Госпожа В. качает головой. «Нет, лучше выпишите направление». Она уже говорила с преподавателем лечебной физкультуры, сегодня днем должно быть первое собрание.
Якоб
Следующей в кабинет заходит госпожа Т. с Якобом. Якобу три с половиной года, и он уже полгода ходит в детский сад. На последнем родительском собрании воспитательница обратилась к госпоже Т., сообщив, что Якоб говорит слишком мало и невнятно. Воспитатели не могут его понять. Ему срочно нужен логопед. Есть физический реабилитолог, который уже помог нескольким детям в детском саду. Вот направление на прием.
Госпожа Т. обеспокоена. Якоб действительно говорит очень мало и невнятно, но он смышленый мальчик, который дома с удовольствием играет со своими фигурками Playmobil и любит, когда ему читают вслух. У него много друзей на детской площадке и в детском саду. С этими друзьями он легко общается. Они понимают, что он хочет выразить своими жестами, выражением лица, несколькими звуками и словами. Госпожа Т. рассказывает, что ее муж, отец Якоба, тоже очень поздно научился говорить. Но она также не собирается допускать ошибку и определенно не хочет, чтобы Якоб остался без общения со своими сверстниками из-за проблем с речью и в конце концов даже стал отставать в школе. Так может быть, на всякий случай стоит назначить терапию?
Я еще раз внимательно осматриваю Якоба. Он хорошо слышит.
«Якоб, пожалуйста, покажи мне животное на этой странице».
Якоб показывает на собаку в Виммельбухе[2].
«Ты видишь на странице людей?»
Палец Якоба перемещается к фигуре рядом с собакой.
«А растение?»
Взрослые, вероятно, даже не представляют, что сейчас демонстрирует Якоб. Он понимает мою просьбу и умеет составлять категории, то есть различать людей, животных и растения. Якоб знает, что собака – это животное, и относит цветы и деревья к общему термину «растения».
Я объясняю матери, что некоторые дети в возрасте трех лет вообще не разговаривают или говорят очень мало. Это так называемые поздноговорящие дети. Они многое понимают, их пассивный словарный запас велик, но их активный словарный запас довольно мал, они говорят неполными предложениями. Но они общаются. Поздноговорящие дети, такие как Якоб, очень хорошо знают, как без слов сказать своим родителям, братьям и сестрам или друзьям, что ими движет, чего они хотят или что им не нравится. Они копят слова и однажды, к удивлению взрослых, начинают говорить. Их активный словарный запас неудержимо растет, и они произносят первые понятные короткие предложения. Госпожа Т. испытывает облегчение. Потому что на самом деле она тоже была уверена, что ее сын развивается абсолютно нормально.
Лаура
Незадолго до окончания утренних консультаций приходит Лаура. Ее мать попросила меня о более продолжительной встрече, потому что она очень переживает за свою дочь. Лаура учится в первом классе начальной школы. Ее учительница заметила, что она не умеет обращаться с ножницами. Кроме того, Лаура «рассеянная» и часто отвлекается на уроках. Вероятно, у нее СДВ, нарушение внимания без гиперактивности. Здесь требуется лечение, эрготерапия, чтобы Лаура научилась лучше вырезать фигурки из бумаги. Психотерапия также может быть уместна. «Девочка из класса Лауры принимает лекарства от дефицита внимания», – обеспокоенно рассказывает мать. Конечно, она не хочет, чтобы ее дочь принимала допинг для мозга. Лаура не должна стать «наркоманкой». Но, возможно, терапия – это хорошая идея.
Я несколько ошеломлен и спрашиваю: «Психотерапия, потому что Лаура иногда бывает вялой, потому что она рассеянная и не любит или не может аккуратно вырезать фигурки из бумаги?»
Мать принесла с собой тетради Лауры и показывает их мне. Я вижу аккуратно написанные слова, нарисованные с большой фантазией рисунки. Я спрашиваю Лауру, есть ли у нее друзья, потому что наличие друзей – это не явный, но довольно верный признак отсутствия СДВ. «У меня есть лучшая подруга и несколько человек, с которыми мне нравится проводить время», – говорит Лаура. Мать также подтверждает, что одноклассницы хорошо относятся к ее дочери. Мы договариваемся, что в следующий раз я поговорю с учительницей; затем мы думаем о том, как можем помочь Лауре.
Антон, Якоб и Лаура – не единичные случаи. Каждый день я обсуждаю с родителями развитие их детей, прогресс и текущее состояние, а также смысл и бессмысленность применения медицинских методов лечения к их детям. Родители волнуются, потому что их ребенок плохо говорит, неуклюже обращается с поделками, потому что не может сосредоточиться, витает в облаках или потому что не умеет прыгать на одной ноге. Для некоторых детей эти опасения оправданы. Их мозг испытывает большие трудности с пониманием и обработкой речи, развитие их моторики остановилось, или они не могут сконцентрироваться. В этом случае лечение и поддержка могут помочь этим детям.
К счастью, большинство знакомых мне детей совершенно здоровы. Но их родители не уверены на этот счет.
Редко потому, что они сами думают, что с их ребенком что-то не так. В большинстве случаев недостаток находят друзья, родственники, воспитатели или учителя начальной школы. Этот недостаток, который часто оказывается лишь крошечным изъяном или не существует вообще, затем подтверждается «медицинским диагнозом»: задержка речи, расстройство развития, нарушение крупной и мелкой моторики, нарушение координации, частичное нарушение работоспособности, расстройство когнитивной компетентности, дефицит внимания. Одни лишь эти термины вызывают у родителей тревогу.
То, что имеет медицинское название, следует устранять с помощью медицины. По мнению родителей, воспитателей детских садов или учителей начальных школ, решение проблемы практически всегда заключается в медицинской терапии.
И я должен ее назначить. И уже по годам развитый ребенок – это медицинский случай.
Рынок различных видов терапии огромен. Существуют «классические» виды терапии, которые больничные страховые кассы финансируют на определенных условиях: занятия с логопедом, физиотерапия и эрготерапия. Поскольку для родителей они очень дешевы либо совсем ничего не стоят, а также имеют хорошую репутацию и эффективны, их просят назначить чаще всего. За свою долгую профессиональную деятельность я видел, как многие другие терапии входили в моду, а затем снова исчезали: цветочные настои доктора Бака, соли Шюсслера, биорезонансная терапия, терапия Томатиса, терапия Пето, краниосакральная терапия, дельфинотерапия и т. д. Сейчас родители в основном желают записать своих младенцев на остеопатию, потому что некоторые медицинские страховки покрывают расходы на лечение, а остеопаты проводят массированную рекламу своих услуг. В этом им помогают акушерки. До сих пор никто не смог научно доказать, при каких нарушениях остеопатия работает, а когда может причинить вред. Многие остеопаты успевают получить свою «квалификацию» за несколько выходных дней, некоторые из них работают целителями, другие – физиотерапевтами, третьи – врачи. В отличие от эрготерапевтов, логопедов и физиотерапевтов, для остеопатов нет годичных, стандартизированных и признанных государством курсов обучения, разве что в Гессене[3].
Сегодня большая часть моей работы заключается в том, чтобы успокоить родителей: «Ваш ребенок не болен, ему нужны ваше доверие и ваша поддержка. Ему нужны отношения вместо акционизма[4], спокойствие вместо терапии, пространство для развития. Меньше значит больше!»
Проходит много времени, пока удается убедить родителей, что они сами являются экспертами в отношении своего ребенка и могут оставить его в покое, а не приставать с терапиями. Забота родителей о детях слишком велика. Слишком велико оказываемое на них давление. Родители питают к своим детям невероятно сильный интерес. Они жертвуют своим временем, организуют их повседневную жизнь, с любовью и заботой обставляют детскую, водят их на уроки тенниса и игры на скрипке, уделяют внимание здоровому питанию и делают еще 1000 других вещей. Они прочитали и поняли, что в воспитании нет места давлению. Они хотят делать все правильно, чтобы их дети выросли счастливыми и здоровыми. И чтобы они окончили школу! Потому что без аттестата об окончании средней школы можно забыть об успешной жизни.
