— Так а че? — сразу пошел на попятную мальчишка, замирая. — Я к тому: вдруг помочь надо…
— Какие мы тебе тетеньки? — Лидка швырнула в него камешком, и тот, не долетев, звонко заскакал по асфальту. — Мы тебя на семь-восемь лет всего старше! Тетеньки!
— Да я так! — крикнул парень, ища поддержки у своих приятелей.
Те предпочли сосать дешевое баночное пиво.
— Штанам своим помоги!
Лидка подбила сумку и потянула за руку Таню, которая разворачивающееся представление смотрела в роли зрителя.
— Пошли-пошли, — сказала Лидка.
Скоро тротуар кончился, и между приземистыми, серыми домами пришлось пробираться то по дощатому настилу, то по разъезженной, перемешанной с песком, кочковатой земле. По правую руку потянулась раскопанная тепловая магистраль. На кучах песка лежали рыжие трубы. Вразнобой кренился штакетник.
— Второй год делают, — кивнула на магистраль Лидка.
— Может, до зимы-то доделают, — сказала Таня, поднимая сумку, чтобы не зацепить дно гвоздями, торчащими из поваленного щита.
— Ага, жди!
Пока пропускали «ЗиЛ», за каким-то дьяволом забравшийся в их места, пока шли мимо бараков, которые по документам вроде как уже снесли, но в которых все еще жили люди, Лидка, распаляясь, успела поведать Таньке, какая пестрая и напряженная сексуальная жизнь выдалась бы у тех, кто имеет к раскопкам какое-либо отношение, если бы у Лидки была такая возможность.
О, знаменитой немецкой киноиндустрии и не снилось!
Таня как представила все это непотребство, голых мужиков среди труб, совершающих тяжелые, грубые движения, так чуть не поперхнулась. Одурела совсем на безрыбье-то. От одной мысли голову кружит.
По отношению к Олежке — почти предательство. Не муж, не жених, а все же семья. Не выставишь из квартиры, занавесочкой не прикроешь. Совестно. Да и чего она там у мужиков не видела?
— Танька, не спи! — прикрикнула на нее Лидка, отмахавшая метров десять от случившейся с подругой фантазии.
— Бегу.
С сумкой на сгибе локтя Таня припустила вдогонку.
Ух! Щавель-щавелек! Пролил растительного масла — салат. Сварил в кипятке — суп. Измельчил, закатал в блины — начинка. И витамины. В магазине таких витамин не купишь. Деньги на магазины нужны.
Солнце качалось из стороны в сторону. Горели щеки и шея. Сумка мягко била в бедро. Впереди рос деревянный домина, то ли контора, то ли склад какой, обшитый серыми от времени досками, а уже за ним, выглядывая сбоку, желтел Лидкин жилой дом.
Ну вот, полдела сделано.
Первый подъезд. Второй этаж. Квартира номер три.
Лидкин сожитель защелкал замками, не дожидаясь звонка в дверь. Высмотрел, выглядел в окно. Улыбочка заискивающая, как у воришки, проделки которого вот-вот обнаружат.
— Лидонька, ты уже все? Сумища-то какие здоровые!
Сожитель отступил в сторону, давая подругам пройти в прихожую. С сумками не помог, но дверцу прикрыл. Щелк!
— А я, Лидочка, все съел! — поделился он новостью о себе, любимом.
Таня никак не могла взять в толк, что Лидка в нем нашла. Мордатый, с пузиком, лет на пятнадцать, пожалуй, старше ее. Оно, конечно, полюбишь и козла. Но то козла! А не пойми что.
— А нам ты что-нибудь оставил? — сердито спросила Лидка, перенимая сумку от Тани.
— Вам — фигуру беречь.
— Ты серьезно? — уставилась, высверлила глазами сожителя Лидка.
— Ну что ты, что ты! — засмеялся тот. — Конечно, оставил. Кефирчика вам оставил. Пол-литра кефирчика.
Бочком он сместился Лидке за спину и принялся высвобождать ее от верхней одежды, что-то мягко приговаривая, обволакивая тихими словами. Приютила его Лидка где-то три месяца назад, но Таня, хоть убей, никак не могла запомнить его имени. То ли Леша, то ли Леня. Не имя, а подвох один.
— Перекусишь? — обернулась Лидка.
— Если только чаю, — ответила Таня.
— А чай есть, есть! — обрадовался сожитель.
С Лидкиными вещами он протиснулся мимо Тани к вешалке, совсем легко задев ее грудь. Вроде бы случайно, а вроде бы не случайно. Таня только распахнула куртку да расстегнула кофту под ней.
— Жарко? — спросил то ли Леша, то ли Леня.
— Ты чайник ставь! — скомандовала Лидка, присаживаясь на низкий стульчик.
— Да-да.
Сожитель протиснулся снова, теперь уже ненароком коснувшись Таниного бедра. Словно бы она мешала ему пройти. Клеится что ли? Таня нахмурилась.
— Ты садись, садись, — показала глазами на застеленный газетой пуфик подруга. — Передохни.
— Ага.
Таня угнездилась на пуфике, чувствуя себя изношенной и старой. Это в двадцать-то пять лет! Кошмар. Хотя, конечно, собирая щавель, отмахали они с Лидкой километра два туда да два обратно. Да с сумкой. Бедро, которого коснулся Лидкин сожитель, горело. Тепло отдавало в низ живота. Это уж совсем, тихо, про себя, вздохнула Таня. Еще немного — и под любого мужика брошусь. Может, с Лидкой также случилось? Она на полгода старше. Бандита какого-нибудь подцеплю…
Таня отклонилась на стену. Под затылком зашуршал календарь.
— Чайник стоит! — объявил то ли Леня, то ли Леша, возникая в проеме. — Я вам там печеньица…
— Ты лучше газет нам нарежь, — распорядилась, выдохнув, Лидка, — хоть какой-то толк от тебя будет.
Он потянула к ногам одну из сумок.
— А газетки куда? — заулыбался сожитель.
— Щавель будем заворачивать!
— Понял.
— Разворот на четыре части.
— Понял-понял.
Сожитель исчез. Лидка потянула «молнию» на сумке.
— Тань.
— Что?
Таня заморгала, обнаружив, что едва не отключилась у подруги в прихожей. Что-то развезло ее после тряски в автобусе. А может это уже голодный обморок? Так-то с прошлого утра — две кружки чая всего. И вафелька.
— Танька!
Таня улыбнулась, мотнув головой.
— Прости, я что-то…
— У тебя есть, куда щавель сложить? — наклонилась Лидка.
От нее остро пахнуло потом.
— Ага.
Таня охлопала карманы куртки и вытянула из левого сине-белый пакет «Rothmans».
— Ух, какая красота! — восхитилась Лидка. — Сюда не щавель, сюда подарочные наборы складывать.
— Ага. Всего побольше.
В комнате, куда ушел сожитель, звонко защелкали ножницы.
— Ты знаешь, — сказала Лидка, накладывая темно-зеленые комья щавеля в пакет, — завтра-послезавтра мы с тобой поднимем рублей по триста. Это я тебе точно говорю.
— Откуда столько-то? — спросила Таня, а у самой затянуло под сердцем от тайной радости.
Триста рублей. Триста! Пир на весь мир.
— Так по пять рублей пучок. У Махмуда будет по десять, не меньше, это если будет еще, а у нас — в сторонке, но по пять. С руками оторвут! И за сотню пучков в сумках точно будет. Я сегодня все промою, разложу и рассортирую. И ночь проморожу. Не скиснет, думаю. А ты на рынке чтобы к семи была, как штык.
Таня кивнула, наблюдая, как пухнет, выпячивает синее брюхо «Rothmans».
— Все, — Лидка передала пакет. — Немного, но на суп и салат тебе хватит. Остальное — на продажу.
— Тогда я пойду? — спросила Таня.
— А чай? Коля! — крикнула Лидка, поднимаясь. — Килька-то у нас осталась или нет?
Коля, с удивлением подумала Таня. А Леня где?
— Солнышко! — ответил сожитель, с хрустом разрезая газетные листы. — Килечку я не ем! Килечка в холодильнике лежит.
— Во, килька есть.
Лидка потащила Таню с пакетом на кухню. Там уже постукивал крышкой стоящий на плите чайник.
— Садись, — Лидка усадила подругу на табуретку. Глянула подозрительно: — Бледная ты что-то.
— Устала, — улыбнулась Таня.
— Ясно-понятно.
Лидка выключила чайник и засуетилась, собирая на столе блюдца, чашки и какую-то нехитрую еду. В ладони у Тани вдруг оказался бутерброд — две рыжие от томатного сока кильки на куске батона. Кажется, это надо было съесть. Рот заполнился вязкой слюной, мешающей разжать челюсти. Все куда-то поплыло. Не кухня, а аморфное, бесхребетное помещение. Разве так строят?
— Не спи, наворачивай, — возникла в поле зрения Лидка, впихивая в свободные пальцы чашку с чаем.
