Гвин сглотнула поднявшуюся в горле горечь.

- А по прошествии трех дней?

- По прошествии трех дней он уже предан им душой и телом. Я сам этого не понимаю, но такова традиция. На четвертый день он отдает свою верность секте. Он становится одним из них. Почему так бывает, я не знаю. Но он вроде добровольно присоединяется к своим мучителям.

Ниад обернулась и внимательно посмотрела на них. Гвин ободряюще улыбнулась ей, а когда девушка опять уехала вперед, сказала:

- Я тоже этого не понимаю, но я тебе верю. Если бы секта не могла каким-то образом внушить своим членам безоговорочную преданность, она давно бы развалилась.

- Возможно, новобранец приходит к убеждению, что он больше не человек, и цепляется за товарищество себе подобных, - пробормотал Возион, словно разговаривая сам с собой. - Если Полион каким-то чудом и сумеет убежать, они его разыщут. Хоть на краю света. Разыщут и убьют - чтобы он "умер с честью".

- То есть насильственной смертью?

- Да. Они даже добивают собственных раненых. Его будет вызывать на единоборство один Череполикий за другим: два человека, два меча. Может быть, ему и удастся убить одного, двух, трех... Они не пожалеют людей, и рано или поздно кто-то из них его прикончит. А если мы попытаемся его приютить, они и нас всех убьют. Так что он уже отмечен их страшной печатью.

Дорога расширилась.

- Вряд ли Ниад готова с этим смириться, - сказала Гвин и пришпорила Утреннюю Звезду.

Да и сама Гвин не могла смириться с этим. Бедный, бедный Полион! Неудивительно, что Тибал был в таком горе.

Их действительно гнали, как скот. Каждый раз, когда Булрион подъезжал к развилку дорог, там возникал один из Череполиких и показывал, в каком направлении следует двигаться. Иногда это был сам Устрашитель Зилион, которого они узнавали по трем черепам на щите, иногда кто-то другой. Тарны не знали, сколько Череполиких их "пасут", все они были похожи друг на друга. Одно было ясно - они сумеют справиться с Тарнами, если те вздумают ослушаться.

Дорога то шла среди обсаженных живой изгородью фруктовых садов и огородов, то по пологим холмам, где пасся скот и не было ни единого кустика, за которым можно ук рыться. Тем не менее, Череполикие возникали на каждом перекрестке. Если у них и были лошади, то, видимо, какой-то особой, невидимой породы. Если у них не было лошадей, то почему они не отставали от кавалькады? Ведь Булрион гнал своих людей что было мочи. Но Череполикие цеплялись за них, как репьи.

Через несколько часов Тарны немного пришли в себя и уже могли обсуждать постигшую Полиона беду. Пары распались, люди собирались по трое-четверо. Гвин позволила Джасбур сменить ее в роли утешительницы Ниад, надеясь, что та поможет девушке взглянуть на несчастье с другой точки зрения. А сама поехала вперед, чтобы поговорить с Тибалом.

Но от Тибала она не добилась никакого толка. Во-первых, он опять улыбался своей жизнерадостной улыбкой. Правда, улыбка его несколько увяла, когда он поглядел Гвин в лицо.

- Я не умею скорбеть, Гвин. Я знаю, что у меня в дневнике что-то написано о Полионе, но я не помню его. Прошлое ушло из моей памяти.

- Но вчера вечером ты его оплакивал, а я пыталась тебя утешить.

- Этого я тоже не помню. Одно могу тебе сказать: больше по дороге в Рарагаш с нами ничего плохого не случится. Это тебя хоть сколько-нибудь радует?

Вроде должно было бы радовать, но почему-то сердце Гвин болело по-прежнему. Она молчала. Тибал нахмурился:

- Поверь, что быть шуулгратом совсем не легко. Прости мне мою забывчивость. Что бы ты предпочла: оплакивать прошлое или знать о бедах, ожидающих людей в будущем, и быть не в состоянии их предотвратить? И неужели ты воображаешь, что больше не будет смертей? Ты не платочки вышиваешь, женщина!

- Терпеть не могу вышивать! - вспылила Гвин. - Но предпочла бы сидеть с иголкой в руках, чем делать... то, что я делаю... как бы это ни называлось.

Тибал, казалось, был удивлен ее невежеством.

- Ты делаешь историю.

Гвин выругалась. Она и не подозревала, что способна сквернословить.

Солнце уже садилось, когда на горизонте появился заснеженный конус горы Траф. Впрочем, по словам Джасбур, гора была гораздо дальше, чем казалось. Местность, через которую они проезжали теперь, уже была населенной. На склонах холмов паслись овцы, в лугах виднелись стада коров. Из дворов, завидев чужаков, с лаем вылетали собаки. Тарны увидели и людей но только издалека. Им не разрешали ни с кем разговаривать. На каждом ответвлении от главной дороги неподвижно стоял Череполикий со щитом и копьем в руках. Их заставляли объезжать все деревни.

Приближались сумерки. Интересно, подумала Гвин, у лошади Шарда опять отвалится подкова? Но этого не случилось.

Булрион скомандовал остановку на ночлег возле грязного, вонючего ручья посреди унылой долины, которую, видимо, года два назад выжег лесной пожар. От деревьев остались одни обугленные стволы, дома и живые изгороди сгорели дотла. Правда, уже выросла зеленая и сочная трава, но укрыться от пронизывающего ветра было негде. Гвин подумала, что у лошадей, наверное, хватило бы сил пройти еще немного: хуже этого места для стоянки трудно было представить.

Многие разделяли ее сомнения. Не успели они расседлать лошадей, как увидели, что к ним приближается грозно нахмурившийся Устрашитель Зилион. Он шел с запада - следовательно, поджидал их впереди. Гвин злорадно ухмыльнулась при мысли о том. что ему пришлось проделать один и тот же путь дважды.

- Поезжайте дальше! - издалека выкрикнул он. - До темноты еще два часа!

Тарны впервые услышали его голос. Он был таким же странно глухим, как и голос Зорга. Булрион, набычившись, ждал, когда Зилион подойдет ближе.

- Нам надо совершить церемонию.

- А, верно! - Зилион остановился и опустил копье на землю. - Тогда и я отдам последние почести павшему товарищу.

- Я бы предпочел, чтобы ты при этом не присутствовал.

Череп оскалился:

- Твоего мнения никто не спрашивает.

Булрион что-то прорычал про себя, но изгнать Череполикого можно, только применив силу, а это было чревато гибелью всего отряда.

Тарны молча поставили палатки и разожгли костер.