— Глупости какие! — фыркнул я.
— Всё очень зыбко. И нет практически никаких доказательств.
— Здорово получается, — не желал сдаваться я. — Подтверждений, значит, нет. А Конвент есть. И что это за квота такая?
Магистр тяжело вздохнул, видимо раздумывая, можно ли мне довериться. Достоин ли?
— Как вы знаете, в мире работает множество институтов, как государственных, так и частных, прогнозирующих будущее. Вообще-то, подобно всем имеющимся на сегодняшний день предсказаниям, их выкладки довольно приблизительны, но тем не менее тема муссируется не один год. Так вот, имеется теория о минимально допустимом вмешательстве, и в соответствии с расчетами каждой стране выделяется определенная квота.
— Бред какой-то! — не выдержал я. — Но вы не ответили, как переход в мир иной двух десятков обезьян, которым, как понимаю, и так оставалось жить не более пары часов, может повлиять на, извините, ход истории?
— В том-то и дело, что никак! — Магистр в сердцах хлопнул ладонью по столу. — Но, по мнению Хранителей Конвента, физическая деятельность Отделов, подобных нашему, должна быть сведена к нулю. И своей необдуманной выходкой вы сыграли на руку ревнителям, лишив нас одного шанса на официальное вмешательство в действительно важные события. Кстати, они до сих пор в качестве аргумента приводят то, что Эйнштейн всё же уничтожил уравнения единой теории поля. И вполне серьезно считают, что есть вещи, куда людям соваться запрещено. Ну, предположим, в этом я с ними согласен. Теоретически.
— Так наносит наша деятельность вред или нет? — попытался я хоть как-то упорядочить сумбур в голове.
— Этот вопрос до сих пор открыт. Так же, как и действительность или спорность существования Бога. Ведь, пока не умрем, узнать правду не сможем.
Математических моделей перспектив развития нашего общества великое множество. И все они, как правило, противоречат друг другу подобно многим страшилкам, которыми пугали себя люди, а мы имеем абсолютную неясность.
Вспомните, сколько раз умники, озабоченные «необратимыми последствиями для человечества», поднимали панику по поводу озоновых дыр, ядерной зимы и тотального потепления. Однако, как выяснилось, всё не так уж и плохо. Некоторые ученые, опираясь на наблюдения последних лет, наоборот, утверждают, что планете грозит новый ледниковый период. А на избыток окиси углерода в атмосфере, по их мнению, смело можно наплевать, так как углекислота отлично растворяется в океанах, покрывающих Землю на три четверти.
— Тогда, простите, не понимаю, зачем Отделу пехотинцы? — удивился я. — Раз количество допустимых вмешательств минимально, то такие, как я, попросту вынуждены даром есть хлеб, при этом обходясь налогоплательщикам в немалую копеечку.
— Поймите, Асмодей, — сидящий напротив меня человек усмехнулся одними губами, — всё дело в том, чтобы действовать не вместо, а вместе. Исключая физическое вмешательство в события, Конвент тем не менее допускает взаимодействие с, если можно так выразиться, материальным миром в качестве координаторов. Согласитесь, «немного помочь» и «сделать всю работу» — две большие разницы, как говорят в Одессе.
Как не раз до этого, дабы не порвать штаны от широты шага, общество снова надело на себя намордник. Наверное, такова уж наша сущность, что мы не можем жить, не создав антипода.
Черное, говорите? Вот вам белое.
И наоборот.
Хотя есть ведь теория, что, кабы не святая инквизиция, в свое время сжегшая на кострах уйму женщин, обладающих минимальными парапсихологическими способностями, в Европе уже сейчас существовало бы поколение телепатов.
— В общем, Андрей, на время вы отстраняетесь от участия в операциях.
Сердце ухнуло куда-то вниз, и я почувствовал, как на иллюзорной коже проступает холодный пот.
— Пока же прикомандировываю вас к экспедиции, изучающей останки одной из затонувших подводных лодок. Субмарина находится на недосягаемой для водолазов глубине, а манипуляторы батискафов не очень чувствительны. Так что их деятельность в основном сводится к изучению останков с помощью телекамер. Сами понимаете, штука это довольно-таки ненадежная…
— Что изменится оттого, что я посмотрю на обломки погибшего судна?
— Ну… — Магистр замялся, — в общем-то цель экспедиции — извлечь урановую начинку из реактора. И по возможности перезахоронить в месте, где уже навалом этого добра. Случайно вышло так, что одно из течений, вливающихся в Гольфстрим, омывает погибшую субмарину. Период же полураспада радиоактивных веществ равен многим тысячелетиям…
— В этом случае, значит, Конвент ухитряется смотреть на вмешательство сквозь пальцы.
— Война — это инструмент политики. А к политикам существовало всегда более пристальное внимание, чем к мусорщикам.
Магистр поднялся из-за стола и протянул мне руку:
— Удачи.
— Служу России. — Я козырнул. — Разрешите выполнять?
Он кивнул, и, повернувшись, я покинул кабинет, по традиции пройдя сквозь дверь.
Сборы оказались недолгими, а проводов и слез не было совсем. Я вылетел во двор Санатория и, постояв немного среди вековых сосен, открыл портал непосредственно на борт исследовательского судна. И порадовался за соотечественников. Вот ведь говорят: всё плохо и будет еще хуже. Однако, глядя на деловитую суету, царящую как на палубе, так и в отсеках корабля, я словно вернулся на сорок лет назад. В армию.
Конечно, надо бы доложиться, но, поскольку из Химер на борту, кроме меня, никого нет, я скромненько пристроится в углу кают-компании.
Собственно, близились сумерки, и все работы на сегодня закончены. Научно-исследовательское судно дрейфовало вблизи Гибралтарского пролива, а прекрасный вечер так и тянул учудить что-нибудь эдакое. Например, поучаствовать в танцевальном вечере, которые частенько устраивались на судне. Благо женщин-ученых в исследовательско-спасательной группе хватало.
«А теперь внимание, дамы и господа! Коронный и незабываемый номер сегодняшнего вечера: танец с призраком. Как? Вы не знали? Уже пятьдесят четыре года как привидения активно сотрудничают с Конторой Глубокого Бурения, именуемой в последние годы ФСБ».
Господи, лезут же в голову всякие глупости, а?
В общем, я остался в кают-компании, глядя на дымящих второго помощника капитана и одного из замов начальника экспедиции и сожалея, что не захватил из Санатория сигарет для себя. Любопытно всё же: в то время как мы выкуриваем «волнового двойника», что происходит с, если можно так выразиться, «материальным оригиналом»?
— Эту проблему породило не наше поколение, — отвечая на вопрос собеседника, говорил ученый. — На советских спутниках ядерные агрегаты используются с тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Эти установки, предназначенные для радиолокационного слежения за военным флотом американцев и кораблями их союзников, запускались с Байконура еще ракетами Р-1. Реакторы, снабжавшие локаторы энергией, содержали более тридцати килограммов девяностопроцентного урана двести тридцать пять… В качестве мер предосторожности выработавший ресурс спутник забрасывался на более высокую, около тысячи километров, орбиту, где он сможет вращаться еще лет триста. Однако не стоит заблуждаться, думая, что за это время реакторы станут менее опасны. Скорее наоборот, так как нарабатываемый в них плутоний более радиоактивен и имеет период полураспада те же двадцать четыре тысячи лет. Наши генералы, очевидно, полагали, что пра-пра-правнукам будет легче разобраться с этими «атомными бомбами замедленного действия».
Интересно, однако… Более полусотни лет существует Отдел Химер. Лет тридцать, как высокие орбиты используются в роли свалок радиоактивных отходов. Жизнь не стоит на месте, а простым смертным, включая кадровых военных, вышедших на пенсию, и невдомек, что творится вокруг.
— Однако без ЧП всё же не обошлось, — продолжал молодой человек. Вообще-то ему лет тридцать пять, но в моем возрасте эпитет «молодой», к сожалению, применим к большинству людей. — В январе семьдесят восьмого года спутник «Космос девятьсот пятьдесят четыре» внезапно разгерметизировался и после неуправляемого снижения градом радиоактивных обломков рухнул на север Канады. Пытаясь замять вспыхнувший международный скандал, Советский Союз взял на себя половину расходов по очистке загрязненной территории и выплатил канадцам три миллиона долларов.
