Наконец, решив уделить внимание здоровью детей, чета Вудов зимой 1889–1890 гг. отправила их на Мадейру, так как старший сын и наследник – Чарли – был болен туберкулезом. Там Чарли вдобавок ко всему прочему заразился желтухой, сестра Эдварда Мэри заразилась оспой и также чуть не умерла, но, по счастью, все-таки выжила. Сам Эдвард, бегая по холмам, упал и сломал себе передние зубы, что привело к очень болезненному и неприятному знакомству с американским дантистом.
Когда летом 1890 г. семья вернулась домой, стало понятно, что поездка только ухудшила здоровье 20-летнего Чарли. В тот же период леди Агнес заразилась брюшным тифом, но к ней Господь, к которому взывали в Хиклтоне особенно рьяно, был милостив. Она выжила, но Чарли умер в сентябре того же года. Смерть старшего сына стала не только очередной трагедией, заставляющей набожных соседей из других «великих семей Севера» усомниться в благочестивости Вудов, это событие сделало наследником и титула, и фамильного состояния самого младшего сына – Эдварда. Результат, который мало кто мог предвидеть.
И результат этот отразился на отношении лорда Чарльза к своему единственному выжившему сыну. Не думая смягчить наказания и отказаться от традиции физического насилия в воспитании, он всю свою любовь, предназначенную трем умершим сыновьям, перенес на Эдварда: «Как будто вчера я помню день, когда ты родился; радость и такое же мое горе, мой любимый. Я знал о проблеме твоей руки и чувствовал, что отдам все что угодно, чтобы как-то облегчить ее. Я тогда молился всем своим сердцем: так как все мы должны нести свой крест, пусть это будет самой тяжелой твоей ношей, а другие бы тебя не коснулись. Я действительно думаю, что Бог наделил тебя многими достоинствами: характером и расположением, желанием любить Его. Но мой дорогой сын, я не буду говорить об этом; я хочу только сказать, что я действительно люблю тебя всем своим сердцем и молю Бога сдерживать и благословлять тебя всеми способами, сохранять тебя верным Ему. Сделай что-то достойное для Его церкви, прежде чем ты умрешь, это должно понравиться Ему»40.
Помимо дел духовных лорд Чарльз был занят и практическими. Он начал перестраивать второе свое имение – Гэрроуби. Точнее – расширять, добавив и без того внушительному дому несколько залов, а также сделав специальную тайную комнату с хитрыми проходами, благодаря которым человек мог исчезать в одной части дома и появляться в другой совершенно неожиданно. Этими ходами лорд Чарльз с удовольствием пользовался, чтобы пугать домочадцев и гостей. С этими же целями он купил коллекцию черепов у своего друга-медика в Лондоне, а также набор отвратительных масок, по-видимому, сделанных из человеческой кожи. Иногда он надевал одну из этих масок и с дикими криками выскакивал из темноты на детей. Те в страхе разбегались. Они свято верили в то, что, если доберутся до своих спален, будут спасены. Они бежали туда, сломя голову, но благодаря тайным ходам лорд Чарльз оказывался там раньше и встречал их в своей страшной маске, лишая надежды спастись.
Пока шло строительство, он выгуливал детей в длительных экспедициях далеко от дома. Однажды на такой прогулке за Эдвардом и его сестрой погнался бык, которого они перепугались до смерти, но с тех пор стали «испытывать уважение ко всем быкам, особенно если они были поспокойнее того»41. Видимо, эта встреча с быком вдохновила неутомимого лорда Чарльза заняться вопросами животноводства. Вскоре в парк Гэрроуби доставили не только пятнистых оленей и яков, пригодных для северных йоркширских широт, но также страусов эму и кенгуру, что наводило ужас на окрестности.
Охота на зверей шла с особенным весельем, парк оглашали крики «вперед, за кенгуру!», но даже те из животных, которые уцелели при отстреле, следующей зимой просто умерли от холода. Олени же сбивали с толку стаю охотничьих псов, которые с удовольствием за ними гонялись, вместо того чтобы гнаться за лисами. Это огорчало Эдварда, так как охоту на лис он ценил больше стрельбы по оленям и, взрослея, стал по-тихому избавляться от рогатых животных. Лорд Чарльз очень переживал по этому поводу и пристально следил за своим оленьим стадом, в итоге последние олени исчезли из Гэрроуби только после его смерти.
В 11 лет Эдварда ждала начальная частная школа св. Дэвида, которая не понравилась ему с первого же дня: «В ней я обнаружил такие же методы воспитания и атмосферу, как те, к которым уже был приучен при мисс Хилдер. Директор искренне верил в образовательную и моральную ценность палки и неоднократно ею нас воспитывал, что теперь кажется недопустимым. Я вспоминаю, как однажды был трижды избит перед завтраком тяжелой тростью, которую директор никогда не выпускал из рук, причем за весьма тривиальные ошибки: развязанный шнурок или не доеденный кусочек сухого хлеба, который нам давали перед утренними занятиями. Для многих рискованным приключением были уроки французской грамматики, особенно ценимой директором, но, к счастью, не для меня, поскольку я был хорошо подкован по этому вопросу дома <…> На бытовом уровне мне тоже жилось нелегко в общежитии, так что, учитывая все обстоятельства, мне сильно не понравилась моя частная школа»42.
Школа св. Дэвида славилась своими спортсменами, а поскольку Эдвард не мог полноценно участвовать во многих спортивных состязаниях, то славы ему на этом поприще сыскать не пришлось. Хотя, кажется, других учеников его физические особенности не так чтобы волновали. Как вспоминал его однокурсник Джон Кристи: «Я очень ясно помню, как директор сказал нам на дне Генеральной Ассамблеи: “К нам приедет мальчик, у которого только одна рука, и вы должны вести себя с ним прилично”. Других упоминаний об этом я не помню, по-видимому, этот наказ директора работал»43. Так или иначе, а Эдварду в школе жилось тоскливо. Он с нетерпением ждал каникул, чтобы повидаться с родителями, которые в самой школе его за все три года обучения навестили лишь единожды.
Зато на каникулах наступало долгожданное счастье. Дядя Генри теперь уже учил его стрелять, правда, без инцидентов и здесь не обошлось. Когда в начале обучения Эдвард начал баловаться с ружьем, дядя Генри решительно ружье отобрал, а подростка пристыдил и отослал домой. Это стало ему хорошим уроком, что с оружием обращаться нужно бережно. Наступала пора наконец-то присоединяться ко взрослым для охоты на лис. Это занятие чрезвычайно полюбилось Эдварду – вместе со стаей гончих выслеживать лисиц. Лорд Чарльз же рассматривал охотничьи выезды не как самоцель, а как повод для общения. Постепенно, по мере того как Эдвард взрослел, становилось понятно, что он не так глубоко похож на своего отца, как, возможно, хотелось и ему самому, и, конечно же, лорду Чарльзу.
Несмотря на личную неприязнь к школе, Эдвард получил от директора весьма достойную характеристику. Тот отмечал, что его умственные способности выше средних и что мальчик он действительно умный. Радости отца не было предела: «Мой дорогой ребенок, это самое восхитительное, что только можно услышать: ты преуспеваешь, и я надеюсь и молюсь, чтобы так было всегда. Я очень хочу, чтобы ты приложил все свои усилия в состязаниях и на уроках, чтобы стать гордостью и счастьем нашей жизни. Мы все пережили такое горе в прошлом, и теперь всё, кажется, сосредотачивается на тебе. Да благословляет тебя Господь теперь и всегда, пусть Он делает тебя хорошим. Быть хорошим – единственная вещь, которая действительно имеет значение; люби Бога всем своим сердцем, будь правдивым, послушным и бескорыстным, и это составит все твое счастье здесь, а также после»44.
После школы св. Дэвида Эдварду предстояло отправиться в Итон, с которым у лорда Чарльза были связаны мрачные воспоминания о смерти двух его сыновей. Тем не менее он не отказывался от мысли, что его единственному выжившему сыну предстоит пройти там обучение, хотя и изливал тревогу в своих многочисленных письмах к нему, смысл которых примерно одинаков и сводился к письму, процитированному выше. Раз за разом Чарльз Вуд напоминал единственному наследнику о том, как важно быть первым на грешной земле и хорошим перед лицом Господа.
