Открой его, открой его ради Бога.

Засов прозвучал в коридоре как гром, лязг и стон. Дверь бесшумно открылась. Пальцы Джонни, теперь они были белыми, как черви, умирающие на солнце, нащупали старомодный выключатель и принесли свет в мир.

Ничего.

Все ящики были закрыты, плиты пола все еще заняты, тележки все еще втиснуты между ними, и все свободное пространство на полу было заполнено закутанными фигурами, ожидающими погребения.

Пальцы Джонни сунули сигарету в рот и он закурил.

Он сделал глубокий, долгий вдох, зная, что здесь ему понадобится немного силы.

Морозильная камера была выложена зеленой плиткой, воняла грязными заводями, слизью, рвотой и замороженным мясом. Джонни зашел туда, переступая и обходя те, что лежали на полу, останавливаясь, по причинам, в которых он даже не был уверен, перед плитой.

Его сердце глухо стучало в груди.

Он взялся за простыню, как за книжную страницу, осторожно потянул ее назад. От тела исходил холодный земляной запах. Большая часть плоти на лице отсутствовала; то, что осталось, было пепельно-серым, испещренным грязью и засохшей кровью. Пуля попала в него, и, судя по всему, крупнокалиберная. Охранник башни. Десны сморщились на зубах, левый глаз был снесен вместе с сопутствующей костной орбитой. Правый глаз был открыт и остекленело смотрел.

На груди что-то лежало.

Джонни сначала подумал, что это какой-то большой паук... Но нет. Просто маленькая фигурка, вылепленная из черной грязи и палочек. Как маленькая куколка. Как, во имя Христа, это туда попало? Джонни уронил простыню, осмотрел еще два тела. Никаких кукол. Но у третьего былa однa, и у четвертого тоже.

Что, черт возьми, это были за люди? Что здесь происходило...

Тук, тук, тук.

Теперь из камер. Как будто что-то внутри отчаянно пыталось выбраться, стуча и колотя. Джонни стало холодно, потом стало жарко, по его коже побежали мурашки, и торнадо белого шума пронесся в его мозгу.

Сейчас что-то происходило. Было прохладное, потрескивающее электричество, резкий запах, движение, ощущение, тяжелое гудящее сознание. У Джонни пересохло во рту, как от опилок, он не мог открыть губ, словно они были зашиты.

Он отшатнулся, упал на чье-то тело, его рука задела мясистую руку, которая на ощупь была похожа на размороженную говядину. Он сидел там на заднице, неуверенный, ничего не понимающий, не способный сделать ничего, кроме как дрожать, задыхаться и удивляться. Он не мог пошевелиться, не мог дышать. Kамеры - теперь их было много - грохочут, стучат и дребезжат в своих корпусах. Их металлические лица были выпуклыми, вдавленными изнутри.

Затем все простыни вокруг него, словно движимые каким-то тайным зловредным ветром, начали дрожать, шуршать и шевелиться от движения под ними. Руки выскользнули наружу, пальцы безумно вцепились в воздух, как змеи.

Джонни услышал шепот голоса, еще одно ворчание, еще один издал что-то похожее на сухой лающий звук. Он сидел там, подавляя безумное желание начать хихикать. Тела теперь сидели, простыни сползали с серых, бескровных лиц и тел, похожих на содранные шкуры. Тени выползали из углов, извиваясь, как толстые змеи, шипя и скользя.

Голос, хрупкий, как хрустящая солома, сказал:

- Берегись, Джордж... у этого сукиного сына большой нож, он...

Но теперь и остальные тоже говорили, говорили теми сухими голосами, которые были просто рычащими, гортанными звуками, от которых Джонни хотелось кричать. Они были как холодная сталь у его позвоночника, плоские лезвия ножей тянулись вдоль живота и паха. Отголоски. Просто эхо. Вот кем они были. Изношенные катушки этих разложившихся мозгов повторяли свои последние живые мысли, пока комната не наполнилась ужасным бормотанием.

Теперь они поднялись вокруг него со всех сторон.

Ухмыляясь, хмурясь и снова ухмыляясь. Эти лица были отвратительными лунами с рваными черными кратерами вместо глаз. Дюжина камер морга открылась, и они выскользнули на скрипучих колесиках, поднялись, завернутые в простыни, пальцы скрутили и разорвали их чехлы. О, Боже милостивый, эти глаза, побелевшие и обесцвеченные, смотрящие на него, и такие совершенно пустые.

Мертвецы теперь были на ногах, спотыкаясь, шатаясь и ковыляя. Некоторые были обнажены, другие одеты в окровавленную тюремную форму или грязные больничные халаты.

Джонни выполз на четвереньках из дверного проема, и они последовали за ним, неровная, жуткая толпа стучащих зубов, шевелящихся пальцев и шепчущих голосов. Связки лопнули, как ржавые петли. Мышцы хрустнули, а кости раскололись. От них воняло гробницами, дренажными канавами и ямами для трупов. Один из них посмотрел на Джонни, попытался заговорить, но поток черной желчи сочился из его губ, свисал с подбородка, как ленты слизи. Его голос превратился в булькающий звук.

Крича, Джонни вскочил на ноги, бешено карабкаясь не к офису, а к гаражу и наружной двери. Его пальцы отупели, онемели и стали резиновыми, и он едва мог открыть замок, едва бросился в черную влажную ночь, прежде чем они набросились на него. Крича и вопя, он вывалился под дождь, остановившись отдохнуть в грязной луже. В небе прогремел гром и вспыхнули молнии, окрасив пейзаж в лунный блеск.

Они не последовали за ним.

Джонни сидел там, в грязи, и дождь обрушивался на него. Воздух был холодным, но грязь вокруг него была теплой и сочилась, как кровь. Он в отчаянии посмотрел в сторону самой тюрьмы, увидел высокие башни, здания, стену... но не более того.

Теперь шепчущаяся толпа выходила наружу.

Они не обратили на Джонни никакого внимания.

Балансируя на плечах, они несли гробы. Гуськом они пробирались сквозь грязь и дождь со своими гробами, похоронный парад перерезанных горл, колотых ран и разбитых черепов. Коллекция чопорно одушевленных тряпичных кукол, тянущихся набивкой из обрезанных швов, с оторванными конечностями и болтающимися глазами. И готовясь, да, готовясь к Поттерс-Филду. По крайней мере, тридцать из них, сохраняя почти военную выправку.

Джонни некоторое время сидел там, промокший, грязный и дрожащий.

Пошел дождь, и шепот упырей затих вдали и, хотя Джонни хотел бежать без оглядки, он не мог. Он поднялся на ноги, отряхивая грязь с рук. Затем он последовал за ними, в глубине души зная, что должен это увидеть.

Он шел по болотистому, затонувшему ландшафту, пока не заметил их, собравшихся на дальней стороне кладбища. В мерцающем свете он мог видеть, что они работают. Да, теперь у них были лопаты. Мертвецы роют себе могилы и не медленно, бездумно, а с большим усилием и концентрацией.

Джонни видел, что с ними кто-то был.

Кто-то с фонариком выкрикивал приказы.

Джонни вышел вперед и довольно скоро увидел там Райкера, кричащего на мертвецов, пинающего в них грязью, барабанящего им по головам стволом своего фонарика.

- Копайте, ублюдки! - кричал он им. - Копайте, копайте, копайте! Копни поглубже, ты знаешь, что тебе нужно делать! Ты знаешь дорогу!

Джонни, не говоря ни слова, некоторое время стоял рядом с начальником морга, наблюдая, как серые, подметенные дождем фигуры копают, расширяют и выравнивают свои ямы. Когда они закончили, они опустили свои гробы вниз... и забрались в них. В течение получаса все могилы были вырыты, и последняя крышка захлопнулась с жестокой окончательностью.

Затем наступила только тишина. Шум дождя, отдаленный гром.

Райкер, с мокрым от дождя лицом, сказал:

- Видишь, сынок, как это работает. Oхранники, о, они любят меня, потому что я управляю моргом, чтобы им не пришлось. Я вижу, что мертвые зарегистрированы, могилы вырыты и засыпаны, и я делаю все это сам. Я делаю это с ними.

- Мертвецы, - выдавил Джонни, теперь его разум погрузился в беззвучный вакуум. - Живые мертвецы.

Райкер хлопнул его по плечу.

- Вот и все, сынок! Вот именно! Видишь ли, много лет назад, когда я начинал работать в морге, им управлял один гаитянин, торговец наркотиками. Он рассказал мне о ходячих мертвецах. Corps Cadavre, так он их называл. Он показал мне, как это делается. Как сделать пудру, кукол, чтобы с помощью мумбо-юмбо джу-джу приказывать им...