Вдруг мальчик снял одну варежку и засунул руку в один карман, а потом эту же руку в другой. Его глаза расширились, когда он что–то там нащупал и вытащил, а потом он с грустно–разочарованной улыбкой протянул Аоко пуговицу.
— Счастливого… Рождества!
Аоко обожала пуговицы. Она коллекционировала их и прекрасно помнит, как обрадовалась. Такой красивой у неё ещё не было, она всегда перешивала её на новые зимние пальто. Даже сейчас её голова повернулась к её новому, любимому, синему, где эта самая пуговица бережно пришита на самую верхнюю застёжку. Эта была большая белоснежная снежинка вычурной формы с кружком посередине, отливающая на сияющем солнце. Сколько же отцу стоило достать ещё четыре таких же для неё? Сменилось три мастера, но лишь лучший из них смог воспроизвести рисунок в точности, как дорогой принцессе оригинал.
— Какая красивая, спасибо! — Аоко просияла и, не колеблясь, взяла подарок. Мальчик удивился ещё больше, но, вдруг, искренне улыбнулся и медленно кивнул, надевая ранее снятую перчатку на руку. Потом он очень весёлым голосом «вечного озорника» спросил:
— А ты тут часто ходишь?
— Да, Аоко по этой дороге возвращается в замок! А ты тут… живёшь?
— Нет, но я прихожу на Рождество! — его яркая и лучезарная улыбка ослепляла не меньше, чем у принцев из книг. А самое главное она вовсе не была приторной и искусственной, как у принца Сагуру. Это было выражение искренней радости, — Принцесса, а ты будешь тут на следующее Рождество? Приходи, я найду что–нибудь лучше пуговицы!
— Спасибо, но Аоко нравится и пуговица! — девочка сложила подарок в карман, — Вечером здесь?
— В следующий раз приду днём!
— А как тебя зовут? — мальчик неожиданно смутился. Он посмотрел в пол, а потом улыбнулся… искусственно, как Аоко не любила, к тому же вымучено.
— Папа запрещает мне называть своё имя. Называй меня… Кид, — принцесса удивилась, но мальчик ей понравился.
— Хорошо, Кид, а кто твой папа? — безразличный взгляд, что вовсе не красит детское лицо, не изменился.
— Папа запрещает мне говорить о себе. Но он хороший, правда!
— Верю! Ладно, э, только на следующее Рождество здесь будешь? Меня папа ждёт! — Кид слабо кивнул.
— Да, я приеду на Рождество, увидимся! Спасибо тебе!
Аоко в последний раз улыбнулась и одним прыжком назад слезла с коробки, а потом побежала к воротам рынка. И всё это время чувствовала внимательный, но подобревший взгляд в спину.
Это было очень милое воспоминание для девочки, но, честно, она сомневалась, что встретит этого мальчика снова. Как не грустно, многие бедные дети просто не выживали в возрасте от младенчества до десяти лет, что уж говорить о бездомных. Но бездомный ли он, вроде есть отец? А мать? Она же не спросила! Но куда уже, разговор закончен, а раз уж всё, то поскорее в замок. Нянечка будет зла, очень зла!
Аоко пыталась вспомнить тучную женщину с кучей украшений на всех возможных местах, но мысли возвращались к неопрятной каштановой причёске и внимательным голубым глазам. Любое воспоминание рисовало его лицо в её голове в точности и долго отказывалось размывать хотя бы сантиметр «живой картины».
Но нужно было писать дальше и рассказать всё, а, чтобы не сбиться, Аоко решила вспоминать свою жизнь, как она есть.
Отец промолчал о её опоздании, зато слуги долго кричали о потерянных варежках. Аоко не решалась рассказать о новом друге никому, потому терпеливо выслушала одинаковые нотации и села за рождественский стол, перекинувшись с отцом парой фраз. А на Рождество она загадала вновь встретиться с загадочным мальчиком. И в следующий раз решилась подарить ему зимний наряд, чтобы не замёрз! И надо бы бутербродов принести, он вообще ест?!
А новый, девятый год стал одним из самых приятных в её жизни. Она побывала с отцом на трёх ярмарках (по его делам), на одну из которых приехали её подруги. Омрачала всё только ссора её папы с папой Ран, но вкусные сладости, быструю карусель и звонкий смех девочка запомнит надолго.
А ещё они все побывали в книжном магазине, где читали разные сказки и делились историями о принцах и принцессах. Аоко старалась участвовать, но отчего–то тема улетала от неё всё дальше и дальше. Но одно она точно запомнила — в следующем году прибудут три принца из других королевств посмотреть на невест. Девочки понимали, что это потенциальные женихи и искренне надеялись, что кто–то из них встретит свою судьбу, поддерживая друг друга. А для той, кому не достанется симпатичного мальчика, сговорились приготовить её любимый торт.
Аоко облизнула губы. Одно слово «торт» вызывает слюнки.
Но главное событие в году — двадцать пятое декабря. Ещё одно незабываемое Рождество, но, к сожалению, уже в грустном смысле.
Аоко помнит, как пришла на вновь пустынный рынок, рано убежав из гостей. Даже днём там ни души. Девочка улыбнулась и побежала к знакомым коробкам, но их на месте не оказалось, зато за широким деревом в другом конце рынка можно было различить фигуру мальчика, что сидел на снегу, прижав к лицу коленки. С ним ничего не было, кроме того же самого дырявого пальто, ботинок и подаренных ему варежек, всё ещё чистых, как и год назад. «Будто он их не носит совсем!» — разозлилась принцесса: «Зря, что ли, подарила?!»
— Эй, ты, — мальчик поднял взгляд и встал сам, а претензии девочки застряли в горле.
Кид плакал. И вовсе не маленькими льдинками, а водопадами, как вдруг снова сел на снег, прижав к лицу колени, и слабо захныкал.
Тогда Аоко не поняла, но позже до неё дошло — он не хотел плакать в подаренные ей варежки, не хотел портить их. Но тогда ей было не до этого.
Девочка положила руку на его плечо и немного приобняла мальчика, уложив большую сумку с подарками рядом с собой. Сейчас ему нужно было тепло и комфорт вовсе не в физическом смысле. Пусть он сначала успокоится, а подарки уже потом.
— Папа, — вдруг шепнул её друг, — Папа ушёл… навсегда.
Аоко замерла и вспомнила: через месяц после смерти матери её отец тяжело заболел и долго, не двигаясь, лежал в кровати. Все пророчили смерть, наблюдая, как его лицо принимает белый оттенок. Он бледнел и чах прямо перед ней, а когда он кашлял, Аоко, как и мальчик, прятала лицо в колени. Этот глубокий и раздражающе громкий кашель вырвался из горла и выходил на платок, который быстро становился мокрым и заменялся. Каждый раз Аоко боялась, что потом он закашляет кровью, как в одной ужасной сказке.
Но через два месяца её отец поборол болезнь. Девочка сходила с ума от счастья и хвасталась всем подданным, какой её папа молодец. Это было первое чудо, заставившее её поверить в настоящую магию!
Но… у Кида всё было не так. Его отец не смог побороть смерть; Аоко не знала что сказать. Она крепче обняла мальчика, а потом на рефлексах взяла сумку и показала ему содержимое.
— Это ничего не исправит, но… Счастливого Рождества! Будешь кушать? — она постаралась улыбнуться, но сама чувствовала, что у неё ничего не вышло. А мальчик обнял подарок и заплакал ещё громче, получив из рук подруги пару бутербродов. Он откусил кусочек и посмотрел на принцессу.
— Я… ничего не смог взять. Мама хочет переехать, — тут принцесса испугалась. Навсегда? Она не увидит нового друга на следующее Рождество? — на другую улицу. Оттуда сюда очень страшный путь, полный бешеных собак. А другой путь через речку, а в речке — рыбы!
— Рыбы? — Кид кивнул, задрожав, — Рыбы вкусные.
— Рыбы страшные! — Аоко скромно хохотнула.
— Боишься рыб?
— Да, они отвратительны! — стараясь не засмеяться, девочка прикрыла рот руками, но мальчик, доев бутерброд, сам смог слабо улыбнуться и обернулся куда–то за дерево, взявшись за что–то в снегу. Он долго рвал что–то руками, потом изменился в лице на неловкое удивление хулигана, когда план побега не удался, и снова что–то оторвал. А потом резко повернулся, — Счастливого Рождества!
