– Моника, зая, давай местами пересядем?
Аран наконец отвернулся. Ему стало грустно. Возможно, от того, как потрясающе они смотрелись все вчетвером. Как одна семья. А иногда на слишком потрясающие вещи смотреть не хочется, потому что они принадлежат не тебе. Он достал по привычке пачку сигарет, но курить передумал и просто положил ее рядом на стойку. Бесцельно поведя глазами по помещению, он только сейчас понял, что картины на стенах на самом деле были черно-белыми фотографиями каких-то музыкантов. Здесь, видимо, действительно все крутилось вокруг музыки. Глубоко вздохнув, он снова выпил немного пива.
Четверка музыкантов скоро начала собираться уходить. Распрощавшись с барменом, они обнялись с официанткой, и уже в дверях Серж обернулся:
– Кристи, в воскресенье в три, не забудь!
– Да, да! А что с собой-то принести?
Моника ответила за Сержа:
– Ничего! Мы с Линой пирог испечем!
– Ладно, до воскресенья!
Кристи зашла за стойку бара и стала одной рукой выставлять грязные стаканы в раковину, второй уже открывая посудомоечную машину. В воздух поднялись клубы жаркого пара. Аран подпер подбородок кулаком и, постукивая краем стакана с пивом о верхние зубы, с непонятной грустью стал рассматривать завихрения пара в свете навесных ламп над барной стойкой. Он так ушел в свои наблюдения, что нечаянно дернул стакан и выплеснул немного пива на стол.
– А, черт, – тихо сругнулся он и обратился уже громче, – а можно, пожалуйста, салфетку?
Пока он легонько тряс пальцами, сбрызгивая с них пиво, рядом с ним водрузилась огромная пачка. Он удивленно усмехнулся и поднял глаза. Официантка, все еще занятая стаканами, не глядя, положила для него стопку салфеток.
– Спасибо, Кристи, – произнес он, не раздумывая над словами. Девушка резко обернулась и подозрительно посмотрела на него. А секунду спустя приподняла голову и, догадливо хмурясь, показала на него пальцем:
– А-а, это тебя я выпроводила как-то на днях.
– Ну я бы не сказал, что уж выпроводила…
– Ты извини, что я так грубо тогда. Мы с Яном решили, что ты был пьян в стельку…
– Вот только меня не надо примешивать, – с улыбкой покачал головой бармен. – Я всех посетителей люблю и уважаю и никому не грублю.
– Да бросьте, не в обиде, – с усмешкой ответил Аран, стянув одну салфетку и отодвигая оставшуюся стопку в сторону. Про себя он вспомнил свои собственные грубости, сказанные обидчикам и тем, кого хотел обидеть сам, и улыбка исчезла с его лица.
– И все равно, – посетовала девушка. – Нехорошо получилось. Ой, Ян, а давай, а?
– Хм… что с тобой поделаешь? Не вижу, за что надо извиняться, но давай. Только боссу не скажем, окей?
– Конечно, не скажем! – она посмотрела на Арана. – Только тебе придется отсюда отсесть.
Аран прыснул пивом:
– Это что, типа сейчас так извинились? Меня опять выпроваживают отсюда?
– Да нет, – рассмеялась официантка, – в смысле, я хотела сказать, пересесть. За столик.
– Зачем? Мне здесь, с краю уютно.
– Перебирайся, говорим тебе, за стол!
– Не говорим, а говоришь, – опять поправил ее бармен. – Послушай ее лучше, парень, а то хуже будет.
Ничего не понимающий Аран, все еще усмехаясь, стащил с соседнего табурета куртку и порванный рюкзак, прихватил стакан пива и направился к самому дальнему угловому столику. Он посмотрел на пустошь, где еще полчаса назад стоял микрофон и колонки, и попытался представить себе, каково это стоять на сцене перед незнакомыми людьми. Уже от мыслей об этом ему становилось неуютно.
Десять минут спустя он заметил направляющуюся к его столику девушку с гамбургером и картофелем на подносе. На его удивление она выставила все перед ним и показала на еду открытой ладонью:
– А вот это уже – наше извинение. Ну или мое, раз Ян в этом не участвует.
– Ты что, серьезно? – недоуменно спросил он.
– А что, говядину не ешь?
– Ем.
– Ну так ешь.
– Сп-спасибо, – он вдруг вспомнил Нэта Гоббинса и понял, как иногда бывает сложно не споткнуться на речи.
– Приятного аппетита, – похоже, она немного засмущалась, потому что тут же пожала она плечами и ушла к другому столику. Аран ошеломленно посмотрел на стоящую перед ним тарелку, сморгнул и взял вилку в руку. За всю жизнь Арана это был первый случай, когда кто-то перед ним извинялся. Он полагал, что никаких просьб о прощении он не заслужил, однако, не имея подобного опыта, совершенно не знал, как нужно реагировать на попытки другого человека извиниться, и слегка растерялся. Уже на половине гамбургера и почти пустой тарелке картофеля он все же почувствовал укол совести за незаслуженный ужин, но при этом был благодарен девушке за то, что она больше ни разу не затронула неловкую тему об их неудавшемся прощании два дня назад и его бесплатной еде. Собственно, их мимолетные разговоры, пока она пробегала мимо его столика, велись на отвлеченные темы и настолько легко и свободно, что Аран не сразу осознал, что ведет обычную беседу с незнакомым человеком.
– Может, хочешь попробовать сыграть на пианино? – спросила она, убирая пластинку в чехол и меняя ее на новую. – Все время смотришь на него.
– Сыграть? Если я тут начну играть, вы всех посетителей потеряете.
– Что, так плохо играешь?
– Не то чтобы плохо… я даже никогда за ним не сидел.
– Тогда откуда знаешь? Когда посетители уйдут, надо тебе попробовать. Вдруг, у тебя дар к музыке.
– Ага, хорошо пошутила.
Она убегала к барной стойке или посетителям, чтобы снова вернуться в дальний угол и снова перекинуться с Араном парой слов. В одно ее очередное появление он спросил про музыкантов.
– Я их несколько лет знаю. Отличные ребята. В общем-то, они мне не друзья. Они как моя семья.
– Семья? – переспросил Аран. Он подумал о том, как ему не хочется ехать в выходные к родителям, или о том, что сейчас он предпочитает сидеть в баре, чем поужинать дома с братом.
– Да. Ну, ты знаешь, люди, которые всегда рядом. Неважно, в ссоре вы или заняты чем-то – они всегда придут на помощь. Так только в семье бывает, наверное. Родных, вроде как, не выбирают, между родными уже есть связь, ее даже захочешь – разорвать нельзя. Как с моими родителями: они в другом городе, но я знаю, что они у меня есть, и я не одна. Так и с ребятами: я просто знаю, что они у меня есть.
Аран ни о чем подобном не слышал. И у него есть семья, однако каждый раз, когда случается очередная неприятность, или драка, или просто плохое настроение, он обращается к пиву и одиночеству.
– И что, вы все время вместе? – с недоуменным интересом спросил Аран. Девушка рассмеялась.
– В том-то и дело, что нет. Нам не нужно все время быть вместе. У них, в конце концов, уже семьи. Да и я днями на учебе – я на психолога учусь, – а вечерами здесь работаю, времени совсем свободного нет. Но при этом, как бы это сказать… Однажды у меня дома сломался замок, и я не могла никуда уйти. Ключ застрял в двери, когда я в университет уже уходила. Не закрывал, не открывал ничего – вообще не поворачивался и не вытаскивался. И первый человек, который мне пришел на ум, чтобы попросить о помощи, был не сосед и не владелец квартиры, а Серж. И он бросил свою работу, поехал домой захватить инструменты и уже полчаса спустя сидел возле моей двери и налаживал мне замок. Вот, что я хочу сказать. Мы не встречались тогда все вместе больше двух недель, но мои друзья – первые, о ком я подумаю в беду.
Аран чувствовал, как в нем нарастает шокированное любопытство. Так, должно быть, случается, когда вдруг обнаруживаешь редчайшее явление, о котором слышал, но которого никогда в реальности не встречал. Ему было действительно интересно слушать разговоры Кристи о ее друзьях. В какой-то момент в нем не осталось ни капли зависти, но вместо этого все его существо наполнилось восхищенным изумлением. Как же это приятно иногда просто наблюдать ради редкого разнообразия помимо людских разбирательств в суде простую человеческую дружбу.
Он был благодарен Кристи за весь этот вечер и за весь этот разговор. Благодарен за то, что она ни разу не затронула тему о его личной жизни. Она не выспрашивала, чем он занимается, где работает или почему просиживает в этом баре в полном одиночестве. Она говорила только на отвлеченные, но очень теплые, приятные темы: о таких вещах, о которых Аран не говорил ни с кем уже много лет. И ему особенно нравилось то, как она отзывалась о своей временной работе по вечерам: с некоторой гордостью и радостью от того, что она может заниматься тем, чем ей нравится.
