— Веся, почему ты сказала «врата Жизни»? Почему о вратах Смерти ни слова?!

И в этот момент наконец-то проснулись дети! Вовремя так!

И пользуясь тем, что теперь можно было не отвечать, я подскочила, и поспешила к люльке, которую Леся с Яриной уже быстрым темпом в дом свежеотстроенный тащили.

«Веся, — донесся до меня голос лешеньки, — скажи ему, не томи мужика».

«Мне казалось, ты его не сильно-то жалуешь», — съязвила в ответ.

«Не жалую, — признал леший, — но жалко же».

И тут прав он был.

Остановилась я, развернулась, да и направилась обратно к магу любимому. Подошла, за лицо обняла, к губам склонилась, да и прошептала:

— Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида. Я родила сына тебе. Я, ведунья лесная, дала жизнь аспиду — врата Смерти уничтожены, Агнехранушка. А когда наш сын взрослым станет, да возмужает, ты обучишь его искусству магическому и он станет магом, а опосля, если захочет и пожелает, то и архимагом. В тот день, когда архимагом станет — и врата Жизни будут уничтожены. Ведь тогда выйдет так, что я, лесная ведунья, архимагу жизнь дала.

Сглотнул Агнехран, на меня глядит все так же напряженно, да как заклинание и произнес хрипло:

— «Цена открытия врат Жизни — жизнь архимага. Цена уничтожения врат Смерти — жизнь аспида».

— Вот именно – жизнь, — я улыбнулась невольно. — Да только жизнь ведь не только отнять можно, но и подарить. Я подарила. Уж не ведаю, как вышло то так, что забеременела да родить смогла, видать свезло мне, но скорее тут ты прав — любовь это. А любовь она всего сильнее, даже магии чародейской и весны ведьминской. Все у нас хорошо будет, Агнехранушка, и жить будем долго и счастливо.

Смолчал Агнехран, только взгляд мрачный, губы побледнели. И там сын наш орет-надрывается есть хочет, уже и Леся прибежала, с ноги на ногу рядом переминается, а маг смотрит на меня, в глаза, в самую душу, и все же высказал то, что на душе камнем лежало.

— А если не захочет он, Веся? Если ни магом, ни архимагом не станет? Если другое призвание найдет? Что тогда делать будем?

Наклонилась, поцеловала быстро да торопливо вымолвила:

— Тогда жить будем не только долго и счастливо, но еще и весело очень. И кто к нам с мечом придет…

— Тот сам нарвался, — улыбнулся охранябушка.

— Ага, — полностью согласилась я.

И поцеловав сызнова, к дому поспешила.

«Нарвется кто-нибудь, угу, держи карман шире, — пробурчал леший. — Этот аспид твой, чтоб его… хотя ладно, пусть здоровый будет, третью стену вокруг государства возводит, цельное царство зоной сказочно-заповедною объявил. К нам теперь не то что чародей, к нам теперь зверь не проскочит, комар не пролетит – подстрелят на подлете».

«Лешинька, ну не могу же я ему сказать, что знаю все, — взбегая по ступеням ответила другу верному».

«Можешь, но не станешь, — подметил леший. — Одно хоть радует, теперь когда известно ему, что сын твой должен стать архимагом, своей жизнью рисковать перестанет».

И тут остановилась я как вкопанная, прямо на пороге дома.

«Лешинька, — и сердце мое екнуло, — а он что, рисковал?»

И в ответ… тишина. Тишина такая! Лес шумит, пир тоже шумит, но не громко — дети тут все-таки, Агнехранушка мой ест быстро и зло, а леший… молчит он.

«Не молчи только… — взмолилась я».

И услышала вздох такой, от которого шум по ветвям деревьев прошелся, птиц потревожил.

«Да любит он тебя, Веся, больше жизни любит, больше мира, больше света белого. Маги так любить не должны, их иному учат, они на себе замкнуты, а он на тебе. Ты ему всего дороже. Так что рискует, почти каждый день. И бьется он яростнее всех, потому что ему есть за что сражаться».

Совсем сердце екнуло.

«Так же нельзя, лешенька, так же совсем нельзя…» — прошептала мысленно.

«Нельзя, — согласился леший, — от того и посоветовал, не томить мужика и сказать ему все как есть. Иди малого корми, голодный же».

Голодный да.

Я в светлицу вошла, с сыном у окна устроилась, и пока ел малыш, да потом пока укачивала, все в окно поглядывала. На того, кто охранял молча и ответственно. На того, кто берег изо всех сил. На того, кто любил и кого так сильно полюбила я. На счастье свое любимое.

Именно в этот миг я и прокляла от всего сердца, от всей души!

Вот всех, кто на жизнь его покушался, всех кто убить его пытался, всех кто убить попытается!

Слово, особенно слово ведьмы, оно завсегда силу имеет! Вот и прокляла я их всех, чтобы не было им ни сна ни покою, чтобы ни сил, ни желания отнять у меня любимого им не осталось! Так прокляла, как никогда еще не проклинала.

И все бы ничего, да только не попировал толком Агнехран, вызвали его срочно.

И вернулся мой маг под самое утро, на детей спящих полюбовался, на меня учебник читающую поглядел, да и сообщил:

— Жизнь моя, счастье мое, свет мой, а ты не знаешь, с чего бы это все государства, войной на нашу империю идти планирующих, вдруг эпидемия чесоточная накрыла?

Удивилась я, конечно, да и спросила:

— Агнехранушка, любимый, а с чего это все государства враждебные тебя так хорошо знают-то, чтобы захотеть убить?

Остолбенел маг, постоял, на меня посмотрел, да и ответил голосом осипшим:

— Так я сераскер императора.

— Сераскер? А это как? — слово просто было совсем незнакомое.

— Войсками всеми командую, — пояснил охранябушка.

— Ааа, главнокомандующий значит… Ну, тогда государства враждебные сами виноваты, я им не лекарь. Завтракать будешь?

Про себя подумала — вот это прокляла, так прокляла. От всей своей широкой ведьминской души… просто я ж понятия не имела, что душа у меня настолько широка! Да и кто ж знал, что я так умею?! Кто ж знал, что масштабненько так получится? Кто ж ведал, что народа до крови охранябушки моего жадного развелось через край? Я лично не знала и не ведала. Правда и не жалела, если уж честно. Пусть теперь посидят, почешутся, подумают о жизни, к примеру, а еще о миролюбии и добрососедстве — это штуки хорошие. А вот желать смерти магу моему – штука плохая. Вот пущай и поразмыслят на данную тему на досуге-то. Но на любимого посмотрела невинно так. Жаль снеди никакой под рукой не было, жевать бы сейчас было бы самое то, я когда жую вообще очень невинно выгляжу – не подкопаешься.

— Веся! — прошипел Агнехран.

— Тоже тебя люблю, — весело заверила я.

А другу сердечному мысль послала:

«Лешинька, я тут делов наворотила»…

«Да знаю уж, — устало ответил мой леший. — Лесная Силушка даром что мужик, а как баба базарная по всем лесам растрезвонила, что его видишь ли лучшая ученица, даже на расстоянии проклинать может. Девок в леса теперь валом повалило, все хотят ведуньями быть, да помогущественнее. Кстати, ты это… не говори магу. Пусть лучше от кого другого услышит, что теперь всякому, кто супротив него замышляет, почесуха зверская грозит. Хотя, он у тебя мужик не глупый, скоро сам догадается».

И я улыбнулась любимому. Улыбнулась невиннее некуда.

— Веся-я-а, — протянул с нескрываемым подозрением Агнехран.

— Охранябушка, а ты же знаешь, что кормящим матерям нервничать то никак нельзя, а то молочко пропадет, — улыбаюсь все так же невинно. — А еще знаешь что, побудь дома сегодня, а то мне так трудно с детьми одной-то.

Агнехран молча и выразительно посмотрел на Лесю и Ярину. Те сделали вид, что их тут не существовало, и это вообще не они люльки покачивали, это те сами так, чисто по инерции качаются.

— Так люблю тебя, — отчего-то созналась любимому я.

В общем, и жили мы долго и счастливо… а уж как весело-то.

Конец