С математическою точностью вошло

Иглою жало, обогнув немой хрусталик

Каскадом точных звезд; болезненной константой,

Белыми хлопьями в сетчатке замело;

Как будто снегом – россыпью зеркал,

Несметный сноп кристально-крохотных забрал,

Надвинутых на горизонта бледное чело.

Я видел пол да потолок едва – и человек, худой, со лба

Смахнувши пот, наверное, налил;

Услышан хруст стакана был, мещански-грязного об пол,

И силы, смелость, мерной буффонадой той, всё мертвенно

Куда-то утекло; заполошившись сразу

Меня оставить; но уж не моя зараза,

Что молчаливее ждала, притихнув под челом.

Она молчала, зная, – знал и я,

Я знал, что далее меня теперь ждало,

Но что это? Наверное, окно,

Открыл он; ибо задувает – то я услышал босыми ногами

А он, потоки зимние браня, готовясь оперировать меня,

Проторенной тропой вертаючись к столу,

Всё суетился, чтобы я не околел.

И улыбнувшись чем-то озорливо; не ротовою щелью,

Не губами, что не диво -

С такой смертельной дрязгою в конце,

Я их уже не чувствовал ни на своем лице,

Ни где-либо еще; да и лицо в придачу,

Не ощущал, почти уже переиначил всё

Художник, врачеватель тот; потертое, чужое полотно;

Подумалось – уже не всё ли мне теперь

В конце концов, пред господом, одно.

С математическою точностью вошло

Иглою жало, продырявив века свод

Оскалился багряно-красным небосвод,

И всё погасло. Дом мой, крыша, небо,

Что было снегом – стало вмиг золой,

Холодный ветер ноги более не жег,

Не грыз мне ступни языком своим нелепым,

От холода декабрьского снега белым и немым,

Не сотрясал и стены дома, что увы,

Покрылись для меня бороздами глухими,

Одной – червиво-черной, цвета сажи, седины.

Как будто у избы вдруг не без ангельского спросу,

Ни беса не спросив, не сотрясая воздух,

Под небо вперившись, трухлявые рога, возвысились,

Для устрашения иным.

И тут же прочь, в чужие дальние края меня маня,

Лишь только он (а я про ветер), убаюкивая в сны,

Когда, я слышал хруст протяжный, звон палёной

Из фляги что плеснул он – огненной воды,

Обагрил руки, глотку, и щипцы.

Поморщившись, икнув, и вздернув бровь,

Скомандовал – откачивайте кровь;

И завертелось, верно, затряслось –

Пурга метет, и в окна, пустословя, залетая,

Несет за вестью весть – и вот, шальная,

Притиснута, похоже, рамой, или чем похуже,

Скандал, что учинен был стужей,

Теперь уж, верно, былью умертвлен;

Что до меня, то я, превозмогая сон,

Имел себе за смелость оставаться средь живых.

И слышал я, что впредь иным не снилось,

Пусть не сойти мне с места, коль слетят,

Из уст моих услады капли, невзаправды яд,

Но там творилось страшное – увы,

Не всё постичь способны лучшие умы,

Хибара так тряслась, что словно гусь, ошпаренный в котле,

Коль мог я видеть – то и на моем, мертвецки бледненном, челе

Тотчас испарина бы взвилась словно див.

Те дьяволы, клянусь, и не кривлю душой, они

Переговаривались, блея, словно козы,

Не в силах вынести чудной метаморфозы,

Лишь только дрогнула со скальпелем рука;

Я погрузился мерно в вязкие шелка.

Всё оказалось ложью;

Всё, что я читал; что изучал я юношею прежде

Скомкалось в липкий сумрачный клубок, и между

Былью, сном и драпировкой ночи закатилось в щель.

Здесь только дождь;

Он капает вдали -

Глухими каплями раскраивая дни;

Одним бездумным скальпелем кроя и разрезая,

Здесь только дождь, и ничего -

Земля пустая; что там -

Нет здесь никакой земли.

Агония немая, больше ничего

Ни даже темноты, от этого всего странней,

Неистово страшней; и то,

Что принял я за крайность бытия –

Превозмогая пыл мой, ум, иль естество,

Ничто иное, как Ничто; иное

Часом не привидится во снах.

Всё оказалось ложью;

Всё, что толковали, в мороке разума седые мудрецы,

О чем им невозбранно пели – их

А им и их – отцы;

Здесь не было жаровен и котлов.

Признаю я и то, что вид их был бы мне куда добрей и мил

Чем этот первозданно-хрупкий мир,

До дрожи бледное, пустое полотно,

Холодное, карикатурное Ничто;

И я – карикатурный и пустой – пред ним.

Серебряною вспышкой грянул гром,

Разрезал скальпелем живую неба плоть,

При том, тот звук был осязаем,

Коль слух уже здесь был мне не в нужде –

Седая пустошь не таила зло.

Одна лишь темень, тьма, да тьмы,

Бесчисленные, вспоротые швы,

Кровоточащие химическою влагой;

Всё осязаемо, всё чувствуется – право; чем же?

Я, как бы не силился ответить, но увы,

Приблизиться к ответу смог едва ли;

Но там заволокла уж мрачная Геенна – не небо, нет

Коль не было тут никакого неба,

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.