— Ты не сидишь на полу, как чертова собака, Пенни.

Она повернула ко мне голову и дерзко улыбнулась. — Ну, ты мог бы дать мне стул.

— Тогда мне придется сесть на пол, — сказал я, хватая свое пиво и поднимая его. — Таким образом, все выигрывают.

Сознавая, что у нас есть аудитория, она проглотила все дальнейшие аргументы и устроилась поудобнее, ковыряясь в своей пицце.

— Вы, ребята, действительно смотрите Друзей? — спросила она пару минут спустя, ее лицо сморщилось, как будто это не имело никакого смысла.

— А чего ты ожидала, ужасы или взрывы? — спросил Кэш.

— А, ну… да, — сказала она со смехом. — Что дальше? Может быть Скандал (прим. перев.: американский драматический телесериал)? Может быть, немного Секса в большом городе?

— Я такая Саманта, — съязвил Кэш, заставив Пенни поперхнуться пивом, которое я ей предложил.

Некоторое время спустя, когда пицца исчезла, а пива было выпито еще немного, я узнал, что Пенни была двумя вещами: легкой и сонной пьяницей. Все были пьяны по-своему: распутные, нелепые, злые, философствующие, глупые. Но пока мы сидели и смотрели повторы, ожидая, когда сменятся раунды, Пенни глубоко вздохнула и наклонилась ко мне, положив голову мне под подбородок. Примерно через три минуты я почувствовал, как ее тело расслабилось.

— Так это что-то? — спросил Кэш, кивая головой в сторону Пенни. — Я знаю, что-то есть. Она смотрит на тебя так, словно ты, блядь, последняя конфетка на Хэллоуин, одновременно охваченная благоговением и голодом. Но будет ли это что-то большее?

— Не знаю, — честно ответил я, заметив, что провожу пальцами вверх и вниз по ее бедру. — Она не такая, как мы. Она чиста.

Кэш фыркнул, качая головой. — Чиста, да? Она милая, надо отдать тебе должное.

— Не то, что я имел в виду, — сказал я, качая головой.

— Послушай, Дюк. Я все понял. Ты вышел из дерьмовой ситуации, и у тебя есть чувство вины за это, но давай, парень. Это в прошлом. Ты уже давно вышел из этого состояния. И ты никогда не верил в это с самого начала. Ты не такой грязный, каким кажешься.

— Думаешь, любая порядочная женщина увидит, из какого дерьма я вылез, и все равно захочет быть со мной? — спросил я, качая головой.

Я не был дураком. В конце концов это выйдет наружу. И это будет конец.

— Я думаю, любая порядочная женщина, которая узнала бы тебя, поняла бы, что ты не тот, кем являешься. Это то, откуда ты пришел. Есть разница.

— По-моему, это немного оптимистично, — сказал я, пододвигаясь вперед на стуле, положив руки под колени и плечи Пенни и прижимая ее к груди, пока нес ее обратно в спальню, чтобы я мог пойти на крышу.

Когда я вернулся, она все еще была без сознания, и я заснул.

Это привело нас к тому, что можно было бы взорвать бомбу в комнате так, чтобы никто не проснулся.

Она лежала, свернувшись калачиком на здоровом боку, уткнувшись лицом в свою несносно девчачью подушку для тела, обхватив ее рукой и закинув на нее ногу. Как будто это был любовник. Ее волосы были в беспорядке, но в какой-то момент в течение ночи она сняла два слоя одежды, снова оставшись в футболке и легинсах.

— Пенни, пойдем, — сказал я и потянулся, чтобы коснуться ее руки.

Очевидно, шум ее не разбудил, но прикосновение разбудило. Она взлетела с легким криком, глаза ее были огромными.

— Эй, все в порядке. Это я. Я уже пару минут пытаюсь тебя разбудить.

Она дважды медленно моргнула, а затем провела рукой по своим сумасшедшим волосам, чтобы привести их в порядок. — Гм. Зачем? В чем дело?

— Ничего не случилось. Я решил, что мы проверим твою спину. Тогда ты наконец сможешь принять душ.

— Ты будишь меня из-за этого? — проворчала она, вытирая сонные глаза.

— Ну, я подумал, что ты захочешь привести себя в порядок, прежде чем отправишься к бабушке.

— Что? — спросила она, мгновенно насторожившись. — Действительно?

Надежда в ее голосе была единственным доказательством, в котором я нуждался, что это стоило дополнительной перетасовки мужчин вокруг, чтобы дать мне пару часов, чтобы взять ее. И звонок, чтобы достать тюбик для перекрытия тату.

— Да, действительно. Подумал, что тебе будет легче, если ты ее увидишь.

— Как мое… — начала она, поднимая руку, чтобы коснуться лица.

— Красивое, — оборвал я ее. Она покраснела и слабо улыбнулась мне, качая головой. — У меня есть кое-что для тебя, — сказал я, протягивая ей тюбик. — Он перекрывает татуировки, поэтому я уверен, что он перекроет то, что осталось от синяков. Итак, вставай, — сказал я, сбрасывая одеяло с кровати. — Часы посещений заканчиваются в восемь и начинаются в четыре.

— Ты звонил в центр по уходу? — спросила она, как будто это было для нее совершенно чуждым понятием.

— Да, детка. Позвонил им, сказал, чтобы они ждали нас, чтобы твоя бабушка не была застигнута врасплох. — Она сидела молча, приоткрыв губы и нахмурив брови. — Что это за взгляд?

Она покачала головой, и выражение ее лица изменилось. — Ничего. Просто… странно, наверное, не делать все самому.

— Никогда раньше о тебе не заботился парень?

— Я… — начала она, но остановилась, чтобы подумать. — Думаю, что нет. Это всегда было больше похоже… Я занимаюсь своими вещами, а они своими, и мы делимся едой и тому подобными вещами.

— Пенни, я не из тех, кто работает в качестве сиделки. Ты со мной, мы делимся дерьмом. И не только еда и постель.

Она медленно отодвинулась от кровати, зевнула и посмотрела на меня. — Думаю, мне это нравится, — сказала она, проходя мимо меня к своим коробкам и ища внутри одежду.

Я наблюдал, как она схватила темные узкие джинсы и простую черную футболку с названием какого-то магазина или что-то в этом роде на груди. От меня не ускользнуло, что она схватила подходящий фиолетовый бюстгальтер и трусики.

Я схватил лифчик, когда она прошла мимо меня, чтобы пойти в ванную, заставив ее резко остановиться. — Все еще не можешь носить лифчик, Пен.

Она выхватила его у меня из рук, щеки немного покраснели. — Мне нужно надеть лифчик. Я всегда ношу бюстгальтер, когда выхожу из дома.

— В течение следующих двух недель ты этого не сделаешь. Кроме того, твои сиськи идеальны. Они не нуждаются в поддержке.

Она бросила на меня взгляд и направилась в ванную, сложив свою одежду на раковину и собираясь взять полотенце из шкафа.

— Хорошо, так что… — начала она, неловко переминаясь с ноги на ногу.

— Сними футболку, детка, — сказал я, залезая в ящик под раковиной за ножницами.

— Дюк, я…

— Здесь чисто медицинские мотивы, — сказал я, одарив ее, как я надеялся, убедительной улыбкой.

— Да, конечно, — сказала она, зная, что это не так. Но она повернулась ко мне спиной и стянула футболку через голову, но не сняла ее. Я подошел к ней сзади, сначала размотав эластичные бинты. Она медленно выдохнула, как только они упали. — Такое чувство, что я впервые за несколько дней смогла по-настоящему дышать, — призналась она, когда я схватил край бинта и потянул вверх, чтобы я мог просунуть ножницы под него и разрезать.

Сделав последний надрез, я глубоко вздохнул, положил ножницы обратно и потянулся, чтобы медленно снять бинт. Я знал, что Эшли и Ло проверили ее, но часть меня беспокоилась, что она будет заражена. Однако, когда я снял бинт, она была намного лучше, чем в последний раз, когда я видел ее, кровоточащую и рваную. Кожа была туго натянута маленькими черными стежками. Но не было ни покраснения, ни раздражения. Какой бы грубой ни была рана, она заживет чисто. Там будет шрам, но он не будет особенно заметен.

— Молчание не может быть хорошим, — сказала она, и я поднял глаза, чтобы увидеть, как она прижимает футболку к груди, поворачивая голову через плечо ко мне.

— Нет, на самом деле, это намного лучше, чем я ожидал. Еще неделя, и их можно снять. Повернись боком. Дай мне посмотреть на твои ребра, — сказал я, рука скользнула по ее спине так, чтобы скользить по коже, когда она двигалась.

Самая мягкая гребаная кожа, которую я когда-либо чувствовал.