала исходящую от нее враждебность. Еще до того, как мы познакомились, Уитни предупредила меня, что мать обычно не жалует ее друзей и знакомых.

– Мама может быть грубоватой, но она такая, какая есть, – сказала Уитни.

В воскресенье я взяла мамину машину и поехала в баптистскую церковь «Новая надежда», которая находилась на той же улице, что и знаменитый Baxter Terrace[1]. Внутри здание из красного кирпича выглядело несколько запущенным, но в первое воскресенье августа туда пришли все верующие, от бедных до богатых. Помещение заполнилось до отказа.

Мне не хотелось сидеть слишком близко или слишком далеко, потому что Уитни должна была меня увидеть, так что я села в седьмом ряду чуть левее центра. Жесткие деревянные скамьи заставили меня выпрямить спину, сесть как по струнке – и я остро ощутила, что нахожусь в приходе Сисси Хьюстон. Именно здесь она и ее братья и сестры основали группу Drinkard Singers, прежде чем переименовать ее в Sweet Inspirations. Маленькая медная табличка с надписью «Ли Уорвик» напомнила мне, что «Новая надежда» кроме всего прочего служила приходом двоюродных братьев Уитни – Ди Ди и Дионн. Вся семья прошла через эту церковь. Я чувствовала себя чужой.

Преподобный Томас попросил гостей церкви и прихожан встать, что я и сделала. Он говорил, а я вспоминала, что Уитни рассказывала мне о нем и Сисси.

Представляя младший хор, он сказал: «Люди пришли послушать мои проповеди, но Господь любит, когда его восхваляют».

Прихожане и гости вторили: «Аминь».

Толпа молодых людей в черно-белых одеждах хлынула сзади и двинулась по проходам к передней части церкви. Уитни прошла мимо, но меня не заметила. Она была в черной прямой юбке и белой рубашке на пуговицах, волосы уложены в маленький пучок, на лице тон из Fashion Fair, губы подкрашены почти незаметной светло-розовой помадой. Заняв свое место на скамье рядом с кафедрой, она посмотрела на меня, но не улыбнулась. На ее лице застыло выражение а-ля «игра началась». Сама сосредоточенность. Расслабиться мне помогла только ухмылка Ларри. Они были просто детьми, так что даже серьезность в их исполнении выглядела забавной, и через минуту я увидела, как Уитни, Ларри и Фелиция отделились от группы и тихо перебрасываются шутками, в то время как пятьдесят девочек и мальчиков занимают свои места.

Мать Уитни стояла перед хором в платье землистых тонов, которые смягчили ее внешность. Ее брат Ларри Дринкард, органист, сидел в больших толстых очках, из-за которых его глаза превращались в крохотные точки. Зато он отлично играл!

– О’кей, – сказала Сисси. – Ну что, все готовы?

Хор поднялся и запел. Некоторые песни были мне знакомы, но я не знала слов. Чтобы знать их, нужно регулярно ходить в церковь. Голоса хористов звучали с такой мощью, будто звук лился из гигантского динамика, и я почувствовала, как он грохочет у меня в груди. Несколько человек стали отсчитывать такты, похлопывая ладонями по ногам; другие вторили им мягкими двойными хлопками. Какое-то время Сисси тоже хлопала в ладоши, а потом повела хор. Ее левая рука зависла в воздухе, в то время как правая двигалась вверх и вниз, заставляя голоса повышаться и понижаться по ее команде. Они были великолепны.

Затем Ларри, Фелиция и Уитни вышли вперед. Фелиция пела альтом, Ларри – фальцетом, а Уитни – прекрасными переливами альта и сопрано. Их голоса звучали так приветливо, что мне тоже на мгновение захотелось подняться и присоединиться к ним. Надо признать, радио они подпевали совсем иначе. Сейчас в их голосах звучала настоящая сила, которой не было и в помине, пока они просто дурачились. Когда хор запел Oh Mary Don’t You Weep, трио оборвало свою партию и захлопало в ладоши. Уитни и Фелиция стали покачиваться взад и вперед, обмениваясь строчками:

Прихожане и гости вторили: «Аминь».

Затем троица разделилась, Уитни шагнула вперед, теперь уже в белом одеянии в пол. Прежде чем она успела раскрыть рот, я услышала шепот: люди в зале готовились. Наступила тишина, она подошла к микрофону, закрыла глаза и запела под тихий аккомпанемент пианино:

– Пой, Нип, – крикнул Ларри.

– Вперед, Нип, – добавила Фелиция.

Даже преподобный Томас воскликнул:

– Пой, Уитни!

А потом некий дух пронесся над церковью. Лицо Уитни засияло, ее губы задвигались, а голос повышался с каждой строчкой. Она стала мягко раскачиваться, и прихожане хлопали в такт.

Уитни начинала с высокой ноты, а затем каждый раз брала еще выше. Люди не могли сдержать эмоций. Нип задала тон, и прихожане стали восхвалять Святого Духа и кричать:

– Ву-у!

– Хвала Господу!

Ее пение было вольным и ранимым, ангельским и сильным. Сидя на скамье, я наблюдала за тем, как ее маленькое тельце в белых одеждах наполняет пространство своим голосом. Она продолжала двигаться – не раскачивалась, но едва уловимо переносила свой вес из стороны в сторону. Легко. Нежно. Четко произнося каждое слово. Ее руки по бокам почти не двигались; она твердо держалась на ногах, меняя выражение лица вслед за текстом. Глаза оставались закрыты, в то время как люди вокруг улюлюкали, кричали и преклоняли колени: