Свет поглотил мир, и мир стал светом темного индиго. Он согрел как живой огонь, заключенный в изысканном камине. Принес долгожданную прохладу, как легкий ветерок в жаркий час. Наполнил искалеченную душу покоем. Сделал Ольгу счастливой, просто так, без всяких условий. Потому что счастье – это то, чем сиреневый свет готов был одаривать без счета, просто так. Потому что мог и хотел.

Глупые люди думают, что счастье – как обычный ресурс, его следует добывать в тяжких трудах, и оно конечно. Счастье можно выменять, передать безвозмездно или за вознаграждение, разделить с кем-то или забрать в единоличное владение. Но это совершенно не так, ведь счастье бесконечно. Нужно лишь встать, развернуть плечи и понять, что ты жил как тяжело больной человек – в бессмысленных страданиях, в мучительной безнадежности. А затем следует начать жить по-другому, только и всего.

Счастье переполняло девушку, пронизывало каждую клеточку ее тела, согревало каждую мысль солнечным светом. Оно было удивительным, и оно не заканчивалось. Ведь счастье...

«Нет» – сказала Ольга.

Темный индиго превратился в глициниевый с примесью серого, как тучи на горизонте, готовые принести бурю. Освежающий холодок сверкнул острыми лезвиями снежинок, а тепло сгустилось, как раскаленный воздух пустыни. Мир вокруг Ольги замер в немом вопросе, а вопрос таил нечто зловещее, скрытое до поры, словно заточенный гвоздь в рукаве или молоток в пакете.

Ольга собирала, восстанавливала душу из осколков, разгоняла хмарь, сосредотачивалась, выхватывая из сонного безмыслия куски прежней себя. Было непросто, но главное – начать, последовательно концентрироваться на мыслях и чувствах, присоединяя их к остову сознания. До того момента когда ты, наконец, можешь задать себе прямой вопрос, а затем следующий:

- Что здесь не так?

- Где я это уже видела?

«Перебор, падла чертополоховая! – подумала девушка свету. – «На это меня уже ловили».

Да, происходящее не имело ничего общего с трехруким чудовищем, что едва не уловило девушку на Баллистической станции. Все другое – лучше, ярче, честнее. Но суть – если очистить явление, словно капустный кочан, лист за листом, до самой кочерыжки – суть одна.

Обещание всего задаром. Без обязательств, без условий, без труда, без усилий. Счастье для каждого, и никто не уйдет обиженным.

Но так не бывает, и Ольга знала это лучше, чем кто бы то ни было.

Так не бывает.

Никогда не бывает.

Счастье даром в конце концов стоит дороже всего, и когда приходит время платить, цену не спрашивают, а берут.

Память о великом русском языке вернулась мгновенно, весь этот псевдолатинский «готик», похожий на дикую смесь французского и немецкого, выветрился из головы на счет раз. Ольга не сказала, а подумала, отчетливо, ясно, надеясь, что сиреневый цвет понимает все:

«Хуй тебе, образина»

У девушки было странное ощущение, что перед ней, вокруг нее и в ней самой не живое существо, а некая стихия. Словно океан, что движется, подчиняется неким правилам, существует в бесконечном числе взаимосвязи элементов, однако не обладает самостоятельным разумом. И она опасалась, что подуманное окажется неуслышанным. Или непонятным. Или понятым превратно, что было бы весьма обидно, учитывая, сколько эмоций Ольга вложила в три коротких слова. Но ее хорошо поняли, а вслед за пониманием возникло удивление, за которым явилась неотвратимость. И последовал ответ, который был невыразим в словах, но столь же отчетлив и понятен, как посыл Ольги.

Кто не хочет счастья, ищет его противоположность.

Кто отвергает рай, жаждет быть низринутым в ад.

Не желающий покоя привечает боль.

Сирень потемнела еще больше, ледяные иглы пронзили тело, жар опалил нервы, для начала едва-едва, словно подготавливая к дальнейшему истязанию. Дыхание тлена и смерти выпивало из души драгоценные капли воли и энергии. А затем Ольга услышала то, чего здесь не было и быть не могло. Самые страшные звуки на свете, которые повторялись достаточно, чтобы намертво впечататься в память до конца жизни.

Скрип двери.

Стук бутылки, поставленной на кривой, рассохшийся столик. Обычный «мерзавчик» на ноль-пять, цена сорок семь рублей. Всегда заполнен ровно на четвертинку, чтобы заполировать после. Очень характерный стук, он совершенно иной, нежели у бутылки, пустой или полной, скажем, наполовину.

Долгий скрежет запираемого замка, очень старательный. Скрип дверных досок, которые давит сильная рука, проверяя – надежно ли, не откроется ли в самый неподходящий момент?

Ольга съежилась, тихо поскуливая от ужаса. Воспоминание, как оцифрованная фотография, стремительно обращалось реальностью, набирало цвет, объем и запах. Запах сырой пыли – слишком много дождей было в ту осень – уличной грязи на плохо вытертых сапогах. Очень плохой водки, настолько дешевой, что голимый фальсификат даже водой не разбавляют для пущего объема, потому что вода дороже обойдется.

«Этого не может быть, не может быть, не может быть!!!»

А затем хорошо знакомый и бесконечно ненавистный голос произнес где-то над головой:

- Кто у нас сегодня самая-самая? Кто ждал любимого братика?..

Крепкая ладонь опустилась на шею, и Ольга закричала, поняв, что она все-таки в аду.

*

Берта ждала чего угодно, от поножовщины до кровавой оргии, но ее отделение оказалось тихо, дисциплинированно и готово к свершениям. Огнеметы в полной готовности, техника на ходу и проверена, личное оружие выдано из сейфа по личной инициативе Святого Человека. Строго говоря, несгораемый шкаф был попросту взломан, однако наставница решила оставить решение на потом. Так же как и размышления на тему – отчего именно ее команда была неподвластна стремительно расползающемуся безумию.

- Какие приказания? – бодро вопросил Святой Человек, и вопрос поверг наставницу в ступор.

Действительно, а что теперь то?.. Однако Император всегда на стороне праведных, и тут на помощь пришел Священник. Динамик общей связи включился, издав серию хрипов, намекающих о нужде в обновлении матчасти. А затем прокашлялся и сообщил:

- Братья и сестры мои. На нас напали. Утвердимся же в нашей вере и...

Пока Священник кратко и довольно исчерпывающе описывал ситуацию, Берта напряженно думала. Одновременно же новый комендант пыталась задавить ростки злорадства, дескать, вот вам, а не раскассирование! Бронепоезд себя еще покажет!

К тому моменту, когда Священник призвал всех крепиться и бодриться, а также разить нечестивцев с обеих рук, у наставницы уже было примерное соображение на тему, что делать дальше. Она быстро раскидала обязанности в штатном режиме, приказала мехводу сидеть в танке безвылазно, держать люки открытыми в готовности аврально принять весь экипаж, и, в случае чего, таранить вагон изнутри.

- Перевернемся, – меланхолично заметил Водила. – Слишком высоко. Тогда надо аппарель держать выдвинутой.

- Император поможет, – значительно сообщила Берта. – Так, а где пигалица?..

Резкий стук стал ей ответом. Колотили снаружи, причем с такой силой, будто на той стороне двери стоял как минимум сервитор. Люкт и Криптман без команды одновременно подняли оружие, огнеметчики перегруппировались, взяв на прицел дверной проем. Пахло оружейным маслом и огнеметной химией. В довершение композиции «слуги Императора держат героическую оборону» загудели приводы танковой башни. Малокалиберная пушка развернулась, громко лязгнул затвор, так, что было слышно даже за броней.

«Молодец Водила» – подумала Берта, снимая с плеча собственный дробовик. Отметила, что Криптман удостоверился в плотности возможного огня и развернулся в противоположном направлении, взяв на прицел винтовую лестницу. Умный парень, действительно, надо быть готовым к атаке с тыла.

Стук повторился, требовательный и громкий.

- Открывай, – приказала Берта Доходяге.

Баллонщик номер два облизнул пересохшие губы, встал сбоку от бронированной двери, перекрещенной стальными полосами с круглыми шляпками заклепок. Еще раз облизнулся и крутанул одной рукой штурвал замка. Петли, хорошо смазанные морозоустойчивой смазкой, почти не скрипели, когда дверь открывалась.