Меня пригласили в университет Seton Hall из второго дивизиона. Я склонялась к тому, чтобы согласиться, но в тот год летний тур Лиги, на котором свои таланты демонстрировали игроки трех штатов, принимал вуз Montclair State – и я вместе с Вэл, которая претендовала на Всеамериканские награды, оказалась на нем одной из лучших бомбардирш.
После чего Вивиан Стрингер из университета штата Чейни, одна из самых успешных тренеров в истории женского баскетбола студенческой лиги, завербовала меня в качестве пакетного дополнения к Вэл. Мне надоело учиться в черной школе, поэтому я сдала экзамен и выбрала преимущественно белый Montclair. Его команда входила в первый дивизион, занимала третье место в стране и часто выезжала на соревнования.
После многих лет упорных тренировок я знала, что готова играть в студенческой лиге, но тренер почему-то никогда не выбирала меня в основной состав. В хороший день мне удавалось поиграть минуты две-три, а в остальное время приходилось приклеивать зад к скамейке запасных. Когда тренер хмурилась, скрещивала руки на груди и в отчаянии принималась расхаживать взад-вперед перед скамьей, мне хотелось вскочить и крикнуть ей в лицо: «Я здесь, тупица!»
Я плакала от ярости и непонимания после каждой игры. Кроме того, когда так долго сидишь на скамейке, то попросту забываешь, как играть. Когда мама и тренер Кларк пришли на одну из моих игр, обе решили, что Стрингер – просто расистка. Думаю, она не привыкла иметь дело с черными девчонками. Я была первой цветной, попавшей в команду на первом же курсе.
Моим главным убежищем в том вузе были черные женские сообщества: AKA, Phi Beta Sigma, the Deltas. Эти девушки были для меня все равно что старшими сестрами, всегда готовыми накормить и подставить плечо. В их компании я чувствовала поддержку, понимание и ту близость, которых мне так не хватало в команде.
В довершение всего в начале второго курса меня использовали как инструмент для привлечения других черных игроков: Трейси Браун, Шэрон Росс и Бониты Спенс. Мы поладили, но к тому времени я уже решила уйти из команды.
К счастью, тренер из Monmouth пригласила меня присоединиться к ее девчонкам, и я покинула Montclair после первого семестра второго курса. Единственная проблема заключалась в том, что весной мне не могли выплатить стипендию, поэтому я решила найти работу и накопить денег до осени. Бонита Спенс сказала, что в ее родном городе, Атлантик-Сити, набирают персонал в новое казино, и предложила мне остановиться у ее мамы. Я отправилась туда и устроилась охранницей в Bally’s Park Place.
Я ходила на работу в типичной серой униформе из полиэстера, но через три недели ко мне подошел хорошо одетый мужчина, представился, сказал, что наблюдал за мной, и предложил присоединиться к отделу расследований в качестве агента в штатском. Я стала одеваться, как мне хочется – или как было необходимо. Иногда мне сходили с рук слаксы и блузка, но если работа была в баре, то приходилось соответствовать клиентам. Казино давало мне суточные, чтобы я могла смешаться с толпой, так что я покупала на них разбавленные коктейли и подсаживалась к кому-нибудь поболтать.
Наш отдел располагался под входом в грузовой док, за массивной дверью, в кабинете, оснащенном множеством видеокамер. В мои обязанности входило высматривать тех, кто считает карты, ловить зазывал и сравнивать лица клиентов с фото преступников. Иногда меня отправляли в определенный зал казино, где на мониторе видели разыскиваемого человека. Бывали и другие случаи, когда я надевала наушники и записывала разговоры в прослушиваемом гостиничном номере. Я работала по шестнадцать часов в смену и спала днем, а это означало, что у меня не было времени тратить заработанные деньги. Мне нравилось то, чем я занималась.
Шесть месяцев спустя я вернулась в Ист-Орандж с большой стопкой баксов, так что подработка в Центре развития сообщества мне была не особенно нужна, но денег много не бывает. Кроме того, я была многим обязана тренеру Кларк, поэтому когда она позвонила и попросила об услуге, я сразу согласилась. Она и не подозревала, что ее утренний звонок навсегда изменит мою жизнь.
Через несколько дней после знакомства мы с Уитни пошли обедать. Как только мы вышли за дверь и прошли около сорока футов, она вытащила сигарету из нагрудного кармана. Наверное, на моем лице отразилось удивление.
– Да, я курю, – сказала она и следом вытащила косяк.
Теперь я была в шоке. Она не выглядела наркоманкой.
– Так ты, значит, не такая, как все? – спросила я.
Уитни рассмеялась и убрала косяк обратно.
В колледже я несколько раз курила кальян, но на этом весь мой опыт курения заканчивался. В старших классах учитель английского языка пересадил меня на последний ряд за болтовню. Я села напротив парня, который распределял травку по мешочкам, и получила от него небольшую партию. Нужно было продавать наркотики в маленьких розовых пакетиках болельщицам. Я заработала на этом 300 долларов и бросила через две недели. Клиенты и деньги приходили быстро и легко, но я боялась, что меня поймают и моя трудолюбивая мама однажды узнает об этом.
– Можешь звать меня Ниппи, – сказала Уитни.
Отец называл ее так в честь одного зловредного персонажа комиксов.
Я узнавала ее все лучше и лучше. Ниппи сказала, что у нее есть парень по имени Крейг, чья мама пела в составе Sweet Inspirations, – но я его так и не увидела.
У меня же в то время никого не было – если не считать девушки из баскетбольной команды, которая постоянно действовала мне на нервы. Она оказалась ужасной собственницей. Мы обменялись парой поцелуев, и я не считала, что за этим должно последовать нечто большее, пока одна из соседок по комнате меня не просветила. Оказывается, я совершенно не замечала того, что происходит. Как бы то ни было, мама не очень-то переживала по этому поводу и лишь пару раз выразила мне свое неудовольствие:
– Робин, эта девочка пытается сплести вокруг тебя паутину.
– Но, мам, если она хочет погладить мою форму, то почему бы и нет?
Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы увидеть то, что видела мама: девчонка пыталась меня контролировать, и мне нужно было найти способ заставить ее ослабить хватку – чем раньше, тем лучше.
Однажды летом я навестила ее в квартире на другой стороне моего комплекса, и она отказалась меня отпускать, загородив дверь. Я пробыла у нее в квартире несколько часов в ожидании, когда Полетт и Вэл зайдут за мной перед тренировкой. Наконец она отступила, я попыталась выбежать на улицу, но она схватила меня за руку. Я врезалась в кирпичную стену и разбила голову до крови.
Когда я рассказал обо всем Уитни, она сказала: «Не волнуйся, я тебя из этого вытащу». Я не спрашивала ее, что она имеет в виду; мы многое оставляли недосказанным. Но она это сделала. Никаких скандалов – девушка просто исчезла. А мы с Уитни стали еще ближе.
Наверное, людям со стороны было заметно, что между нами что-то происходит. Мы стали неразлучны. Постоянно были вместе – если не у меня, то у нее. Ее комната была настоящей помойкой: повсюду разбросаны вещи, одежда свалена в кучу на полу, кровать не убрана, а сумки с книгами, школьная форма и кошельки валялись то тут, то там. Однажды нам послышался какой-то хруст – и мы обнаружили мышь, которая сидела в ее сумке и мирно похрустывала чипсами.
Ниппи впервые пригласила меня к себе через несколько недель после знакомства. Мы не спеша прогуливались по окрестностям, а когда устали, зашли к ней и уселись рядом на полу ее гостиной, прислонившись спиной к дивану. Мы все болтали и болтали, а потом вдруг оказались лицом к лицу.
Наш первый поцелуй был тягучим и теплым, как мед. Оторвавшись друг от друга, мы снова встретились взглядами. Нервы на пределе, сердце бешено колотится. Что будет дальше? Что она скажет? Вдруг она расстроится? Я не понимала, что между нами происходит.
– Если бы я знала, когда мои братья вернутся домой, я бы тебе кое-что показала, – вдруг сказала она.
