– Будешь притворяться маленькой девочкой и ловить педофилов?

– А почему бы и нет?

– Я так и вижу, что во время встречи с каким-нибудь извращенцем, ты упадешь ему в ноги и будешь умолять его не бросать тебя. Подожди, я сейчас приду.

В каждой шутке есть доля шутки. И пока Агата ушла в туалет, Борис направил свой взгляд в зал и стал вспоминать потрясения прошлого года. Даже сейчас, когда жизнь наладилась, а приливы отчаяния отступили, он не мог отделаться от множества вопросов, тем более, от болезненных воспоминаний. Может поэтому он так нуждался в Агате, они всегда находили, о чем поговорить, не упоминая тот мрачный период. Официантка принесла кофе, он благодарит эту девушку, вяло улыбается. Его мысли словно болото, затягивают, отстраняют от мира. И вот, его взгляд ложится на вазочку с тростниковым сахаром, затем тонет в кофейном болотце, вяло гуляет по контуру бумажных салфеток.

– Вот и я. Слушай, тут обнаружилось, что на их полках с этой второсорщиной есть и нормальные вещи, – она кладет на стол книгу в мягкой обложке. – Может? Ну ты понимаешь.

– Может умыкнуть? Года три назад, ты бы и не сомневалась.

– Это да. Возраст берет свое, теперь я взрослая женщина, – шутливо говорит Агата.

– Оставь это мне, незаметно уберу ее в рюкзак, когда будем уходить.

– Ты серьезно?

– Насколько я знаю, эти полки здесь для буккроссинга, но все равно, лучше делать все незаметно.

– Ты чего? Что-то случилось?

Она немного опасалась его перемен настроения, конечно, в любом виде она найдет к нему подход. И вопрос был задан скорее из любопытства, нежели с действительной надеждой на ответ. Борис, не желая говорить о настоящей причине своего недовольства, нашел в зале жертву, на которую можно сослаться.

– Да придурок тот раздражает. Я и сам люблю в кофейнях посидеть, почитать или еще что, но не понимаю самодовольства тех, кто воображает себя очень творческим, «не такими как все».

Они меня заметили, придется уходить. С другой стороны их беседа сейчас меня мало заботит, да и вас, я думаю тоже. Каждый раз они говорят о знакомых, книгах, событиях, насущных проблемах, пока в итоге вообще не уйдут в дебри воображения. Это обычные люди, сидящие за столиком, ничем не отличающимся от десятка таких же. Два друга, болтающие о пустяках, пьющие кофе. И ты и я, – мы отрицаем время, договорились? Хотя бы пока говорим. Мы ведь говорим, верно? Ты даже не догадываешься. Отключись, возьми в руки отпечатки слов, фотографии символов. Здесь нет имен, нет мест, нет событий, – только видимость, схема, воронка.

***

Десятки кирпичных комодов с людьми, меж ними землистые улочки, роща фонарных столбов с сияющей кроной. Улицы и здания зеркальны, в них теряешься, глазу не приметен ни один ориентир. Лабиринты Хрущева, развалины советской эпохи, затертая краска фасадов, пятна асфальта на грязной земле. Железнодорожные пути, отзвуки жизни вокзальной станции. Побитые своим существованием люди, залив полость тела спиртом, ночами пляшут под музыку, порожденную развалом. Во всем этом своеобразная жизнь провинциальной глуши, не признающей себя таковой. Глуши, население которой воплотило в себе гибель юношеских надежд, ошибок беспочвенной самонадеянности, но в то же время Агата находит в этом латентное отражение неуклюжей чувствительности, противопоставляя ее механически-точным действиям успешных людей. Это место было ее комнатой взросления, постепенного открытия жизни. Комнатой с выцветшими обоями, рваным линолеумом, плохой шумоизоляцией. Окружность горизонта лишь стены, покинув которые, стремишься навестить вновь. Агата не желала покрывать свой поселок саваном смиренного прощания, взамен покрыла их вуалью личной ценности, трепетом воспоминаний, домашним уютом, старческим принятием убогости пейзажа. По схожим причинам можно скучать по болезненной, но сильной безответной любви детства, по родителям, что покинули тебя в нужде. По тем же мотивам, можно прятать билет от поезда или гербарий меж книжных страниц, хотя реальная цена этого вклада равна мусору. Ее душу тяготил разрыв между вполне логичным отказом и чувственной привязанностью к этим местам. Она проводит утро за книгой, размышляя о далекой Японии, далекой скорее в контексте истории и мысли, нежели географии. Неспеша, она листает книгу «Хризантема и меч» Рута Бенедикта. Она думает о самураях. Самурай постоянно помнит своих врагов. Они его совесть, которая никогда не спит. Эта мысль занимает Агату, а после она улыбается: «А если у меня нет врагов? Значит у меня нет совести, или она спит?».

Поток фантазии нарушает звонок в дверь. Она ждала этого, так даже лучше. В квартиру заходят ее подруги. Ничего примечательного, поселковые девицы. Простоволосые, ярко накрашенные. Они привлекали ее своей вульгарной духовностью, замызганной пошлостью. Их смех наполняет стены, они пьяны, но это только начало. Агата проводит их на кухню, наливает добавки из своих собственных запасов. Она умеет пить, ее желудок выдержит и не такое, а вот подруги раскисли. начали нелепо хихикать и вдаваться в подробности о своей половой жизни. Их генитальные войны занимали Агату лишь как предмет изучения, становились почвой дальнейших размышлений. «Они несчастны, но не знают об этом». Про себя она это знала. Та, что побольше разразилась смехом, при упоминании парня с крохотным членом. Она хрюкала, закашливалась, а потом попыталась подняться. Ее юбка задралась, оголив застиранный треугольник ткани. Она подходит к зеркалу, щурится и говорит: «Что этому козлу надо? Я же красивая, и сиськи есть и все что надо». Агата смеется, спокойно кивает. Еще недавно она размышляла о том, что ценность чести превыше всего в этой жизни. Она где-то читала, что жизнь человека считалась тем прекраснее, чем она короче, особенно если жизнь была яркой. Она восхищалась сэппуку, но считала, что жизнь дана для того, чтобы ее прожить. В ней смешалась советское смирение дедушки и самурайское отношение к смерти, где последняя является обычным ходом вещей. Она смотрела на свою подругу, глуповатую, но простую душой. Что бы ты ей не советовал, как бы подробно не объяснял, она встретит другого парня, затем еще и еще, пока не окунется в отчаяние и не женится на первом встречном. До тех пор, все слова лишены смысла, но Агата будет поддерживать ее, просто потому что так надо. День за окном будет терять свои краски, все медленнее и не разборчивее будет становится речь пришедших дам.

Ночью, проводив подруг до их домов, Агата не спешила вернуться в свою квартиру. Нет, у нее был план, который затмевал все размышления о чести и тем более о подругах. Она ждала наступления ночи, чтобы воплотить цель своего пробуждения, прикоснуться к чистому проявлению жизни. Она заходит в круглосуточный магазин. Там, поникнув, подперев массивную щеку рукой, сидит тучная женщина с завивкой. Эти женщины, что несмотря на свою жизнь, на общую сохранность, пытаются краситься и делать прически даже на работу в ночной магазин, могут вызвать своего рода восхищение. И стоя рядом с ней, не обращая на себя внимание, Агата начинает рассматривать когда-то славные черты уставшего лица. Голубые тени, яркая помада и румяна. Она просит коробку сливок, расплачивается и уходит с мыслью, что эта женщина просто хочет быть красивой.

В руках Агаты упаковка вишневых сигарет и коробочка сливок. Ей нравится ее день, нравится своей противоречивостью. Она думает, что контраст в убогости внешнего мира, в каком-то смысле помогает больше любить свой внутренний, через него ценить и внешний. Не спеша, она бредет по безлюдным и темным проулкам, через дворы, с пустующими детскими площадками. Бредет, глядя на небо и размытый в ночи горизонт, пока не достигает металлического ограждения возле общественного стадиона. Ворота слегка приоткрыты, она проходит в зазор и направляется к трибунам. Глядя на мокрые дорожки, протоптанные бегунами, она ожидает встречи, которая стала почти ритуальной, которой ей так не хватает в городе. Эта встреча не обещала буйства эмоций, внутренних потрясений, но все же она стала ей необходима. И даже в стенах института, Агата часто возвращалась в память об этих коротких вылазках на стадион. И вот, из темноты, грациозно и не торопясь, ступая подушечками лап на мокрую пожухлую траву, на встречу Агате идет бездомная кошка. Агата улыбается, подзывает кошку к себе, но та недоверчиво поглядывает, осторожно шагает вперед. Ладонь наполняет лужица сливок, уверенность в кошачьем шаге прибавляется. Шершавый язычок лакает с ладони, касается кожи. Агата улыбается, зубами вытягивает сигарету, а после закуривает. Синяя ленточка дыма стремится уйти в облака, стать частью вселенной. Звонок. Это Борис, Агата берет трубку. В его голосе растерянность, он боится сойти с ума. Она слушает его рассказ, лишь изредка и умиротворенно повторяя «все будет нормально». Сливки в руке иссякли, взгляд кошки изучает возможность добавки, Агата прощается с Борисом. И снова тишина, она добавляет в ладонь еще немного сливок, а после допивает остатки. Тяжело дыша, к трибунам подходит скучающий сторож. Агата знает его с детства, она знает лицо почти всех, кто живет в их поселке. Понаслышке знакома со многими историями местной жизни. Агата смотрит на его простодушное, сонливое лицо. На сеточку морщинок у глаз и упитанное тело.