У каждого дома есть своя история и свой секрет.

Обои в столовой могут скрывать пометки карандашом с ростом детей, живших здесь десятки лет назад. А под выцветшим линолеумом может быть дерево, по которому когда-то ходили солдаты революции.

Дома всегда меняются. Слоя краски. Ряды ламината. Новые ковры. Они скрывают истории и секреты до тех пор, пока кто-то не придет, чтобы их раскрыть.

Это я и сделаю.

Меня зовут Мэгги Холт. Я дизайнер и во многом историк. Я раскапываю историю каждого дома и пытаюсь вытащить ее наружу. Я горжусь своей работой. У меня хорошо получается.

Я слушаю.

Я учусь.

Я использую это знание, чтобы спроектировать интерьер, который, при всей своей современности, все равно говорит о прошлом дома.

У каждого дома есть история.

Наша же история о привидениях.

И еще это ложь.

И теперь, когда еще один человек умер в этих стенах, наконец-то пришло время рассказать правду.

– Папочка, надо проверить, нет ли призраков.

Я застыл в дверях спальни дочери, поражаясь, как и все родители, когда их ребенок говорит что-то настолько сбивающее с толку. Пожалуй, с тех пор как Мэгги исполнилось пять лет, надо было уже привыкнуть. Но я не привык. Особенно с такой-то неожиданно странной просьбой.

– Надо?

– Да, – настойчиво ответила Мэгги. – Я не хочу, чтобы они были у меня в комнате.

До этого момента я и не подозревал, что моя дочь знает, кто такие призраки, не говоря уж о том, чтобы бояться их у себя в комнате. Больше одного, судя по всему. Я обратил внимание на выбор ее слов.

Они.

Я винил в этом наш новый дом. К тому времени мы пробыли в Бейнберри Холл почти неделю – вполне достаточно, чтобы заметить его странности, но недостаточно, чтобы привыкнуть к ним. Стены, как будто меняющиеся местами. Шум в ночи. Вентилятор на потолке, который, когда вращался на полной скорости, походил на щелканье зубов.

Мэгги, восприимчивая, как и любая девочка в ее возрасте, явно с трудом ко всему этому привыкала. Накануне вечером, перед сном, она спросила меня, когда мы вернемся в наш старый дом – унылую и тусклую двухкомнатную квартиру в Берлингтоне. Теперь мне предстоит сразиться с призраками.

– Пожалуй, не помешает, – сказал я, потакая ей. – Откуда начать?

– Под кроватью.

Тут ничего удивительного. У меня был такой же страх, когда я был в возрасте Мэгги – я не сомневался, что-то ужасное прячется в темноте в нескольких дюймах ниже того места, где я сплю. Я опустился на четвереньки и быстро заглянул под кровать. Там скрывались лишь тонкий слой пыли и одинокий розовый носок.

– Все чисто, – объявил я. – Где дальше?

– В шкафу, – сказала Мэгги.

Я так и догадался, поэтому уже шел к шкафу. Эта часть дома – получившая название «крыло Мэгги», потому что в нем находилась не только ее спальня, но и прилегающая к ней игровая комната – располагалась на втором этаже под наклоном крыши. Из-за скошенного потолка одна половина старой дубовой двери шкафа тоже была скошена и из-за этого неуловимо напоминала вход в сказочную избушку. И это была одна из причин, почему мы решили, что здесь должна жить Мэгги.

– В шкафу ничего, – сказал я, театрально дергая за цепочку, чтобы включить лампочку в шкафу, и проверяя все между вешалками. – Еще где-нибудь?

Мэгги направила дрожащий указательный палец на массивный гардероб, который стоял на страже в нескольких футах от стенного шкафа. Это была реликвия дома, вещь из прошлого. Странная. Выше восьми футов. Его узкое основание постепенно расширялось до внушительной середины, а затем внезапно сужалось к вершине. Его венчали резные изображения херувимов, птиц и плюща, вьющегося по углам. Я подумал, что, как и дверца шкафа, он создает в комнате Мэгги особую, сказочную атмосферу. Что-то, напоминающее о путешествиях в Нарнию.

Но когда я приоткрыл двойные дверцы шкафа, Мэгги глубоко вдохнула, готовясь к тому ужасу, который она сама себе придумала.

– Ты уверена, что хочешь его открыть? – спросил я.

– Нет, – Мэгги замолчала, а потом передумала. – Да.

Я распахнул дверцы, скрывающие за собой лишь несколько платьев с оборками, которые моя жена купила в надежде на то, что наша девчонка-сорванец когда-нибудь будет их носить.

– Тут пусто, – сказал я. – Видишь?

Мэгги заглянула за дверцы с кровати, а потом облегченно выдохнула.

– Ты же знаешь, что призраков не существует, да? – спросил я.

– Ты ошибаешься, – Мэгги поглубже залезла под одеяло. – Я их видела.

Я взглянул на свою дочку, пытаясь не выглядеть шокированным, хотя так и было. Я знал, что у нее развитое воображение, но я и не думал, что настолько. Она даже видела несуществующие вещи и верила в их реальность.

И она правда верила. Я это видел в ее взгляде, в уголках ее больших глаз собирались слезы. Она верила, и это ее ужасало.

Я сел на краешек ее кровати.

– Призраков нет, Мэг. Если не веришь мне, то спроси маму. Она ответит тебе то же самое.

– Но они есть, – настаивала Мэгги. – Я их все время вижу. И один из них разговаривает. Мистер Тень.

По моей спине пробежал холодок.

– Мистер Тень?

Мэгги ответила отрывистым, испуганным кивком.

– И что же говорит мистер Тень?

– Он говорит… – Мэгги сглотнула, изо всех сил стараясь сдержать слезы. – Он говорит, что мы тут умрем.

Как только я захожу в офис, я понимаю, как все пойдет. Такое уже было. Столько раз, что не сосчитать. И хотя у всех этих случаев слегка разные вариации, итог всегда один. На этот раз я и не ожидаю ничего нового, особенно когда секретарша расплывается в улыбке, в ее глазах мелькает узнавание. Очевидно, она хорошо знакома с Книгой.

Величайшее благословение нашей семьи.

А также самое большое проклятие.

– У меня назначена встреча с Артуром Розенфельдом, – говорю я. – Меня зовут Мэгги Холт.

– Конечно, мисс Холт, – секретарша быстро окидывает меня взглядом, сравнивая и противопоставляя маленькую девочку, о которой она читала, с женщиной, стоящей перед ней в потертых ботинках, зеленых брюках-карго и фланелевой рубашке, испещренной опилками. – У мистера Розенфельда сейчас звонок. Он будет здесь через минуту.

Секретарша – по имени Венди Дэвенпорт, судя по табличке на столе – показывает на кресло у стены. Я сажусь, а она все продолжает поглядывать в мою сторону. Я предполагаю, что она оценивает шрам на моей левой щеке – бледный надрез длиной в пару сантиметров. Он довольно знаменит, если подумать.

– Я читала вашу книжку, – заявляет она очевидное.

Я не могу не исправить ее:

– Вы имеете в виду книгу моего папы.

Это распространенное заблуждение. Хоть мой отец и числится единственным автором, все считают, что мы все внесли свою лепту. И хотя это может быть правдой, если говорить о маме, но я же не играла в создании Книги абсолютно никакой роли, несмотря на то что была одним из главных персонажей.

– Мне очень понравилось, – продолжает Венди. – Когда я не была напугана до смерти, конечно.

Она делает паузу, и я внутренне сжимаюсь, зная, что последует дальше. Оно ведь всегда следует. Каждый чертов раз.

– Каково это? – Венди наклоняется вперед, пока ее пышная грудь не прижимается к столу. – Жить в том доме?

Вопрос, который неизбежно возникает всякий раз, когда кто-то связывает меня с Книгой. К этому времени у меня уже есть готовый ответ. Я рано поняла, что без него никак не обойтись, поэтому всегда держу его под рукой, как очередной инструмент в моем ящике.