— Я могу снять… мрак, — нервно произносит Ян, растерянно поглядывая на Влада. Он это затеял, ему разбираться, а Ян слишком измучился, увольте. — Совсем. Оставить кости.

— Не нужно, — мягко спорит Влад. Накидывает на него капюшон, и Ян вертится, привыкая к ткани по бокам; эти шоры его сбивают и заставляют волноваться, как бы не подкрались. Влад же поднимает руку, ребром ладони прикладывает к переносице, деля лицо пополам. — Сними половину.

Закрывая глаза, Ян кивает, сглатывает. Мрак шуршит, покорно отодвигаясь, обнажая суть. Все его тело — из чистой магии, изъеденное; он — мертвец на службе у судьбы. Ян всегда был слишком справедливым и добрым, готовым облегчить чужие страдания и ненароком принять на плечи древнюю магию, которая нужна была миру и не могла исчезнуть.

Из живого в нем — только человечьи кости.

Ян медленно открывает глаза. Глаз — левый растворяется, перетекает чистым мраком в пустой глазнице. Он видит магией, думает магией. Ожидая увидеть на лице Влада страх, презрение, Ян вздыхает обреченно, стараясь отвернуть мертвую половину лица. К боку жмется теплый Джек.

— Знаешь, я вдруг подумал, что Хэллоуин, Самайн, называй, как хочешь, — это хороший способ показать, кто мы такие. Нечисть слилась с миром людей, потому что иначе не выжить, но истинные лица у нас все те же, — болтает Влад, прямо на него глядя. — Пусть и немного пугающие. Не отворачивайся.

— Это… мерзко, — пожимая плечами, оправдывается Ян. — Не понимаю.

— Такой умный — и не понимает. Беда с тобой, инквизиторство.

Долго роясь в ящике стола у Аннушки, Влад все-таки находит ему зеркало со специальным магическим покрытием, чтобы отражало всю нечистую силу, — вампирша перед ним обычно поправляет макияж. Не без смятений Ян заглядывает в него. Тень отбрасывает капюшон, и не видно, где именно обычное человеческое лицо перетекает в белую кость оскалистого черепа. Двуликое отражение — почти что его собственное.

Вопреки опасениям, он не похож на ряженого. Он выглядит так, как и должен, и от этого на душе так тяжело и промозгло.

— Ты не чудовище, Ян… Или же все мы — монстры, но в этом нет ничего странного, и не понимает это разве что больной маньяк. У меня рога, — напоминает Влад, оживленно тыча пальцем в лоб. — Самые настоящие.

— Сейчас у каждого пятого — рога. А у некоторых и хвост вдобавок.

— А ты единственный такой! — искренне восхищается Влад. — Один в мире!

И прикладывается к холодной костяной щеке губами.

Они собираются поспешно. Косу Ян прислоняет к плечу, привыкает к тяжести и смотрит, как бы не снести ей ничего. Лезвие опасно острое, пусть бумагу им и не порежешь, как серповидным ножом, который Ян крепит к поясу.

Слова Влада его успокаивают, дарят хрупкое равновесие. Они сроднились, слились с миром людей — не так ли давно сам Ян был человек, а теперь наполовину соткан из мрака. И хотя всегда найдутся те, кто захочет разделить, разодрать два мира, кто проклянет нелюдей… Все-таки мир их стал общим, и народ на улицах празднует это.

— Не хочешь надеть сутану, Войцек? — поддразнивает Ян, расслабившись. Он забывает, как выглядит. — А то какой-то священник не сильно правдоподобный…

— Думаю, побегать придется, неудобно. Если хотите, господин инквизитор…

— Кажется, это вам стоило бы исповедаться, святой отец.

Довольно ухмыляясь, они выскальзывают из дверей в прохладный вечер Самайна. Следом за ними преданно бежит адский пес — еще одно чудовище из ряда многих, ставших обыденностью для туманного города. Выйдешь, оглянешься — и не понятно, человек перед тобой или создание из бабушкиных сказок, в ночь свободы скинувшее маску.

Все они — и то, и то наполовину.