Летом 1903 г. Эдварду Вуду предстояло сдавать выпускные экзамены. На этом фоне он с весны страдал от депрессии, вызванной переутомлением, постоянной работой, вкус к которой он почувствовал, только когда дошел до изучения Оксфордского движения. Изучая его уже не дома с помощью отцовской палки, а в университете, Эдвард решил избрать Оксфордское движение своей специализацией. Но регулярные напоминания отца о том, что его сын должен быть первым, что на него возлагаются великие надежды, а также невозможность ослушаться этих наказов губительно сказывались на психическом здоровье молодого Вуда. Мать пыталась его успокоить, летом прислав письмо, в котором писала, что независимо от результатов экзаменов они с отцом не станут меньше любить Эдварда.
Но страхи были напрасны, по результатам экзаменов Вуд стал первым на курсе новейшей истории и даже получил возможность продолжить академическое образование уже в другом колледже – Олл Соулс, куда был принят в ноябре 1903 г. «Ты просто не можешь вообразить, что это означает для меня – с помощью Господа сделать что-то, чтобы понравиться тебе и папе. Это делает меня таким счастливым, каким я даже не надеялся быть»53, – писал матери наконец-то успокоенный и довольный Эдвард.
Понимая, что наследнику пора начинать заботиться о карьере, которая «должна позволить тебе сделать значительные вещи для Него (Господа. — М. Д.), католической церкви, Англии и всего мира», лорд Чарльз посоветовал ему продолжить классический путь джентльмена: отправиться в круиз по Европе и колониальным британским владениям. После этого Эдварду предстояло начинать парламентскую деятельность, но тот не спешил связываться с политикой, а также покидать Британию и Оксфорд. Поступив в Олл Соулс, Эдвард Вуд «получил доступ в одно из самых привилегированных избранных сообществ интеллектуальной жизни страны. Здесь возможно было начать старт любой карьеры, которой он только желал бы заняться»54. Он решил пока сосредоточиться на академической.
Вуд принял должность младшего товарища (научного сотрудника) в колледже, «обязанностями которого раньше было делать майонез для салата к ужину по воскресеньям и фильтровать порто в комнате отдыха (горе случалось, если старший научный сотрудник думал, что с бутылкой портвейна обошлись ненадлежащим образом), в этой роли можно было жить в колледже в течение первого года, независимо от того, чем ты планировал заниматься впоследствии»55.
Несмотря на то, что Эдварду очень нравилось его новое общество, долгие ужины с профессорами и людьми науки, он все же чувствовал некоторую свою чужеродность в такой компании. Как он писал своему другу Эмори, который всегда разделял его страсть к охоте и подобным развлечениям: «Я думаю, мои коллеги среди преподавателей рассматривают меня как ленивого, распущенного, задиристого хулигана. Вчера вечером я рассказывал историю про лиса на крыше и предположил, что лис, вероятно, уже знал этот путь по фермерскому двору, когда один из профессоров усмехнулся: “Что же вы, Вуд, не взяли его присматривать за петушками?” В оставшуюся часть ужина я предпочел молчать»56.
Помимо прочего, Вуда беспокоили охотничьи расходы, которые его отец отказывался покрывать. «Я вынужден взять трех учеников, чтобы оплатить свою охоту теперь!!»57 – продолжал он жаловаться Эмори. К ученикам он был так же строг, как когда-то были строги к нему, и также бил их в рамках «консервативной концепции образования», особенно когда они засыпали, как это делал некий «Нил Примроуз, который приезжал несколько раз в неделю, и часто погружался в сон, в то время как я рассуждал»58. Охотился он регулярно, минимум дважды в неделю, и эту привычку сохранял до конца своей жизни, выбивая себе два законных выходных для охоты в любом правительстве, в котором будет занимать министерские посты.
Тем временем родители Эдварда теперь решили составить его счастливое семейное будущее, т. е. подобрать ему невесту. Отец хотел передать сыну имение Гэрроуби, которое не могло обходиться без хозяйки. Понимая, что Эдвард не самый уверенный в себе молодой джентльмен и вряд ли самостоятельно будет в состоянии отыскать подходящую жену, раз за разом родители тем или иным способом знакомили его с годящимися кандидатками в невесты. Когда в январе 1904 г. он проходил юридическую практику в Южном Уэльсе, на роль претендентки в жены была отобрана дочь судьи Грейс П., но Эдвард тут же раскусил этот маневр и продолжал жаловаться Эмори: «Грейс П. находится везде вместе с нами. То еще испытание, и я подозреваю, что это все происходит в супружеских целях, но она не та приманка, на которую я мог бы клюнуть. Здесь у нас есть много другого интересного: избиение, изнасилование, поджог и т. д. Мой судья уже сделал полезное дело, засудив браконьера на три года. Хорошая работа»59.
В тот же год умерла сестра лорда Чарльза Эмили, у которой не было собственных детей, и все свое состояние и недвижимость (а это было крупное поместье в Лидсе Темпл Ньюсам, где, по детским воспоминаниям Эдварда, обитали привидения, и лондонский дом под номером 88 по Итон-сквер, в котором после будут принимать с истинным йоркширским гостеприимством эмиссаров Гитлера) она завещала Эдварду. Отец был доволен делами сына: «Я вполне убежден, что ты должен стать премьер-министром, чтобы воссоединить Англию и Святой Престол, а также совершить много других достойных вещей помимо прочего. Думаю, дом 88, в котором ты всегда сможешь жить в Лондоне, поможет тебе на пути в этом направлении. Мой самый дорогой Эдвард, какая радость иметь такого сына, как ты! Услада наших глаз и счастье нашей жизни»60. Лорд Чарльз, кажется, понимал, что священником или подвижником духовной жизни его сын не станет, поэтому политика, через которую опять-таки можно влиять, в т. ч. и на положение церкви, была теперь очевидным путем Эдварда Вуда.
В 1904 г. заканчивался его первый год в Олл Соулс. Для торжественной церемонии требовалось произнести речь, причем на латыни, а не на английском языке. Поскольку с латынью у Вуда дела так и не задались, он «заставил Чарльза Фишера написать латынь для меня; но, несмотря на это, я боюсь, что речь все равно едва ли дотягивала до ожидаемого стандарта. <…> Конечно, когда я так легкомысленно отнесся к этой обязанности, я вряд ли предполагал, что наступит день, и я должен буду достигнуть самой высокой академической чести, которая только может выпасть любому студенту Оксфорда: меня пригласят стать канцлером университета»61. Предполагал ли Эдвард Вуд, что привычка заставлять других писать за себя речи также ему в будущем очень пригодится, неизвестно. Зато известно, что от этого будет чрезвычайно страдать сэр Алек Кэдоган, проклиная министра иностранных дел, который раз за разом сваливал на него почетную обязанность придумывать спичи для Палаты лордов, банкетов лорд-мэра и других мероприятий62.
Настойчиво подталкиваемый отцом к политической карьере, Эдвард все-таки согласился на поездку по колониальным владениям Британии, чтобы ознакомиться на месте с жизнью империи, которой, судя по всему, ему предстояло управлять. Во всяком случае, на это надеялся лорд Чарльз, а его сыну пришлись по душе популярные тогда рассуждения о «бремени белого человека»63: «Редьярд Киплинг учил соотечественников сознанию того, что Божественное провидение теперь лежит на их плечах, и если раньше было уместно посещать страны Европы, теперь в сознании это было заменено посещением того, что тогда все еще назвали колониями»64, – писал граф Галифакс в 1957 г.
