Когда Престон сделал полшага к Сандре и улыбнулся, она отвернулась, опустив голову, толкая Шона перед собой.

  «Моя проблема в том, что…» начал Уэсли, изо всех сил стараясь объяснить это как заключенному, так и Эвану, «… там нет ничего о том, чтобы забрать его на какой-то чертов прием».

  "Будить."

  "Что?"

  «Это поминки».

  — Как бы вы ни называли это, нас это не касается.

  Эван качает головой, чувствуя, как поднимается его гнев, но держит все под контролем. — Подумай об этом так, Уэсли, похороны состоят из двух частей, верно? Первый здесь, в крематории, второй — дома.

  — Чепуха, — сказал Уэсли. — Ты говоришь ерунду.

  — Что ж, Уэсли… — Эван придвинулся ближе, понизив голос. — Мне плевать, что вы думаете, мы все равно его возьмем. Так что либо вы идете с нами, либо ищете, чем себя занять. Может, сядешь на заднее сиденье машины и почистишь зубы?

  Две приемные на первом этаже были разделены парой дверей из обтесанной сосны, уложенных в широкую арку, и они были заперты, что позволяло людям свободно перемещаться между ними. Бокалы, позаимствованные у лицензии, Дерек и Шон расставили на низкой полке, бутылки рядом с ними — белое вино, как подумала Лоррейн, и немного газированной воды на случай, если кто-то захочет сделать себе опрыскивание; апельсиновый сок, довольно много пива, банки кока-колы и фанты для детей; нет духов, не в середине дня. Еду с помощью Сандры Лоррейн расставила на длинном столе у ​​французских окон, выходивших в сад.

  Это был один из тех ранних летних дней, которые начинались ярко и свежо, а затем грозили окутать облаками; любой ветерок стих, и теперь он становился решительно душным. Несмотря на то, что она сняла пиджак, Лоррейн чувствовала, как ее блузка прилипала к ней, когда она двигалась.

  Наручники с Престона сняли, как только они прибыли в дом, и один или два человека подошли к нему, сделали несколько замечаний по поводу его потери, а затем снова поспешили прочь, никогда не останавливаясь достаточно долго для разговора. Сандра храбро принесла тарелку с сосисками и протянула ему, избегая его взгляда; в тот момент, когда он взял один, она отвернулась, его благодарность была странно нежной для ее ушей. Юный Шон целую вечность колебался, осмеливаясь задавать вопросы, которые, в конце концов, так и остались незаданными.

  Если не считать Лоррейн, только сестра Дерека, Морин, чувствовала себя комфортно в присутствии Майкла, прислонившись спиной к стене после того, как предложила ему сигарету и подтолкнула его рассказать ей, каково это было внутри, будучи запертой вот так, без, знаете, женщины — Морин чуть ли не флиртует с ним, вот как это казалось.

  — Часы? — сказал Уэсли, кивнув в сторону, где стояли Престон и Морин. Морин теперь немного посмеивалась, выгибая шею.

  Эван кивнул. Он и раньше видел таких женщин, дни свиданий, репутация какого-то парня как крепкого орешка, у которого все гормоны взбудоражены.

  — Продолжай в том же духе, — сказал Уэсли, — получи больше, чем она рассчитывала.

  Эван прошелся по комнате и принес еще пару бутербродов. — Ты знаешь, как тебя зовут? он сказал. «Уэсли».

  "Что насчет этого?"

  «Я тут подумал, тебя назвали в честь Уэсли Снайпса или как?»

  — Боже, чувак, — со смехом воскликнул Уэсли. — Ты знаешь, сколько мне должно быть лет, чтобы меня назвали в его честь? Как долго, по-твоему, этот парень существует, а? Белые люди не умеют прыгать. До этого о нем никто не слышал». Он покачал головой и рассмеялся. «Уэсли Снайпс, моя черная задница!»

  — Так кто же? — невозмутимо спросил Эван.

  — Ты знаешь Уэса Холла?

  Эван покачал головой.

  «Игрок в крикет. Быстрый боулер, чувак. Лучший. Уэс Холл и Чарли Гриффитс. Когда-то давно играл за Вест-Индию. Уэс, он с Барбадоса. Как мой старик. Уэсли снова рассмеялся. «Эти парни сегодня, вы думаете, что они быстрые, ну, вы медленно, чтобы вытащить голову, когда Уэс Холл ударит вас вышибалой, помашите головой на прощание».

  Эван стоит там, смотрит на него, глаза стекленеют.

  — Ты увлекаешься крикетом, Эван, или как?

  «Группа взрослых мужчин, которые целыми днями стоят и пытаются ударить по маленькому красному мячику, — так говорил мой папа».