Сколько тайн хранит в себе бесконечность?

Сколько историй таит она в себе?

Одна из них ждала меня где-то здесь, на борту стального гиганта, что летел во мраке и пустоте космоса к новому дивному миру. Тысячи колонистов на его борту мирно спали в криокапсулах, ожидая своего часа. Я находил это довольно занятным – они закрыли глаза ещё на Земле, а откроют их уже на совершенно иной планете, где им будет суждено построить новую цивилизацию с учётом ошибок старой. И два этих мгновения разделял лишь сон. Долгий-долгий сон длиной в двадцать лет. Многие из них, открыв глаза, даже не поймут, что произошло. Некоторые даже решат, будто что-то пошло не так, и они до сих пор на Земле, но… они не знают. И узнают ещё очень нескоро.

Земли больше нет.

Я огляделся.

Серость. Холод. Сталь. Тусклое и мерцающее аварийное освещение добавляло привкус ржавости, своим противным писком перекрывая размеренный и тихий гул двигателей Кюранова-Хиггса. Только яркие индикаторы над дверными проёмами горели зелёным цветом, указывая направление к спасательным капсулам.

Я не хотел умирать. Чуть меньше этого мне хотелось бы оказаться в спасательной капсуле в десятках световых лет от ближайшей населённой планеты, в надежде, что инерция доставит меня в пункт назначения. И хуже всего, что лететь придётся долго. Непомерно долго, ведь самого двигателя Кюранова-Хиггса в капсулах нет, и весь путь займет в лучшем случае пару сотен лет. В худшем, я проскочу мимо обитаемых миров или вообще столкнусь с метеоритом, упаду на безжизненную планету, газовый гигант или звезду.

Столкновение с Бездной выбило меня из колеи, и я абсолютно не понимал, что мне делать. Остаться на корабле, в надежде, что тревога ложная или экипаж сумеет всё исправить? Отправиться к капсулам и сбежать в неизвестность с минимальными шансами на выживание? Или вызвать Абтоя, потратив последнюю оставшуюся услугу в уплату его старого долга? И зачем я вообще сунулся на этот корабль, когда у него на борту огромными буквами написано «Икар»? А ведь ещё недавно я был на Земле, решая, как бы мне поскорее оттуда убраться. Пока весь мир с замиранием сердца вслушивался в слова Уильяма Троя, я с ужасом осознавал, что жить Земле осталось считанные годы.

Сам Уильям был неоднозначной и определённо незаурядной личностью. Ему удалось проделать путь от простого биолога до главы собственной корпорации. Случилось это во многом благодаря созданию им технологии безопасного удлинения теломер в хромосомах, то есть естественного омолаживания организма. Все предыдущие попытки всегда оканчивались неконтролируемым делением клеток, что приводило к онкологии. Новая же методика казалась безопасной, пока не выяснилось, что в 99-ти процентах случаев она, в итоге, приводила к полной потере теломер, из-за чего подопытные состаривались и умирали в течении нескольких лет. Однако, даже одного процента вероятности хватило, чтобы привлечь многомиллиардные инвестиции, а так же нанять лучших адвокатов, чтобы выиграть все дела из-за многочисленных смертей тех, кто добровольно согласился на опыты.

Благодаря огромному капиталу Уильям объединил под своим началом множество перспективных учёных со всей Земли, среди которых оказался и Виктор Кюранов, который разработал механизм прямого взаимодействия с полем Хиггса. Под контролем Уильяма Виктор сумел создать работающий прототип, что, в теории, позволял не только придать физическим объектам безмассовость, но и довести массу до отрицательных значений. В итоге, первый летательный аппарат, оснащённый прототипом двигателя Кюранова-Хиггса, смог долететь до Альфы-Центавры и вернуться чуть менее, чем за два года. Далее последовали ряд запусков с более крупными кораблями. На них улетали лабораторные мыши, тараканы и ящерицы, а так же запас корма на несколько лет. Обратно возвращались однородные массы чего-то, отдалённо напоминающие органику. После череды неудач удалось установить верный принцип и скорость локального изменения поля Хиггса, чтобы животные не только сохраняли свою молекулярную целостность, но и доживали свои годы без образования патологий в организме.

Сам же Уильям славился не только своим гениальным умом и, как он это называл, кластерным мышлением, но и своими странностями, по количеству которых он переплюнул всех гениев вместе взятых. Одна его манера речи сразу давала знать, что в голове у него всё не как у людей. Уильям говорил быстро, зачастую неразборчиво, и далеко не всегда заканчивал предложения, словно человеческая речь для него была чем-то трудным, неудобным и неэффективным. Даже выступления на публику, речь для которых он всегда готовил сам, получались в лучшем случае просто понятными:

– Уважаемые жители Земли! Неизведанные новые миры ждут. Никогда ещё люди не были так близко к звёздам. – он застыл, приоткрыв рот, пока многотысячный зал и сотни миллионов людей у мониторов по всей планете с такими же приоткрытыми ртами ждали объявления запуска программы «Космическая одиссея 2250». – Земля на пороге перемен. Это будет. Последняя преграда уничтожена. Мы будем лететь через пространство и время. Пускай это займёт даже пятнадцать, нет, двадцать, неважно. Человечество ждало этого момента столько лет, даже столетий, что данные цифры… – Уильям погладил свою густую седую бороду и мельком подсмотрел в бумажку со своими каракулями, после чего спрятал её во внутренний карман пиджака. – «Икар», нет, «Одиссей», что бороздил просторы средиземного моря, станет первым из четырёх первопроходцев и отправится 22-ого ноября этого года, то есть, через семь месяцев. Следом будет, через пять лет, «Ясон», а ещё через пять «Икар». «Эпей» станет последним первопроходцем, что вберёт в себя весь опыт предыдущих четырёх, как алмаз, что прошёл огранку. Он станет тем первопроходцем, что… – Уильям вновь замолчал на пару секунд, а взгляд его словно унёсся куда-то далеко за пределы Земли. – Увидимся ли мы с ними? Уже на… в… «Ясоне» появится оборудование для создания космопорта и новых кораблей с двигателем Кюранова-Хиггса. Это станет новой и очередной вехой в развитии человечества. Тем временем на Земле к тому моменту достроятся первые серийные транспорты, которые начнут регулярно курсировать от Земли и Марса к новым колониям, и… на этом, пожалуй всё? – Уильям задумался и вновь прильнул к микрофону. – «Космическая одиссея две тысячи двести пятьдесят» открыта!

Зал взорвался аплодисментами, едва сдерживая улыбку от столь, хоть уже и привычного, но всё же сумбурного и быстрого выступления.

И вот я здесь. На «Икаре». Пытаюсь собрать вместе клочки своего сознания, разбросанного Бездной по черепной коробке.

Я знаю, что делать.

Я это уже проходил.

Тот однорукий незнакомец в чёрном плаще с капюшоном и старческим измученным голосом.…

Он сказал, что вернётся, когда придёт время.

Он сказал, что до тех пор мне не о чем переживать.

Его нет.

Время не пришло.

Значит, возвращаемся к работе.

Я достал свою книгу и закрыл глаза.

Аварийное освещение наполняло каюту ржаво-красным светом. Сигнализация противно пищала, оповещая о немедленной эвакуации, но даже этого не хватило, чтобы сразу вывести её из сна. Глубоко вздохнув, и, наконец, открыв глаза, она замерла на пару секунд и громко зарыдала, свернувшись калачиком. Руки её дрожали, судорожно ощупывая своё тело, которое, в свою очередь, содрогалось от истошного плача.

Сигнализация отключилась, но аварийное освещение осталось. Раздался треск, и по громкой связи послышалось чьё-то тяжёлое дыхание:

– … всему… чёрт… экипажу… всем, кто меня… слышит. У нас что-то… чёрт!.. Немедленно собраться на мостике!

Послышалось кряхтение, вновь раздался треск, и громкая связь отключилась. Задействовав всю свою силу воли, девушка сползла с койки на пол, оперевшись о него руками. Тело всё так же содрогалось от стона, то и дело переходившего в вой. Глубоко вздохнув, она подняла голову, всматриваясь в мерцавшие лампы. Видимо, она уже начала осознавать, что с первопроходцем что-то произошло, и ей требуется немедленно прийти в себя. Тем не менее, она ничего не могла с собой поделать.