Повседневные семейные заботы нисколько не тяготили Анастасию, наоборот придавали сил и отвлекали от мыслей о Викторе, который через час придет с работы и в доме повиснет тишина, гнетущая и эмоционально опустошающая. Анастасии не могла простить мужа, способного изменить, а потом как ни в чем не бывало признаться ей, что он оступился (однажды), поддался желанию и совершил непоправимую ошибку, переспав с коллегой по работе на новогоднем корпоративе. Вот так. Изменил, а теперь просит прощения. Но как простить, когда за спиной двенадцать лет совместной жизни, когда стольким пожертвовала – отдана молодость и сердце любимому человеку, с которым она строила счастье кирпичик за кирпичиком, воздвигая стену доверия и самоуважения по отношению друг другу?

Столько сил и пережитых болей, столько компромиссов и лишений, чтобы стать ближе, понять и полюбить, принимая слабые и уродливые стороны двух противоположных натур, иногда срывающихся с цепи – и тут, словно взрыв среди лесной глуши – измена, после которой глухота и пустота!

Что дальше?

Как дальше жить с человеком, который придет с работы и попросит подогретый ужин?

Как посмотреть в его глаза и вновь полюбить?

Как разглядеть в его глазах того далекого влюбленного восемнадцатого юношу, державшего ее дрожащую руки в погруженном во мрак кинотеатре, чтобы потом поцеловать – так скромно и нежно, что Анастасию озарили миллиарды вспышек?

Она убралась в доме, прогретом от прорывающихся через кружева занавесок лучей солнца, и с книжкой в руках уселась в кресло перед камином. Тихо тикали настенные часы и мурлыкал зализывающий лапы кот, удобно устроившись на ее коленях.

Огляделась – все на своих местах: на кремовом диване ровно восемь маленьких подушек, на комоде – подаренная отцом шкатулка, хранящая немногочисленные украшения, и танцующая фарфоровая балерина, семейная фотография в медной рамке на стене, цветущий гибискус с ало-красными лепестками, тянущимися к солнцу.

Чтение не задалось; мысли вторгались между строк, лишая смысла повествования. Настя перечитывала одну и ту же страницы по два раза.

Ладно, не время отдыхать, подумала Анастасия, отложив книгу, и пошла в сад.

Сад был небольшой, полный плодоносных деревьев и всевозможных цветов. Желтые нарциссы соседствовали с колокольчиками и васильками. Купавы азалий красовались коралловыми и небесно-голубыми оттенками и привлекали пчел благоуханием жизни. Нежные белые пионы с желтыми пестиками изгибались под собственным весом. Ухоженные яблони с созревшими плодами ласкались в легком шепоте ветра.

За садом простирался огород, в основном, высаженный картошкой. За ним – раскинулось пастбище для домашнего скота. Еще дальше проглядывались в дымке летней жары горы. Они поднимались все выше и выше, словно хотели встретиться с небесами. Всегда такие неизменные и величественные. Одинокие.

Анастасия принялась за работу.

– Мама! Мама!

Двое мальчишек ворвались в тихий обитель и заполонили его гомоном – невидимыми нитями жизни, нитями, что уже навеки вплелись в Настино сердце. Она чувствовала, как сердце наполняется любовью, глядя на мальчишек, озаренных улыбками, нетерпением, ворохом эмоций. И ничего, что они запачкали одежду соком трав и грязью, что снова играли в новых кроссовках, которые должны были беречь, что получали несколько синяков и царапин. Она ничего не скажет. Не будет ворчать, играя роль строгой матери.

– Мама! – звонко голосил Арсений.

– Не перебивай старших! – ворчал Кирилл, держа в руках повидавший не одно сражение футбольный мяч.

– Я тоже хочу сказать.

– Не спорьте, мальчики.

– Давай, вместе?

– Давай, давай.

– МЫ ВЫИГРАЛИ!

– Молодцы!

Анастасия обняла мальчишек; они продолжили тараторить.

– Сначала мы обыграли оболдуев с улицы Фрунзе, но их легко было выиграть – слабаков! Потом показали, кто тут главный бешеным Кутузцам… ох как они злились, думали, что выиграют, но не тут-то было. И завершили беспроигрышную серию победой над самым злобным противником – ребят с улицы Дерябина.

– Я уж думал, проиграем, когда пропустили два мяча.

– Младший брат, как всегда сдался раньше времени.

– Я не сдался…

– Сдался, сдался. А я вошел в азарт и забил два мяча за одну минуту! Представляешь, ма?

Анастасия лишь кивала, боролась со слезами.

– Но я-то ладно, брат у нас отличился – победный гол забил. ГОЛОВОЙ! Я аж рот открыл от изумления.

– Я сам не знал, что так могу.

Что со мной? Соберись, мамочка. Не пугай мальчишек глупыми слезами – не место и не время. И что плакать? Они рядом, живы и здоровы. Любят тебя. Ты для них – Бог.

Пока.

– Мам, ты чё плачешь?

– Нет, Сеня, не плачу.

– Врать не хорошо, мам. Сама так учишь. Мы видим, что плачешь.

– Ты прав. Простите, – Анастасия поспешно смахнула слезы с покрасневших щек. – Я так радуюсь вашей победе.

– Странная радость.

– Не то слово.

– Давайте раздевайтесь, умывайтесь и за стол.

– Мам, а чем так вкусно пахнет? – Арсений облизнулся.

– Твой любимый черничный пирог.

– Круто! Ням-ням!

– Но перед пирогом вы обязательно съедите по большой тарелке жаркого с говядиной.

– Это мы с удовольствием, – сказала Кирюша, и обратился к брату. – Пойдем, бомбардир, ноги мыть.

***

Звенел будильник.

Антон, укутавшись в одеяло, лежал с открытыми глазами, в которых затесались нити грусти, боли – ноющей, как гнилой зуб. Загубленная юность – в прошлом. Неотвратимо убогое существование сейчас. И нет будущего тому, кто оступился. Жизнь во тьме – в теле призрака. Которого не видят, не замечают, а если замечают, стараются избегать.

Он нехотя откинул одеяло, сплошь усеянное кошачьей шерстью, выгнал удобно простившего в ногах черного кота и отключил будильник на мобильном. Проверил сообщения и почту. Пусто, если не считать спама и одного единственного предложения пройти собеседования по профессии «менеджера по уборке».

Они что там курят, подумал он, читая обязанности обычной технички, натирающей глянцевую плитку в бездушном торговом центре.

После методичной чистки зубов, Антон посмотрел на собственное отражение: двухдневная щетина, шрамы на правой щеке, впалые скулы, красные глаза от переутомления и плохого сна, тонкие линии морщин на высоком лбу, короткая стрижка, много седых волос.

Приняв контрастный душ, Антон приготовил яичницу с фасолью и налил крепкий кофе, разбавленный сгущенным молоком.

Во время завтрака включил телевизор. Новости. Ничего нового в капиталистическом строю. Воруют и продают, предают и убивают. Лгут, лгут, лгут. Правда – никому не нужна. А, зачем знать, чтобы расстраиваться? Книги, интернет, телевидение учат мыслить позитивно, не оглядываться в прошлое, жить сегодняшним днем. Здесь и сейчас. Люди так и делают. Живут настоящим, не думая о будущем. Живут, гонясь за тем, что постоянно порхает в дымке блаженного вечернего смога, думая, что если добьются успехов в личной жизни и на работе, ломая чужие судьбы, или купят в «кредит» новую машину или недвижимость, круче чем у других таких же потерянных, то обретут покой и удовлетворение. От жизни. От собственных амбиций и устремлений.

Лишь одна новость приковала его внимание – о чудесном спасении трехлетней девочки из груд бетонных развалин на третий день после ужасного землетрясения на острове Хоккайдо. Антон прослезился не от вида девочки, сплошь усеянной ссадинами и пустым взглядом, а от скупых слез спасателя, стоявшего на развалинах цивилизации, под которыми погребены его близкие и родные, без вести пропавшие. И вот чудо – его руки спасают одну жизнь.

«Что вы чувствуете? – спрашивает корреспондент у спасателя.

«Извините, – говорит он и отворачивается от объектива камеры, чтобы не показывать боль, слабость, душу».

Внутри здания заводоуправления металлургической медной компании его встретили неодобрительными взглядами сонные сотрудники охраны.