Он дал пращникам еще мгновение, чтобы завалить как можно больше людей, пока ситуация складывалась в их пользу. Затем один из парфянских офицеров понял, что нужно продолжать наступать и выйти из-под света зажигательных снарядов. Он выхватил изогнутый клинок, крикнул своим людям и махнул им рукой, и парфяне и их лигейские союзники бросились на пращников.
- Отступайте к защитным валам, - приказал Катон и повернулся, чтобы бежать вместе с пращниками, когда враги воспрянули духом и помчались за ними с дикими криками. Внутри оборонительных валов зарево от жаровен раздувалось яркими оранжевыми языками пламени, а два онагра, которые были проверены и признаны исправными, выпустили плотно набитые вязанки хвороста, обмазанные смолой и подожженные. Они взвились в воздух, а затем упали на землю, чтобы осветить оставшихся пращников и иберийских лучников, стрелявших с циркумвалационного вала. И тут Катон понял, что слишком долго ждал, прежде чем отступить.
Первый из пучков достиг своей вершины, а затем устремился к нему вниз, словно палящее солнце, падающее со своего места на небесах. Катон только успел отпрыгнуть в сторону, прежде чем он ударился о землю рядом с ним в порыве пламени и искр, которые осыпали его, обжигая открытые места кожи. Первой его мыслью была ярость из-за ошибки в определении дальности действия онагра. Если бы он узнал, кто виноват в том, что его командир чуть не сварился, у этого человека было бы не мало неприятностей.
Он откатился в сторону и встал на четвереньки. Затем он почувствовал, как кто-то схватил его за руку и поднял на ноги.
- Давайте, господин. Не мешкайте, - прохрипел Рутилий сквозь стиснутые зубы. Затем он зажал свободной рукой древко стрелы, пытаясь остановить поток крови.
Катон не смог подавить ухмылку. - Хороший ты человек, Рутилий. Побежали!
Они выбежали из луча света, вместе с остальными побежали в сторону оборонительного вала, чтобы оказаться вне прямой видимости лучников и пращников. Две стрелы вонзились в землю в стороне от Катона, и он пронесся еще на небольшое расстояние, прежде чем изменить направление, пытаясь сбить прицел любого парфянина, выбравшего его в качестве мишени. Он слышал, как тяжело дышит Рутилий, когда знаменосец бежал рядом с ним.
Впереди показались земляные укрепления, и Катон повернул влево, призывая Рутилия следовать за ним. Дойдя до угла вала, он замедлил шаг и обернулся, чтобы посмотреть назад. Стены и земля перед городом были освещены пылающими факелами, и он увидел, что на земле и по склону разбросано множество тел, мертвых и раненых. Большая часть крепостной стены лежала в руинах, и большинство защитников уже бросились обратно в Лигею, чтобы укрыться. Несколько храбрецов все еще стояли на ногах и пускали стрелы в сторону нападавших, а затем отступили. «Удовлетворительный результат», - решил Катон.
- А вот и ты, господин!
Повернувшись, он увидел Макрона, шагавшего к нему, едва различимого в отблесках жаровен внутри оборонительных валов. Центурион в восторге потирал руки. - Чертовски хорошая ночная работа! Сбили большую часть их стены с моей стороны. Убили и ранили, по меньшей мере, десяток ублюдков! Они больше не будут думать о ремонте, я уверен.
- Ты видел внутреннюю стену?
- Конечно. Но это нас надолго не задержит.
- Нет, но это будет стоить нам еще нескольких жизней наших человек, чтобы преодолеть ее.
Макрон весело пожал плечами.
- Для этого и существуют осады, господин… Попробуй теперь сказать мне, что эта схватка не вывела тебя из мрачного настроения.
Когда они смотрели в сторону города, из темноты, пошатываясь, вышел Рутилий. Кровь залила руку, которой он зажимал рану.
- Давай отнесем его в лагерь, - моментально сказал Катон и пошел вперед.
Знаменосец остановился и устало покачал головой, пытаясь встать по стойке смирно. - Я могу... справиться сам... господин.
- Глупости, парень. Вот, позволь мне...
Когда Катон протянул руку, знаменосца охватила дикая судорога. Его челюсти разжались, глаза широко раскрылись, затем ноги подкосились, и он опустился на колени. С одной стороны его шеи почти вертикально тянулось еще одно древко стрелы, а наконечник находился не менее чем в 15 сантиметрах от входного отверстия – причуда судьбы, поскольку парфянин пустил свою последнюю стрелу под большим углом, прежде чем повернуть к бегству. Катон сразу понял, что острие глубоко вонзилось в жизненно важные органы Рутилия, и рана была смертельной. Кровь пульсировала вокруг древка, и Рутилий ощупал его, издав слабый стон, и кровь из его губ брызнула на лицо Катона.
- Рутилий..., - начал, было, он, но ничего не мог сказать, что могло бы помочь.
Знаменосец вдруг схватил Катона за тунику и притянул к себе. Он сглотнул и попытался заговорить, но плевки и кровь забивали ему горло, и он отчаянно кашлял, пытаясь прочистить его, и шептал.
- Моя девушка… Там, в Риме … Она…, - Он снова подавился, и на этот раз звук сопровождался гортанным бульканьем, когда кровь заполнила его легкие, и он начал захлебываться. Рутилий отчаянно тряс головой, его руки сильно дрожали, а пальцы вцепились в ткань туники Катона. Катон обнял знаменосца, притянул его к себе и прошептал ему на ухо.
- Боги присмотрят за тобой в загробной жизни… Прощай, брат Рутилий.
Силы знаменосца неуклонно убывали, а потом он обмяк, его голова прислонилась к плечу Катона.
- Он ушел, парень, - мягко сказал Макрон. - Рутилий ушел.
Катон отстранил тело и осторожно положил его на землю, затем потянулся, чтобы закрыть глаза мужчины, после чего выпрямился и посмотрел в сторону Лигеи.
- Еще один, за которого нужно отомстить...
*************
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
На рассвете, два дня спустя, преторианцы тихо собрались на небольшом расстоянии от руин сторожки и стены. Люди с лестницами стояли позади первой центурии, чьи щиты защищали их до тех пор, пока лестницы не были приставлены к внутренней стене. Таран быстро справился с воротами накануне днем, и иберийские копьеносцы и римские пращники заняли руины, соорудив навесы, чтобы защитить их от стрел защитников, пуская свинец из пращей в любого защитника, осмелившегося показаться над внутренней стеной. В воздухе стоял резкий запах гари, а дым от пожаров, бушевавших предыдущей ночью, все еще поднимался в бледное небо. Разрушив оборону вокруг сторожки, Катон выдвинул вперед онагры, которые почти всю ночь поливали город непрерывным дождем зажигательных снарядов, вынуждая защитников сосредоточить все усилия на тушении пожаров, разжигаемых пылающими связками дров.
Тем временем люди, выбранные для штурма, были накормлены и отдохнули, и были гораздо свежее, чем их изможденные и измученные противники. Центурии Макрона и Игнация должны были возглавить атаку, а Порцин, Плацин и их люди составили резерв, готовый последовать за ними вместе с пращниками и иберийскими копьеносцами, как только будет взята внутренняя стена. Преторианцам было приказано оставить свои копья в лагере. В предстоящей схватке в ближнем бою лучше всего было орудовать короткими гладиями.
- Доброе утро, господин. - Макрон приветствовал Катона, когда трибун подошел к нему. - Парни хотят порвать этих хренососов в городе. Верно, парни? - Он повернулся к тем, кто стоял сразу за ним, и многие из них ухмыльнулись и утвердительно кивнули.
- Это хорошо, - категорически признал Катон, не удостоив их взглядом и уставившись на Лигею. С тех пор как началась осада, он почти не мог заснуть, и теперь ему приходилось заставлять себя думать ясно. Каждый раз, когда он ложился на свою походную кровать и закрывал глаза, его разум отказывался перебирать в памяти детали осады и его более широкой миссии, пока девушка-служанка Берниша чистила его калиги и доспехи. Даже когда сон приходил, его нарушали мрачные сны о судьбе центуриона Петиллия. Иногда Катон сам охотился за ним в темном лесу, пока парфяне не сбивали его с ног и не заставляли разделить ужасную смерть его людей. Он просыпался весь в поту, дрожащий и расстроенный. Ему и раньше доводилось терпеть бессонницу, но не такие кошмары, которые преследовали его теперь. Но почему судьба Петиллия так тревожила его, когда он много раз видел ужасы войны? Он не мог понять этого: кроме смутного ощущения, что в нем что-то изменилось, он чувствовал постоянную усталость от роли солдата и непосильного бремени, возложенного на него обязанностями командира. Он знал других офицеров, которые не справлялись с нагрузкой, и был склонен списать это на какие-то недостатки характера. Теперь он боялся, что и у него есть какой-то изъян в характере, и боялся, что Макрон и другие люди, которыми он командовал, смогут его в этом уличить.
