– Да ну тебя совсем! Вроде взрослый дядя, а иногда ведёшь себя, как малолетка.

– Ладно, синьорита Казанова. Пей чай и ложись спать на диване в гостиной.

Сашка снова насторожилась.

– А ты где ляжешь?

Я хмыкнул.

– Если соскучишься по моему телу пряному, найдёшь меня в спальне.

Девчонка возмущённо фыркнула и, исчезая за дверью гостиной, напоследок издевательски пропела:

– Спокойной ночи, папочка!

После её ухода я ещё немного посидел на кухне, раздумывая над тем, как помочь Мишке. Потом, оставив мытьё грязной посуды на завтра, пошёл в душ. В ванной комнате сушилась выстиранная Сашкина одежда: бельё, джинсы, футболка. Все вещи были старенькие. Китайская дешёвка с базара.

«Всё же придётся дать ей немного денег», – внезапно решил я, становясь под тугие, прохладные струи воды.

После душа я на всякий случай закрыл входную дверь на ключ и тихонько заглянул в гостиную. Просторная комната была залита лунным светом. Сашка крепко спала, повернувшись лицом к стене. Слышно было только тихое посапывание. Из-под лёгкого одеяльца трогательно торчали худые ноги. На большущем старом диване девчонка казалась маленьким обиженным ребёнком. Я осторожно прикрыл одеялом её голые пятки и отправился к себе; в спальне улёгся, спрятал ключ под подушку и закрыл глаза. Перед тем, как уснуть, я ещё успел подумать: «Вот свалилась на мою голову морока…»

Проснулся я от того, что кто-то настойчиво тряс меня за плечо. Возле постели стояла Сашка. Девушка была полностью одета, умыта и причёсана. Я взглянул на часы. Семь утра.

– Ты чего вскочила в такую рань? – недовольно пробурчал я. – Никакого покоя от тебя нет!

– Мне пора, – решительно заявила Сашка, отступая от кровати. – Отопри дверь.

– Куда ты так торопишься? – спросил я, поднимаясь. – Позавтракали бы вместе.

– Значит, есть куда, – нетерпеливо сверкнула глазищами девчонка. – Посуду я помыла. Завтрак в духовке. Всё. Я пошла.

Больше не задавая вопросов, я открыл дверь. Сашка выскользнула на лестницу и, обернувшись на ходу, помахала мне тонкой рукой.

– Спасибо, Сергей, за гостеприимство. Пока-пока!

– На здоровье, – сухо ответил я, закрывая дверь.

Послушав, как цокот Сашкиных каблуков затих внизу, я вернулся в спальню. Спать больше не хотелось. Умывшись и сделав свой обязательный утренний комплекс упражнений, я поплёлся на кухню. Там царил непривычный порядок. Моя гостья поработала на славу. Тарелки, сверкая белизной, выстроились на полках ровными рядами. Вилки и ложки были аккуратно разложены отдельно друг от друга. Кухонный стол вымыт и насухо вытерт.

Я достал из духовки омлет, налил кофе и принялся за еду. Китайский философ Ле Юйкоу в трактате «Ле-цзы» когда-то сказал: «Начинаю с воспитания привычек и взращиваю характер, а в конечном счёте получаю судьбу». Воспитанием моих привычек и взращиванием характера занимались не родители, а дедушка Исай. Его настоящее имя было Исао Такэда. Во время войны он, японский офицер, попал в плен и на одной из уральских строек познакомился с моим отцом, который отбывал там трудовую повинность. Один бог знает, каким образом смогли подружиться поволжский немец и пленный японец. Однако они не только подружились, но, благодаря этой дружбе, после войны Исао остался в России и женился на сестре моего отца Марии. Когда Мария умерла от туберкулёза, старый японец поселился у нас и превратился в дедушку Исая.

Такэда происходил из старинного самурайского рода и владел всеми секретами семейной школы дзю-дзюцу «Чёрный Леопард». Так как детей у него не было, Исао принял решение передать свои знания ближайшему родственнику. Этим родственником оказался я. Для порядка старик спросил разрешение у духов своих предков. Духи были не против. Мои родители тоже не возражали, и я был отдан на растерзание старому самураю. Несколько лет сэнсэй Исао безжалостно тренировал меня, закаляя волю и тело. При этом я должен был скрывать от всех своё умение, что для подростка особенно трудно.

«Одиночество самурая подобно одиночеству тигра в бамбуковых зарослях, – снова и снова повторял мне старик. – Чтобы не стать изгоем, чужим для всех, ты должен быть невидимым».

И я старательно соблюдал принцип неразглашения полученных знаний – монгай фусюсу (невынос за ворота). Воспитание, полученное от старого Исао, и заложило основу моей судьбы. Ещё учась в университете, я, благодаря знанию немецкого и японского языков и отличному физическому развитию, был приглашён на работу в так называемые компетентные органы. После прохождения спецподготовки мне пришлось принять участие во многих операциях наших секретных служб в различных странах мира.

Тогда я верил, что защищаю свою великую Родину от коварных врагов. Однако со временем мне всё труднее стало сохранять веру в наше правое дело. Видя ту ложь, которой пичкали советских граждан, я постепенно начал понимать истинное положение вещей. И когда Советский Союз рухнул, я решил больше никогда не служить никакому государству. Государство – это война и смерть. Как писал немецкий писатель и публицист Хёфлинг: «Война – это всегда цепь преступлений, хотя правительства тысячелетиями вдалбливали в головы своих народов, что убийство во славу Отечества есть не убийство вовсе, а геройство».

Я уволился со службы и попытался вести тихую, неприметную жизнь. Стал работать репетитором, натаскивая нерадивых студентов в английском и немецком. Один. Сам по себе. Ни от кого не завися, ни на кого не рассчитывая. Помня слова дедушки Исая: «Настоящего мастера не должно быть видно». Однако прошлое меня не отпускало. Через некоторое время бывшие коллеги нашли меня и попробовали использовать в своих интересах. Мне стоило больших усилий вырваться из этого капкана и снова исчезнуть.

Избежать смертельной ловушки обезумевших от ненависти врагов мне помог один из офицеров ФСБ. Я спас жизнь ему, он вернул долг с процентами. Прощаясь со мной в аэропорту, он, зная, что находится под наблюдением, смог подать тайный знак опасности. Мне удалось незаметно от врагов покинуть аэропорт и исчезнуть из страны. Около двух лет я провёл в Индии и других столь же экзотических местах. Деньги, добытые в ходе операции, подходили к концу, когда друзья сообщили мне, что в России меня считают погибшим в авиакатастрофе. Видимо, мой спаситель приложил к этому руку. Узнав, что меня больше никто не ищет, я вернулся домой.

Колесо судьбы сделало очередной круг и вернулось к началу. Я снова обучал всех желающих иностранным языкам и жил тихо, стараясь не привлекать к себе внимание. С тем офицером за прошедшие годы мы пару раз пересекались. Он сделал неплохую карьеру во время второй чеченской кампании. Недавно получил звание полковника и ответственную должность в центральном аппарате в Москве. Сейчас я вспомнил о нём в связи с необходимостью найти деньги на лечение маленькой Наташки. Возможно, он мог бы помочь. В конце концов мы жили и умирали не за грязные капиталы толстосумов, не за норковые шубы их продажных жён, не за бессмысленную тусню их мордастых деток, а за то, чтобы такие вот Наташки могли звонко смеяться, глядя на тёплое солнышко. Поэтому, отбросив колебания, сразу после завтрака я покопался в памяти и набрал номер полковника Казионова.

– На ловца и зверь бежит! – с характерным украинским акцентом приветствовал меня Казионов. – Я сам собирался тебе позвонить. Нужно встретиться. Есть дело.

Казионов ждал меня за столиком летнего кафе на Новинском бульваре. Место было тихое, безлюдное. Лишь неподалёку на бетонной площадке несколько тинейджеров сокращали себе жизнь с помощью роликовых коньков. Я издалека заметил гигантскую фигуру полковника, из-за которой прозвал его Человеком-горой. Несмотря на жарищу, Казионов был одет в строгий тёмный костюм в модную полоску. Перед ним стоял запотевший стакан с минералкой и пепельница с парой окурков.

– Минут двадцать ждёте? – поздоровавшись, спросил я.

Казионов молча кивнул. Он вообще отличался редкой лаконичностью и полным отсутствием внешних эмоций.