Сегодня 9 июня 2017 года. Несколько дней назад по социальным сетям разошёлся мем, где люди вспоминали самые смешные эпизоды своей жизни, и я рассказала об этом ленинградском спектакле – хотела описать только комическую сторону, но для американских друзей, не знакомых ни с Пушкиным, ни с оперой, пришлось изобразить всю сцену в подробностях. Многие мои коллеги любят ругать социальные сети, я же охотно пользуюсь ими, чтобы поддерживать связь со старыми друзьями. Особенно актуально это стало в последние годы, когда мы с мужем переехали с Восточного побережья в задыхающийся от машин калифорнийский городок и оказались в плену дорожных пробок.

Я с удовольствием отметила, что подруги, которые вместе со мной слушали тогда оперу, увидели мой пост и отозвались на него. Первой откликнулась Екатерина: «Удивительно, как я сама тогда осталась цела. Я так вцепилась в подлокотник, что занозила себе руку. Нам ещё повезло, что мы выбрались оттуда живьём». Катя – юрист, с годами она становится всё более нервной. Ей выпала трудная судьба: вскоре после университета она вышла замуж за нашего одноклассника, родила дочь, развелась и вышла замуж за другого одноклассника. От него у неё тоже дочь. Обеих зовут Евгениями – вероятно, она позволила мужьям самим выбирать имена. И ей это не кажется смешным. Скорее всего, тут нет никакой связи с Евгением Онегиным.

Таня, моя подруга с детсадовских времен, та, что на спектакле сидела от меня по правую руку, стала биологом и вышла замуж за коллегу из Норвегии. Работает микологом, живёт за полярным кругом, её дочери – она на год младше, чем моя старшая, – в этом году исполнится шестнадцать. Таня тоже ответила на мой пост. Её послание настигло меня, как письмо в бутылке, вынырнувшей из-под обломков нашего детства. Она написала: «Отлично помню тот день! Ты всю дорогу смешила меня. Уже не помню в точности, что тебя так развеселило, но я не могла оторваться, всё слушала открыв рот, как ты прикалываешься над спесивым Онегиным. Тогда-то я и влюбилась в тебя».

Я обомлела, когда до меня дошли её слова.

– Как это прикажешь понимать? – отстучала я.

Она ответила… часов через восемь… ох уж эта разница в часовых поясах.

– Так и понимай.

– А подробнее?

– Куда уж подробнее. Обсудим как-нибудь при встрече.

О чёрт, о чём она говорит? Намекнула и сразу на попятную – меня почему-то сильно смутили её слова.

Три дня я просидела перед компьютером, разбирая студенческие работы, просматривая социальные сети и пытаясь отвлечься среди историй малознакомых людей. Дети с мужем отправились в каньон на маленькое горное озеро и оставили в моём распоряжении если и не полностью свободный рассудок, то, по крайней мере, весь дом. Я исправила склонение у сотни русских прилагательных, отредактировала вид и спряжение у двух сотен глаголов и наконец-то узнала все последние сплетни о платоническом романе между Путиным и Трампом.

Неужели Таня намекает, думаю я, что испытывала ко мне физический интерес, что она желала меня душой и телом? И почему она призналась только сейчас и по такому случайному поводу? Скорее всего, она хотела сказать, что любит меня как друга. Это не новость. Конечно, я тоже люблю её. Мы подруги, мы дружили все эти годы и не раз, случалось, вспоминали детство, а растущие Катькины странности связывают нас ещё больше. Я до сих пор в шоке: зачем она назвала обеих дочерей Женями? Что за манера ставить на детях метку, лишний раз напоминая о непроработанных травмах матери.

Кажется, единственное, что мне остаётся, – это сидеть и наблюдать за естественным ходом событий. Надо полагать, Таня не вкладывала особого смысла в свои слова. Но чем дольше я думаю, тем больше деталей всплывает из прошлого: случайное прикосновение, взгляд, неожиданно нежное слово – их можно по-разному истолковать. В третьем или четвёртом классе мы с ней сочиняли историю про нас троих: Катя, Таня и я строим дом на далёком острове в Северном море и живём там, охотимся, ловим рыбу, собираем грибы-ягоды. Она рисовала карты острова, я проектировала дом. И я совсем не удивилась, когда Таня отправилась в эту свою первую экспедицию в Арктику. Уверена, что ею безотчётно руководили наши старые фантазии.

Всё же звоню Тане по скайпу и, пока мой компьютер имитирует тональный набор, всматриваюсь в её снимок на аватарке: с возрастом она сильно похудела; в её профиле всегда было что-то птичье, а в последнее время черты лица ещё больше заострились, словно отчеканились. Она не отвечает. Занята? Не хочет разговаривать? И то и другое, решаю я и пробую представить, как я ласкаю её губы своими, прижимаюсь к свитеру, под которым чувствую тело, – такое часто можно увидеть здесь, в Калифорнии, – по-моему, ей это нравится, она льнёт ко мне.

Выключаю скайп, выключаю компьютер, иду в гостиную, включаю и выключаю телевизор. Полдень, на улицу не выйти – слишком жарко. Сейчас эта калифорнийская пустыня кажется особенно несуразным местом. И всё-таки это дом! Дети возвращаются домой сегодня вечером и ждут, что я буду расспрашивать об их приключениях.

Возможно ли, что Таня действительно намекала на любовь девушки к девушке. Не может быть.

Нет, точно, я сошла с ума. В сорок два впервые сподобилась представить, как могла сложиться моя жизнь, если бы в пятнадцать мне было известно, что женщинам не обязательно выходить замуж. Что они могут любить друг друга, жить вместе и вместе растить детей. Если бы знать, хотя бы понаслышке, что где-то есть женщина, открыто живущая с другой женщиной, – как это повлияло бы на меня? Или повстречать женщин, которые совместно воспитывают детей, или услышать, что хотя бы один человек, отзываясь о женщинах, которые любят женщин, вместо привычных «блажь», «извращенки», «какая мерзость» или просто «бедолаги» говорит что-то другое.

Память подсовывает полузабытый образ из девяностых – что-то, что я подглядела? навязчивая фантазия? обрывок фильма? – две девушки взасос целуются в тёмном, плохо отапливаемом подъезде незнакомого дома. Слабея в коленках, опускаются на бетонную лестницу, вздрагивают всякий раз, когда слышится шум открываемой двери. Они ищут близости друг у друга как защиту от возможного вторжения, греют ледяные пальцы во впадинках груди друг у друга, находят соски, руками, губами пробиваются сквозь слои тёплой одежды к клиторам друг друга.

И что потом? Куда они пойдут из этого подъезда? они держатся за руки? они продолжают встречаться? Вообразить, как в то время должна была выглядеть лесбийская любовь, – всё равно что пытаться построить чёртову параллельную вселенную. Я знаю – с тех пор я много читала и слышала тьму историй о женщинах из разных социальных слоёв – я знаю, что некоторым девушкам это сошло с рук. Но до сих пор не понимаю, как у них хватило смелости.

Давным-давно, примерно в девяносто третьем году, жила-была пожилая пара, вслед за детьми и внуками эмигрировавшая из Советского Союза. Они обитали в маленькой квартирке в Бронксе и страдали от множества недугов. У него было больное сердце и камни в почках, у неё изнурительный артрит и остеопороз. Медицинская страховка предполагала один профилактический осмотр в год. На плановую проверку они решили пойти вместе. Приём вела доктор, женщина среднего возраста, похожая на их дочь, и, беседуя через переводчика, супруги принялись жаловаться.

Докторша прервала их.

– Вот что вам следует делать, – сказала она. – Вы оба должны выпивать по два литра воды в день. Только ни в коем случае не газировку. Не сок. Не кофе и не чай. Вода, чистая и без газа.

– Но послушайте, – запротестовали они.

– Я постоянно сталкиваюсь с подобной проблемой среди своих пациентов-эмигрантов: если люди приехали из мест с плохой водой, они недостаточно пьют – особенно пожилые. Идите домой и пейте, пейте. Увидимся в следующем году.

Супруги посмотрели друг на друга и вздохнули. До них доходили слухи о качестве американского медобслуживания, но они не ожидали, что это будет настолько удручающе.