Теперь он думал о Наде, она ему нравилась, она его заинтересовала. Была она странной: хрупкая, превосходная, изящная как ваза, залюбуешься издалека, а подойдешь – увидишь, что покрыта вся мелкими, едва различимыми трещинками. Вызывает только удивление, как же она не раскрошится на мелкие, крохотные частички, или же просто не треснет, перестанет быть красивой, а так эта ваза даже и вблизи остается быть прекрасной. Более того – раритетной, мастерски вылепленной, потому что в ней есть приобретенный изъян, который её не портит. Она была его противоположностью: ему везло, а ей – нет. Она родилась в холодный месяц, когда солнце такое низкое, что умирает даже в полдень, он – в самый разгар лета. С такой внешностью она могла запросто пожелать себе и добиться наилучшей судьбы. Но какой, задумался инспектор. На показах, в глянцевых журналах я таких не видел. Что ещё она могла сделать, как не оказаться в центре этого осиного гнезда. Возможно этот притягательный и одновременно отталкивающий взгляд она приобрела с годами. Глаза грустные и уставшие, просто выражение, так как кожа вокруг не имела кругов, была идеальной, фарфоровой. Фортунато был знаком с девушками на десять лет моложе, которые выглядели на столько же старше Нади. И он уже задумывался, какой она была раньше, до того как жизнь не наложила отпечаток, и сразу же новый вопрос рождался из предыдущего, а может быть она такая была всегда? И прочие, новые вопросы захлестывали его, и самый главный из них был: можно ли этот неожиданный вихрь эмоций объяснить влюбленностью? Вот так, без лишних слов, просто любовь. «Я её не знаю.»
Инспектор внешне контролировал растерянность, казался уверенным в себе, чего нельзя было сказать о допрашиваемой, она то и дело мялась, поправляла золотистые волосы, гладила колени, потупляла взгляд или наоборот смотрела в упор, учащенно при этом моргая. Чувствовала себя неуютно. Возможно он ей нравился, он нравился всем: высокий, с атлетически сложенной фигурой, результат вечерних пробежек. Молодой, недавно исполнилось тридцать, черные гладкие пряди волос спадали по обе стороны удлинённого лица. Фортунато был безукоризненно выбрит, хотя в последнее время было принято носить бороду, инспектор за модой не гнался. Не говоря уже об одежде, здесь он тоже имел классические вкусы. Например, надеть облегающие укороченные брюки и оголить лодыжку, в соответствии с новыми тенденциями, для него было немысленным. Сейчас он был одет в серый свитер и такого же цвета, только на один тон светлее рубашку, темные джинсы и сияющие туфли. Главным аксессуаром Фортунато считал улыбку и вот это доброжелательное лицо, слегка наклоненное вбок, было обращено к Наде уже в течение пяти минут, после того как она вошла в кабинет и села на стул.
Инспектор вводил себя в состояние психологической готовности, но молчание затягивалось и он злился, что потерял равновесие ещё до того как было произнесено хоть единое слово. Решил скрыть сумбурное состояние, отшутившись.
«Ну и что? Для начала, никаких вы, мы практически одногодки, и вообще не люблю я эти формальности. Зови меня инспектор, имя мне моё не нравится.»
Он рассмеялся. Был ли он нарциссом? Нет, он не пользовался своей привлекательностью чтобы каждый день завоевывать новых женщин. Он их не искал, не ходил, например, на дискотеки и не использовал спортзал, как место для знакомств. Фортунато ждал, что когда-нибудь удача пошлет ему сюрприз, найти «её»: друзья представляли иной раз таких сногсшибательных красавиц, которым невозможно сказать нет. Но всё это была не она. Он конечно их любил, ухаживал, старался увидеть в них мать своих детей, но не получалось. Красивые дамы очень высоко себя ценят, а у него была ненормированная работа, часто по выходным он не мог уделять должного внимания своим спутницам и они сами по себе менялись. Фортунато был достаточно инертным в этом отношении, он ждал когда почувствует желание заботиться о своей возлюбленной, а не только влечение. Хотел сам расслабиться, не играть наперегонки, просто идти вместе. Он не подгонял время бессмысленными, на его взгляд, поисками, зная наверняка, что если она придет, то только в свой момент, и если этого ещё не произошло, значит выигрышная комбинация не выпала.
«А твоё имя мне нравится, Надежда. Сколько же про тебя сложено разных изречений. Вот сейчас пришел мне на ум миф о Пандоре, которую создали мстительные боги Гефест, Афина-Паллада и Гермес. Зевс повелел покарать Прометея и послал его брату эту хитрую и прекрасную девушку. У Эпиметео имелся ларец, который было запрещено открывать. Пандора не смогла удержаться из-за любопытства. После того, как вылетели наружу бесчисленные болезни, мыслимые и немыслимые беды и несчастья, беспокойства, на дне осталась лишь крохотное существо со сломанным крылом цвета радуги, потому что несмотря на веселую натуру, оно было сделано напополам из слез. Пандора испугалась и захлопнула ящик. Она познала страх и боль, но в минуту отчаяния услышала слабый голосок запертой надежды. Надежда просила её выпустить и уверяла, что может всё исправить и исцелить любые раны.»
У Нади искривилось лицо, как будто она собиралась заплакать.
«Не надо», остановил её Фортунато. Он изучал её: однозначно, крайне уязвимая особа, подумал инспектор. «Мы должны поговорить по душам, и ты должна сказать всё то, что ты возможно не сказала моим коллегам. Я хочу помочь. Ты должна мне доверять. Даже если ты это сделала, сознайся, я могу закрыть дело за недостаточностью улик, но по крайней мере мы будем уверены, что в тюрьму не пойдет невиновный человек. Ты должна понять, что мы здесь тоже люди, и можем сострадать, и я понимаю, что у тебя была масса причин для убийства. Если всех, кто преступает закон, отправлять в заключение, у нас не останется места для действительно опасных преступников. Подумай об этом, не торопись. Во первых ты облегчишь свою душу, я думаю, что такой груз невыносим для человека с не злодейским сердцем, а ты очень умная, чуткая женщина. Я думаю, ты просто оступилась в момент безысходной слабости и одиночества. В какой-то черный промежуток времени, когда единственным выходом из ситуации ты увидела физическое уничтожение твоей свекрови.»
Он сделал выжидательную паузу, подталкивая Надю на ответ. Фортунато прекрасно понимал, что с ней лучше всего по-хорошему, начнешь нажимать – закроется. Как только это не дошло до старой мегеры, для инспектора было загадкой. Ну и поделом ей, вот и поплатилась. Было бы просто замечательно, если бы ему удалось выудить признание. Конечно, весь разговор о том, чтобы закрыть глаза, был блефом, но могло сработать. У неё была слабая психика, хрупкая, как и телосложение. Всё равно подход был верен, Надя начала вкрадчиво отвечать, словно кошка, которую погладили и пригрели, замурлыкала.
«Инспектор, спасибо вам, но я правда не убивала. Я сознаюсь, в мыслях я сделала это множество раз, те черные трясины, которые вы ой, ты, только что описал. Я сама ужасалась своей жестокости, эта женщина преображала меня, она не давала мне быть самой собой. Она специально провоцировала во мне эти низкие эмоции, и я уж и не знала, кто прав, кто виноват. Ну, конечно, виновата была она, как зачинщик, но когда я ей желала смерти, я велась у нее на поводу, я ошибалась, я становилась самой себе противной. Самое интересное, что я всегда оставалась одной, меня никто не поддерживал. Муж мой говорил, что я не должна принимать её в всерьез, не обращать внимания, он и сам умывал руки. Как можно не обращать внимания на того, кто постоянно лезет в твою жизнь, критикует, решает, что тебе делать или не делать. Я не считаю, что я всегда права, но и я не могу угодить всем, а она со своей колокольни диктовала, оскорбляла, унижала. Она психологически давила на меня, постепенно внушая мне мысль, что я ни на что не должна претендовать, что я издеваюсь и причиняю боль её сыну. Это всё ложь, мы были с Маттео очень счастливы, прежде чем переселиться в дом, где на втором этаже жила она. Это было настоящей ошибкой, и я не знаю, как я смогла решиться на переезд, видимо потому что мой муж мне поклялся, что при первом же инценденте мы уедем. На самом деле я попалась в ловушку, он с самого начала знал, что мы останемся в том доме навсегда. Ты понимаешь, как он обесценился в моих глазах после этого, он превратился в человека, на которого нельзя положиться, которому нельзя доверять. Он меня предал, хотя я умоляла его продать дом, или сдать его, но Маттео отказался, заверив меня, что я там буду хозяйкой и никто меня не тронет. Наглая ложь, и всё это её рук дело.»
