У Медведевых было шестеро детей: Николай, Ольга, Мария, Лидия, Борис и Зинаида. Старшего сына звали Колюнька. Он учился в гимназии, относился к девчонкам покровительственно. Сестры признавали его автоитет, тем более, что он заботился о его поддержании и мог, при случае, больно щелкнуть. Колюнька был любимцем семьи, все-таки мальчик и первенец. По окончании гимназии он пошел работать на завод, а в стране уже во всю шла гражданская война. Ижевск, как стратегический пункт, переходил из рук в руки, за него шла ожесточенная борьба. Во время этих боев Николай сгинул безвозвратно, и никогда о нем не было даже весточки. ( Тут надо отметить, что вопреки сказкам о триумфальном шествии советской власти, которые нам рассказывали на уроках истории, ижевские рабочие революцию не приняли, и на заводе вспыхнул мятеж против новой советской власти. Мятеж был подавлен. Как повел себя Николай в эту непростую пору мы не знаем. Его сестры, видимо опасаясь того, что тень от биографии брата может пасть на их семьи, твердили одну заученную фразу: «Колюнька сгинул в гражданскую». Комментарий С.Е.Сидоровой)

Ольга Васильевна, или тетя Лёля, как старшая сестра, после смерти родителей взяла на себя заботу о младших сестрах. Она вышла замуж после моей мамы тоже за курсанта Оружейной школы, Марка Макаровича Шидловского, который был моложе ее. Подробно о судьбе Шидловских я расскажу несколько позже.

Шидловские

Лидия Васильевна окончила школу, поступила в Московский педагогический институт, где познакомилась с Иосифом Евстафьевичем Валюкевичем, и вышла за него замуж. К моменту получения дипломов у них уже была дочь Женя. После распределения они все вместе поехали в Омск.

Валюкевичи

Зинаида Васильевна была еще совсем девочкой, когда осиротела. Ей материально помогали сестры. Каким-то образом она закончила школу и вышла замуж за удмурта Андриана Кузнецова, которого родные звали Ляно. О дальнейшей ее судьбе я тоже расскажу чуть позже.

В семье был еще младший сын Борис. Он был совсем маленьким, когда опрокинул на себя кипящий самовар, после чего умер. Бабушка не смогла пережить это горе, она несколько месяцев пролежала в коматозном состоянии, а потом угасла. Ей было 33 года. Возраст Иисуса Христа.

Итак, четыре сестры осиротели. Леля взяла на себя лидерство, и дети не пропали в это лихое время. Они сажали картошку в огороде, пускали жильцов и, хотя тянули на нижнем пределе, все же вытянули.

Революцию девчонки сначала не понимали, потом увлеклись всеобщим подъемом духа, не осознавая до конца политической и экономической сущности происходящего. Но одно дело они сделали совершенно осознано и решительно – они отказались от религии. Они заявили: «Нам не нужен такой бог, который забрал у нас родителей!» Девочки сняли со стен иконы и вынесли их в сарай.

После свадьбы папа увез маму в Харьков. На этом закончился ижевский этап его биографии.

Сидоровы

В Харькове началась папина служба в авиации.

Эскадрилья им. Ильича была самостоятельной частью, и командовал ею Нусберг, толстый немец. Первоначально мои родители жили в гостинице «Версаль», где им дали крохотную комнатку. Там я и родился. Из рассказов о том времени знаю только, что моей первой детской кроваткой был чемодан.

Папина должность называлась старший арттехник. В его заведовании находилось вооружение самолетов: пулеметы, бомбы, фотоаппараты. Самолеты были иностранной постройки, представляли они собой бипланы, у которых верхние и нижние крылья скреплялись металлическими лентами-растяжками. Эти самолеты фирм «Ньюпор» и «Фарман» летчики называли этажерками.

В эскадрильи им. Ильича. Папа верхний, облокотился на крыло самолета.

Когда мне исполнился год, папу перевели на ту же должность в 7 авиабригаду, дислоцировавшуюся в городе Зиновьевске. Это бывший Елисаветград, ныне Кировоград. Этот город я, хоть и смутно, но помню. Он находится в Правобережной Украине на полпути между Харьковом и Одессой. Во времена моего детства это был город средней величины, довольно благоустроенный. Главные улицы были вымощены булыжником и застроены двух- и четырехэтажными домами с претензией на архитектурную ценность. По городу ездили извозчики и ломовики. Навоз от лошадей моментально подбирался еврейскими мальчиками, поскольку им их родители топили печь. Был разгар НЭПа, который в этом, населенным в большей части евреями, городе, процветал. На каждом шагу были кондитерские, кафе и перукарни (парикмахерские). Украшало город здание театра, рядом с которым мы и жили. Город стоял на берегу реки Ингул. Река это не очень большая, но вполне подходящая для такого города. Помню еще плац, оставшийся от воинских частей, размещавшихся в городе до революции. Возле плаца были старинные казармы. В Зиновьевске был большой завод «Червона Зiрка» («Красная Звезда»). Завод этот выпускал сельскохозяйственные машины. По вечерам можно было наблюдать, как по улицам города маршировали длинные колонны рабочих, одетых в темные одежды. Это были части особого назначения (ЧОН) для борьбы с контрреволюцией.

Рабочие пели песню: За пятiрiчку мы усi повiнни.

Да сбудуватi новi машiни.

Як буде тяжко, переможемо.

Хай живе комуна и свобода!

В городе было много военных: летчиков и кавалеристов. Кавалеристы, привыкшие к тому, что их преимущество перед пехотой у девушек обеспечено, в Зиновьевске попали в непривычную ситуацию. Местные еврейские невесты предпочитали летчиков и женили на себе не только холостых, но и женатых.

Еще помню, что по городу ходила сумасшедшая старушка Софочка, ведя на поводке собачку Бобика. Говорили, что она была когда-то учительницей и сошла с ума от несчастной любви. Я Софочку боялся, а она, как на зло, все время попадалась на пути. Однажды мы были с мамой в театре и сидели на задних местах. Первые же три ряда пустовали. Мама мне предложила сесть туда, чтобы было виднее. Только я скромно присел на крайний стул, как раздался из темноты зала голос: «Мальчик! Ты мне мешаешь!» С воплем «Мама! Здесь Софочка!» я побежал на свое место, а весь зал долго хохотал.

Жили мы сначала в гостинице «Рига», и я немного помню ее длинные коридоры. Потом мы переехали в дом, который назывался «Авербух» по фамилии его дореволюционного хозяина-богача. У нас было две хороших комнаты на первом этаже.

Зиновьевск. 1929 год. Автор этих строк.

Из соседей помню Рутковских. Дядя Федя носил ромб и, кажется, был комэском (командиром эскадрильи). Его жена Мина Карловна была немкой из Поволжья. Это была барыня. Она спала до полудня, принимала в постели кофе и после этого, лежа в постели, начинала петь под гитару:

«Летчик, я тебя люблю,

Сделай мертвую петлю…»

или «Никто любви не знает цыганки молодой…».

Ее мать называли бабушкой Рутковской, хотя фамилия ее была Аб. Во всех списках по алфавиту она была бы первой. С их дочкой Мусей я дружил, хотя она была на четыре года старше меня. У Рутковских был доберман-пинчер по кличке Дукс. Его поили кофе и кормили бутербродами с маслом.

Позже мы еще встретимся с Рутковскими.

Бригада имела на вооружении те же бипланы, но среди них уже преобладали отечественные Р-5 и Р-Z. Командиром бригады был Бергольц. Его я не помню, зато врезалась в память Бергольчиха (так местные дамы прозвали его жену). Бергольчиха была законодательницей мод в Зиновьевске. О судьбе Бергольца я совсем недавно прочитал в газете. Там появилась заметка об истории одного экспоната из Музея Революции. В запаснике музея лежал платиновый с серебром знак почетного летчика Испании. История его была неизвестна. Оказывается, этим знаком был награжден Бергольц, принимавший участие в войне в Испании. При аресте Бергольца в 1937 году этот знак был конфискован и оказался в музее. В момент написания статьи его жена была еще жива, она предъявила на него свои права и получила за него хорошую компенсацию.