– В общем, эксперимент удался, – сказал господин Габриэль Моррис, снова прикладывая ко лбу платок.

Он забыл, что пару минут назад убрал шишку магией, поэтому ойкнул и смутился, почти покраснев, и спрятал платок в кармане брюк.

– Да, я успел заметить, – хмуро сказал Кондор.

Он сидел на письменном столе Габриэля, скрестив на груди руки, и выслушивал отчет с видом строгого наставника. Меня он подчеркнуто не замечал, и я пряталась рядом, сгорая от стыда за свои капризы.

Габриэль то и дело нервно косился в мою сторону, но, похоже, сейчас у него были куда более важные проблемы, чем выяснение того, кто я и откуда взялась.

Я же без зазрения совести рассматривала его, замечая в холодном утреннем свете и въевшиеся следы чернил на тонких пальцах, и подслеповатый прищур. В руках Габриэля в какой-то момент оказался футляр для очков, он то и дело нервно щелкал его крышкой, но доставать содержимое не торопился. Светло-русые, чуть вьющиеся пряди едва прикрывали уши – самая короткая стрижка, которую я видела в этом мире. Мне показалось, что во всех его жестах, в мимике, в том, как он смотрел на мир вокруг, сквозила какая-то странная рассеянность. Эта рассеянность, этот беззащитный взгляд, мягкие черты лица и пятна чернил – все это делало Габриэля похожим на потерянного ребенка.

Он поймал мой взгляд, очевидно смутился, отчего я сама скромно опустила ресницы, и вдруг обратился напрямую ко мне:

– Леди хочет что-то сказать?

– А? Нет, нет, ничего! – Я встрепенулась. – Леди вообще пожалела, что не слушала старших.

Кондор хмыкнул почти одобрительно и кивнул собеседнику, чтобы тот продолжал.

– Создание коридора с использованием твоих знаний и хорошего резерва действительно дало результат. – Габриэль заложил руки за спину и сделал пару шагов туда-сюда по комнате. – И я все еще склонен считать, что рвать Завесу в эту ночь было правильным решением, потому что Грани истончились. Может быть, в другой раз и не сработает…

– Да и где снова взять такой запас?  – Кондор кивнул на то самое зеркало с розами на оправе, которое пару минут назад осторожно отставил в сторону, к стене, чтобы не уронить. – Амальгама изъедена.

– Да, для стабильной… точки, – Габриэль остановился и покосился на меня, – нужно что-то более тонкое и прочное, чем человеческое творение. Я трижды просчитывал катоптрическую схему леди Мельшиор-Бонне, но мне не удается найти лазейку, чтобы уменьшить поглощение. – Он сощурился, словно у него резко заболела голова. – Но суть не в том. У меня… катастрофа.

Кондор наклонил голову набок, выражая абсолютное внимание.

– Катастрофа очень… деликатного характера. Иначе бы я не стал тревожить тебя так рано. – Габриэль снова нервно щелкнул крышкой футляра для очков. – Я вытащил кое-что с той стороны.

Я почувствовала, как у меня задрожали руки.

– Кое-что? – вкрадчиво спросил Кондор.

– Кое-кого, – признался Габриэль, покосившись на зеркало, из которого мы пришли, и снова дотронувшись до места на лбу, где был след удара. – Нет, правда, я не хотел! – начал он оправдываться с непонятным мне рвением, будто бы боялся осуждения со стороны Кондора. – Я планировал только создать межпространственный переход, но совершенно не ожидал, что… – снова взгляд в мою сторону. – Что с той стороны придут.

– Так. – Кондор вдруг стал в разы серьезнее, чем был до этого. – Судя по тому, что ты жив, у этого кого-то нет ни когтей, ни клыков.

– Ни когтей, ни клыков. – Габриэль потер лоб. – Но поразительная меткость, когда дело дошло до пресс-папье из кварца.

Я нервно кашлянула и приложила руку к груди, пытаясь успокоиться.

Кондор спрыгнул со стола.

– Только не говори, что…

– Я притащил оттуда человека, Кондор. Девушку. Точнее, она сама свалилась в переход и, кажется, была непотребно пьяна. И… – Габриэль опять посмотрел на меня. – И одета почти так же, как твоя спутница. Не знает языка, кстати, это тоже повод задуматься над вплетением дополнительной формулы, создающей возможность ограниченного и направленного контакта с информационным полем… – воодушевленно начал он, но заметил суровый и сосредоточенный взгляд собеседника и осекся, переминаясь с ноги на ногу. – Она не понимает, что произошло, крайне напугана. Я попытался успокоить ее и…

– Получил тяжелым предметом в лоб, да, – фыркнул Кондор. – Поздравляю, ты теперь в элитном клубе. Скажи, когда в ход пойдут книги и канделябры, я с удовольствием обсужу с тобой проблемы самозащиты и уязвленной гордости. Где она?

– Кто? – Габриэль недоуменно моргнул.

– Девушка, бестолочь ты одаренная. – Кондор сказал это с невозмутимо-спокойным и одновременно крайне обреченным видом. – С этой проблемы стоило начинать.

– Я… я применил чары сна. Она у меня в спальне. И… кажется, она ничего не помнит.

 Она оказалась моей ровесницей, но из тех, с кем мы вряд ли бы подружились, слишком уж разным мирам обе принадлежали там, с другой стороны. У меня было не слишком много близких подруг, больше приятельниц, но таких вот – тоненьких, изящных, способных позволить себе носить зимой укороченные джинсы с розовыми кроссовками на платформе – среди них не попадалось. Кто-то вроде нее редко разговаривал с кем-то вроде меня, по крайней мере, в школе и на первых курсах.

Как бывало потом, я еще не знала.

Я подошла ближе, отодвинув руку Кондора, который попытался меня перехватить, но молча пропустил, словно бы признал мое право интересоваться этой девушкой.

Джинсы были порваны на колене, видимо, во время падения, а не для красоты, потому что рядом с дыркой ткань испачкалась.

Копна вьющихся светлых волос на фоне вишневой обивки дивана почти сияла. У корней волосы были чуть влажные, а одна прядь торчала в сторону, испачканная в чем-то липком. Я попыталась ее поправить.

Веки девушки дрогнули, она зашевелилась, когда моя рука почти коснулась ее щеки, но не проснулась. От нее пахло сладким парфюмом и алкоголем, и какое-то время назад она точно была ярко накрашена. Сейчас тушь и глиттер с век осыпались на щеки, подводка размазалась, розовая помада почти стерлась, оставшись только по контуру пухлых, очень красивых губ.

– Умыть ее ты не мог, – проворчал Кондор, подходя ближе.

Он подвинул меня мягко, но не церемонясь. Длинные пальцы чародея легли на виски девушки, она чуть слышно застонала, открыла глаза – и тут же их закрыла с глубоким вдохом.

– Отойди в сторону, милая, – тихо попросил Кондор. – Ты слишком волнуешься и мешаешь мне.

Я нервно сглотнула и правда отошла, шлепая босыми ногами – в этом доме никто не торопился подавать мне тапочки – по прохладному паркету с узором из цветов. Я остановилась рядом с Габриэлем. Он сейчас выглядел еще более рассеянным и суетливым, словно боялся и этой женщины, которая, правда, успела присадить ему шишку на лоб, и Кондора, который не скрывал, что был им, Габриэлем, недоволен, и меня. На меня Габриэль старался не смотреть, словно не знал, что со мной делать и как себя при мне вести, поэтому мы оба смотрели на то, как Кондор, прикрыв глаза, держит пальцы на висках моей подруги по несчастью. Мне показалось, что Габриэль хочет чем-то помочь, слишком уж напряженно он сжимал ладонь в кулак, но боялся, что его неуклюжая помощь только навредит.

– Что он делает? – шепнула я, кивнув на Кондора.

Габриэль покосился на меня в изумлении, как будто бы рядом с ним ожила статуя и спросила, почему небо синее, а вода мокрая.

– Снимает чары, – ответил он, моргнув.

Я изобразила на лице крайнюю заинтересованность.

– М?

Он завел руки за спину и дернул головой, то ли стряхивая в сторону прядь волос, которая лезла в глаза, то ли просто нервничая:

– Чары сна – это очень тонкое воздействие. Я заставил мозг этой леди, – слово "леди" Габриэль произнес с каким-то сомнением, – замедлить все процессы. Такое вмешательство должно быть осторожным, а я, сами понимаете, действовал в спешке, поэтому господин дель Эйве в первую очередь проверяет, не причинили ли чары какой-либо вред. Это лучше делать при физическом контакте.