Нико взглянул на Этьена и понимающе кивнул.

— Наследник к четырнадцати годам уже и попробует вина, и побалуется с фрейлинами, и совершит какие-нибудь мерзости — кого-то прикажет высечь, прогнать, может, даже выклянчит казнь. Такому взрослому пусть золотая лопатка руки не сожжет, но золотой тюльпан точно не дается. Хорошо, хоть какая-то магия будет.

Я оглянулась. Нас обступили все лепесточники и жадно слушали Этьена.

— Поэтому, — продолжил бывший министр, — у нас есть только одно средство для спасения. Наследник престола…

Нико вздрогнул. Я прижала мальчишку к себе.

— Каждый из нас приговорен к смерти, — спокойно сказал Этьен, — мы можем быть откровенными. Наследник престола должен войти в коронационный зал и произнести присягу принца.

— Но там же вряд ли есть корона? — спросил удивленный Терсан.

— Если наследник появится перед людьми без силы, нас не спасет и корона. Если же будет в силе — корона не понадобится, — уверенно сказал Этьен. — Лош хочет собрать всех на площади, чтобы Город увидел казнь его врага. Это нам на руку.

Черная тоска отступила. Шанс есть, мы поборемся! Но как добраться в этот чертов зал?

— Жаль, что у Лирэна не было второго ключа от подземных дверей, — вздохнула я.

— Зато у нас есть живой ключ, — сказала Магали и показала на Этьена.

Я взглянула с недоумением и на Магали, и на мудреца. Человек, конечно, хороший. Но как он равнодушно обзывал моего Лирэна «непутевым малым», так просто не забуду.

— Пока ты скиталась по городу, — продолжила Магали, — он рассказывал о своих юношеских проказах, в том числе и подземных приключениях. О том, как любопытство однажды привело его в коронационный зал. Мсье Этьен, если наследник должен войти в эту таинственную пещеру, — при этих словах Магали скептически хмыкнула, — вы должны стать проводником.

Зануда внимательно посмотрел на нее. И коротко сказал:

— Я сделаю это.

— А потом новый король немедленно подпишет указ об освобождении нашего маршала? — радостно предположил Терсан.

— Это не так просто. — Этьен вернулся от героизма к скепсису. — Чтобы подписать указ, нужна канцелярия, где его напишут, а канцелярию сначала надо захватить.

Я на секунду сникла. Действительно, ну станет мальчишка королем — кстати, как мы узнаем, что он им стал? Корона в этом заброшенном зале хранится вряд ли. Как это поможет в самом главном деле — самом главном для меня?

— Даже если принц указа не подпишет, есть и другой путь. — сказала Франсю. — Выкуп.

— Выкуп? — усмехнулся Терсан. — Это же детская игра. «Друг дружку выкупай, выкупай, да не зевай! Леденец не принесут — Лиззи локон отстригут!»

— Детские игры и считалки, — серьезно сказал Этьен, — произошли от настоящих заклинаний и преданий. Выкуп существовал давным-давно, хотя вряд ли применялся последние два века. Тот, кто хочет спасти приговоренного, должен принести на площадь то, что все, кто собрался, признают выкупом. Например, столько денег, чтобы год бесплатно кормить хлебом всех нищих. Или назвать имена настоящих преступников. А толпа решает — принять выкуп или нет. Если не приняла, то выкупщик-неудачник тоже идет на эшафот.

— Тогда любой богатый негодяй, если не сможет подкупить суд, наймет толпу, которая будет орать: «Выкуп принят!», — усмехнулась Магали.

— Вот именно, так происходило много раз, — кивнул Этьен. — Поэтому, когда короли решили отменить обычай, особо оговаривалось: королевским указом выкуп запрещен. Но на этот раз этой оговорки нет.

— И я даже догадываюсь, о каком выкупе идет речь, — сказала Магали.

ЛИРЭН

М-да, так закончить свою жизнь я не планировал. То есть понимал, конечно, что моя профессия не располагает к спокойной старости. Но все же я стал маршалом, а это значит, считал себя в какой-то мере защищенным от банальной пыточной и плахи под свист толпы. Клинок в спину на очередном кутеже капитанов, причем отравленный. Или просто яд в бокале, желательно с мгновенным эффектом, чтобы я не успел никого обвинить слабеющими губами.

Увы, этот путь я тоже выбрал сам. Не могу сказать, что добровольно, — другого просто не было. И да, мне очень не по себе. По правде говоря — умирать совсем не хочется, а умирать мучительно не хочется еще больше.

Я, конечно, держал лицо. И когда унылый секретарь ускоренно бубнил список моих преступлений, начиная чуть ли не с воровства пирожков в босоногом возрасте. И когда меня из зала суда не вернули в камеру, а доставили в «зал воспоминаний» — камеру пыток. Начальник конвоя повторил приказ Лоша — сохранить мне «товарный вид» для предстоящей публичной казни.

Следователь — или просто чиновник, ведь расследование уже завершилось, — спрашивал меня о тайных путях на пустошь. Когда у меня были силы отвечать внятно, я ругался или презрительно бросал: «Недорого подкупили вашу стражу и прошли». Когда боялся, что проклятие перерастет в вой, просто сжимал зубы.

Не давать сволочам почувствовать свой страх — сейчас это было моей главной задачей. Все люди смертны, что же, значит, мое время пришло. И самая страшная пытка рано или поздно закончится. В моем случае — рано. Завтра в полдень. И это знание помогало.

Впрочем, мерзавцы и правда выполняли приказ «не перестараться». Спасибо, кости не переломали — хотели, чтобы я взошел на эшафот своими ногами и помахал бы рукой любопытным горожанам.

Однажды я разглядел возле столика писца фигуру в маске. Может, он сохранил инкогнито для местного персонала, но я узнал его сразу. Это была минута передышки, когда предыдущая боль отошла, и я воспользовался моментом.

— Хотите узнать, — спросил я у чиновника с искренним участием, — как визжит блюститель Добродетели, Хранитель города Лутт, когда он чего-то боится? «Стой, иначе он меня убьет!» — дико взвизгнул я.

Мне с ранних лет удавалось воспроизводить чужие голоса — крики торговок, кучеров, ворчание старых баб. Вот и сейчас удалось. Иначе Лош не поспешил бы удрать из сводчатого зала.

Потом, когда меня потащили к дыбе, я умудрился удариться головой о рассохшуюся дубовую станину. Башку не расколол, но, будь здесь темное небо, оно осветилось бы звездами. В легком обмороке расслышал, как чиновник громко повторяет мои ругательства и зовет лекаря. Когда тот притопал, я всеми силами начал изображать дохлую муху.

Лекарь, чиновник и главный палач провели консилиум и пришли к выводу: если очень нужно, можно и продолжить, но через полчаса, не раньше. Чиновник выругался еще раз и меня уволокли в камеру.

Что ж, времени до утра не так много, если получится, потяну еще раз.

Только вот лежать неподвижно — та еще задача. Скоты здорово исполосовали мне спину, и до раскаленного железа доходило, правда, им больше угрожали, чем прижигали. Но в паре мест кожа горела так, словно ее все еще поджаривают. Ну, хоть иголки под ногти не загоняли — и то на бесцветье бутон.

Самое удивительное, что я все еще не потерял надежды как-то выкрутиться, ведь жив и даже не особо покалечен. Всемогущее «вдруг» не приходит к тем, кто сдается. Вот и я не собираюсь. Есть передышка? Надо использовать с умом. Может, вон того стражника подозвать, когда остальные подальше отойдут? Морда у него пропитая и вся насквозь прохиндейская. А мне есть что предложить за свою свободу. Маршалы Братства кладов не закапывают — это известно даже такому тупице, как Лош, поэтому меня хоть об этом не спрашивали. Зато кое-кто должен лично мне, так что карман наполнится золотом в первый день свободы. Мизерный шанс, но надо пробовать…

Увы, пройдоху не оставили возле моей камеры в одиночестве, хотя я поджидал этого момента, как кот у мышиной норы, притворяясь мертвой пустотой. Дождался только того, что в конце коридора снова послышались шаги, а все мое нутро взвыло — очень ему пытки не нравились. Эх… держись, брат Лир. Орать от боли — не наш с тобой метод.

Как ни странно, но шаги замерли, не доходя до моей решетки. И вообще, я не сразу сообразил, что они не похожи на тяжелую поступь палаческой команды и не брякают амуницией, как местные стражники. О! Вот забрякали, но удаляясь. Что, особый гость пожаловал? Даже догадываюсь какой. Век бы эту рожу не видеть!