Второй феномен, указанный Гумбольдтом, имеет не менее глубокие последствия и для современной технологии, и для современной медицины: дело не только в том, что некоторые люди более чувствительны к электричеству, чем другие, но и в том, что у всех людей разные способности проводить электричество и накапливать заряд на поверхности тела. Некоторые люди не могут не накапливать заряд, даже если просто двигаются и дышат. Они – ходячие генераторы искр, похожие на женщину из Швейцарии, о которой в своих путешествиях услышал шотландский писатель Патрик Брайдон. Ее искры и удары током, по его словам, были «сильнее всего в ясный день или во время прохождения грозовых туч, когда воздух особенно насыщен этим флюидом»[47]. Такие люди чем-то явно отличались от других в физиологическом смысле.
И, наоборот, находились и люди-диэлектрики, которые, даже если их руки хорошо смачивали, проводили электричество так плохо, что они прерывали течение тока в человеческих цепочках. Гумбольдт провел немало подобных экспериментов с так называемыми подготовленными лягушками. Когда человек на одном конце цепочки из восьми подопытных брался за провод, соединенный с седалищным нервом лягушки, а на другом конце – за провод, соединенный с мышцей бедра, то при замыкании цепи мышца начинала дергаться. Но вот если в цепь попадал человек-диэлектрик, этого не происходило. Сам Гумбольдт тоже однажды прервал цепь, когда у него поднялась температура, и он на время оказался диэлектриком. Не смог он в тот день и получить вспышку электрического света перед глазами[48].
В Transactions of the American Philosophical Society за 1786 г. есть доклад Генри Флагга о похожих экспериментах, проведенных в долине реки Эссекибо (ныне Гайана), где цепочка из множества людей взялась за голову и хвост электрического угря. «Если присутствовал кто-то, кто не был способен принимать электрический флюид, – писал Флагг, – то этот человек не получал удара током в момент контакта с рыбой». Флагг упомянул одну женщину, которая, как и Гумбольдт, во время эксперимента страдала от небольшой температуры.
Некоторые ученые XVIII в. сделали из этого вывод, что электрочувствительность и электропроводность человека являются индикаторами общего состояния здоровья. Бертолон заметил, что искры из лейденской банки сыплются слабее и медленнее, если ее касается пациент с лихорадкой, а не здоровый человек. Во время озноба все было наоборот: пациент превращался в «сверхпроводник», и искры, которые летели от него, были сильнее обычного.
По словам Бенджамина Мартина, «больной оспой не может быть наэлектризован вообще никакими способами»[49].
Но, несмотря на наблюдения выше, электрочувствительность и электропроводность не оказались надежными индикаторами ни хорошего здоровья, ни плохого. Чаще всего они казались распределенными совершенно случайно. Мушенбрук, например, в своем Cours de Physique упоминал трех человек, которых ему так и не удалось ни разу наэлектризовать: крепкого, здорового 50-летнего мужчину, здоровую и красивую 40-летнюю женщину, мать двоих детей, и 23-летнего парализованного мужчину[50].
По-настоящему влиятельными факторами оказались возраст и пол. Бертолон считал, что электричество сильнее действует на молодых взрослых мужчин, чем на младенцев и стариков[51]. Французский хирург Антуан Луи соглашался с ним. «Мужчину двадцати пяти лет, – писал он, – наэлектризовать легче, чем ребенка или старика»[52]. По словам Сгуарио, «женщины обычно электризуются легче и лучше, чем мужчины, но у обоих полов электризации легче поддаются люди с огненным, вспыльчивым темпераментом, а молодые – легче, чем старые»[53]. Морен писал: «Взрослые и люди с более сильным темпераментом, с более горячей кровью, более вспыльчивые, также более подвержены влиянию этой субстанции»[54]. Эти ранние наблюдения – что молодые здоровые взрослые более уязвимы для электричества, чем другие люди, – могут показаться неожиданностью. Но позже мы увидим, насколько же они важны для проблем современного здравоохранения, особенно проблемы с гриппом.
Чтобы более-менее подробно проиллюстрировать типичные реакции электрочувствительных людей, я выбрал доклад Бенджамина Вильсона об эксперименте над его 25-летним слугой, который добровольно согласился подвергнуться электризации в 1748 г. Вильсон и сам был электрочувствительным, так что, естественно, более внимательно относился к подобным эффектам, чем некоторые его коллеги. Современные электрочувствительные люди без труда узнают большинство эффектов – в том числе и последствия, длившиеся несколько дней.
«После первого и второго экспериментов, – писал Вильсон, – он пожаловался на ухудшение настроения и неважное самочувствие. После четвертого эксперимента он стал очень горячим, а вены на руках и лице сильно набухли. Пульс бился чаще, чем обычный быстрый, еще он пожаловался на жестокое сдавление в сердце (как он выразился), которое длилось вместе с остальными симптомами в течение почти четырех часов. Когда он обнажил грудь, она оказалась сильно воспалена. Он сказал, что у него сильно болит голова и колет в глазах и в сердце, а также ломит все суставы. Когда вены начали набухать, он пожаловался на ощущение, похожее на удушение или слишком сильно затянутый на шее воротник. Через шесть часов после эксперимента практически все жалобы разрешились. Боль в суставах продолжалась до следующего дня; он жаловался на слабость и очень опасался простудиться. На третий день он полностью пришел в себя.
Удары током, полученные им, были весьма слабыми, – добавил Вильсон, – по сравнению с теми, которые получают большинство людей, когда они для развлечения берутся за руки, чтобы замкнуть цепь»[55].
Морен, который перестал подвергать себя воздействию электричества еще до 1748 г., тоже довольно подробно описал его пагубное действие. «Люди, которых электризуют на смоляных брикетах или шерстяных одеялах, часто становятся похожи на астматиков», – заметил он. Морен описал случай с молодым 30-летним мужчиной, который после электризации тридцать шесть часов страдал от лихорадки и восемь дней – от головной боли. Он отрекся от электромедицины, придя после экспериментов на людях с ревматизмом и подагрой к выводу, что «все пациенты стали после них страдать еще сильнее». «Электричество несет с собою симптомы, подвергать себя которым весьма неблагоразумно, – писал он, – потому что восстановиться после нанесенного ущерба не всегда просто». Особенно он не одобрял медицинское применение лейденских банок, рассказав историю о мужчине с экземой на руке, который, получив удар током от маленькой банки, в которой было всего две унции воды (около 60 мл), затем целый месяц страдал от боли в руке. «После этого, – писал Морен, – он уже не был готов становиться мальчиком для битья для изучения электрических феноменов»[56].
Вопрос, приносит ли электричество больше пользы, чем вреда, для людей, живших в то время, был далеко не праздным.
Морен, у которого была электрочувствительность, и Нолле, у которого ее не было, столкнулись лбами, споря о будущем нашего мира на заре электрической эпохи. Их дебаты были предельно публичными – они развернулись на страницах книг и журналов того времени. В первую очередь, электричество было известно как свойство живых организмов, необходимое для жизни. Морен считал, что электричество – это своеобразная атмосфера, дыхание, окружающее материальные тела, в том числе живые, и вступающее во взаимодействие со всем, что окажется поблизости. Его приводила в ужас идея Нолле, что электричество на самом деле может быть субстанцией, которая перетекает из одного места в другое, которая не может вытечь откуда-либо, пока туда не притечет новое электричество, субстанция, которую человечество укротило и теперь может послать в любую точку мира, куда ему заблагорассудится. Дебаты начались в 1748 г., всего через два года после изобретения лейденской банки.
